Российский фильм «Овсянки» на Венецианском кинофестивале вышел в фавориты

На острове Лидо давно уже обещали построить новый Дворец фестивалей, но на месте стройки все еще забор: строители уткнулись в асбестовую плиту, и все застопорилось. По кинофестивалям этого года казалось, что кино тоже уткнулось в асбестовую плиту. Но в Венеции в этом году есть на что посмотреть: от очень взрослого и отчасти автобиографического фильма Софии Копполы «Куда-нибудь» («Трудности перевода», только про отца, дочь и Голливуд) до чилийского «Вскрытия» Пабло Ларрайна. Этот фильм, серый, беспросветный и страшный, как трупные пятна, рассказывает о том, как служащий морга в 1973 г. влюбился в соседку, и тут ему привалило работы: составлять протоколы вскрытия всех убитых во время чилийского военного переворота.

Самое интересное венецианское кино, как всегда, возделывает свой садик на нейтральной полосе между реальностью и выдумкой. Всем иностранцам страшно нравятся «Овсянки» Алексея Федорченко, 75-минутное стихотворение о любви и холодной воде, визуализация поэтической повести Дениса Осокина. Но при этом все уверены, что Федорченко сделал фильм о реально существующих традициях финского племени меря. И что если у меря жена умрет, то он действительно привяжет разноцветные нитки к ее лобковым волосам, подробно расскажет попутчику о своей сексуальной жизни с умершей, а потом сожжет труп жены, а пепел выбросит в реку. Однако «Овсянки» не этнография. Умное и неожиданное кино, снятое с пугающей идеальностью (оператор – Михаил Кричман). Но холодное, как ноябрьская река. Сексуальные сцены красивы на грани пошлости, пошлость нежна, и все это не про любовь, что бы там ни говорил герой, а про воду и ее светлое, благостное безразличие. Под мостом Мирабо тихо катится Сена.

Франсуа Озон делает с французским кино точно то же, что Тарантино сделал в «Убить Билла» с азиатским: он им любуется, переживая старые чужие истории как новую и свою. Даже сюжеты слегка похожи: в «Клуше» (Potiche) Катрин Денев, можно сказать, лежит неподвижно, а потом встает и элегантно задвигает всех своих бытовых врагов. Клуша тридцать лет занимается только домом, пишет стихи в блокнотик («Розочка-красавица утром расцветает, всем нам очень нравится, ночью умирает»), терпит богатого мужа-самодура, владельца завода по производству зонтиков. На заводе начинается забастовка, муж валится с сердечным приступом, и клуше приходится управлять заводом. Пересказывать дальнейший праздник кино бессмысленно, фильм переполнен киноцитатами, и главные цитаты, конечно, Денев с Депардье (он в «Клуше» выступает в роли мэра-коммуниста).

А открывалось все плохим кино. «Черный лебедь» Даррена Аронофски – идеальный бумажный цветок, сложенный из женского журнала. Натали Портман плохо играет балерину, которая готовится танцевать главную партию в «Лебедином озере», но подозревает, что соперница метит на то же место. А хореограф говорит: нет, единственный твой соперник – ты сама. Эта мысль иллюстрируется долго, предсказуемо и кроваво. Зато на следующее утро после премьеры весь катер, отправлявшийся из Венеции на остров Лидо, мычал Чайковского: пам, пампарарарам, ра-рам.