Когда жахнул кризис, вспомнили про старого доброго Гордона Гекко

Как не без удовольствия вворачивают в свои интервью Майкл Дуглас и Оливер Стоун, к ним до сих пор подходят незнакомые джентльмены весьма обеспеченного вида и горячо жмут руку со словами благодарности за «Уолл-стрит» – фильм, сподвигнувший их когда-то выбрать профессию спекулянта на Нью-Йоркской бирже.

В длинной очереди желающих пожать руку мастерам экрана найдется немало и необеспеченных российских граждан. В конце 80-х «Уолл-стрит» шел у нас в прокате, и для перестроечного, пассионарного поколения мальчишек великий и ужасный Гордон Гекко, ворочающий международным капиталом из крутого офиса с видом на Манхэттен, стал примером для подражания, каким для их дедов был когда-то Чкалов, а для отцов, ну, скажем, Штирлиц.

В конце 80-х профессиональный жаргон биржевого маклера, лившийся с экрана на юные головы будущих банкиров под выступления Горбачева, – все эти акции, доу-джонсы, «быки» с «медведями», инсайдеры и даже пресловутый кризис – звучал китайской грамотой, переходящей в высокую музыку сфер. У нас таких чудес отродясь не было.

Но они начались довольно быстро, в том числе и кризис, а то, что великий комбинатор с Уолл-стрит, увековеченный фильмом Стоуна, тянет срок в кутузке, все легко забыли, хотя российская бизнес-реальность развивалась в пенитенциарном направлении даже более интересно, чем заморская с ее судебными посиделками по поводу инсайдерских сделок и прочих невинных махинаций.

И вот через 20 лет, когда жахнуло уже по-настоящему, про старого доброго Гекко наконец-то вспомнили: вернули шелковый платок, ролекс, мобильный телефон размером с большой кирпич (самая, пожалуй, удачная шутка в сиквеле) и выпустили на свободу.

В принципе, на этом историческом моменте, когда герой Дугласа, обросший тюремной щетиной, смиренно стоит перед тюремными воротами с видом праведника, а голос за кадром объявляет о крупнейшем финансовом обвале в истории страны, сиквел можно было и завершить, посчитав его воспитательную задачу выполненной. Действительно, к чему было городить огород с посадкой в тюрьму этого красиво поседевшего исчадия мамоны, если по сравнению с исчадиями современными он выглядит каким-то Махатмой Ганди?

У Оливера Стоуна, однако, в распоряжении было еще целых два часа, которые он равномерно распределил между тремя вещами. Спонтанными рассуждениями о причинах финансового кризиса, добавившими к китайской грамоте 1987 года выпечки массу новых терминов, полезных для первокурсников финансовых академий. Семейной драмой: дочь Гекко (Кэри Маллиган), работающая на левацком сайте, упорно избегает общения с отцом. И метаниями ее жениха в несколько суетливом исполнении Шайи ЛаБафа.

Молодой герой, опять, как и в первом фильме, начинающий работник Уолл-стрит, остро нуждается в 100 миллионах долларов для спонсирования некоего стартапа по получению энергии из морской воды. Как на беду, в означенную сумму точно вписался размер приданого его невесты, о котором она по непонятным причинам умолчала. Дальнейшую интригу вообразить не сложно: папа, вышедший из казенного дома без цента за душой, кладет глаз на денежки и манипулирует будущим зятем в корыстных целях.

Увы, при сложении личной драмы, мирового кризиса и капиталистической точки зрения на мир, все так же олицетворяемой финансистом Гекко, результат у Стоуна получился уже не таким эффектным и драматичным, как в первом фильме, фиксировавшем в конце 80-х некую важную для Америки точку бифуркации. Тогда герои были поставлены в ситуацию жесткого выбора между личной выгодой и общественной пользой. Сейчас они всего лишь нервничают по поводу семейных миллионов на фоне падения биржевых индексов и рожают внуков. Но это логично: к седьмому десятку – а именно столько разменяли Стоун и Дуглас – придумывать новые бифуркации уже поздно.