Глеб Шульпяков написал поколенческий роман

«Фес» Глеба Шульпякова – роман о томлении духа поколения сорокалетних, «дума», наряженная в экзотические восточные одежды

Фес – город в Марокко, один из самых древних, причудливых, волшебных. На его площади сидят гадалки с овечьими лопатками, музыканты колотят в барабаны, напоминающие дыни, бормочут слепые сказочники, уродцы-нищие выпрашивают грошик. Чуть дальше, в ткацком квартале, стучат рамы, лежат горы шерсти, пахнущей молоком и навозом, в хлебном – пекутся длинные лепешки, а в подземельях следующего квартала стоят станки для выворачивания суставов и хранится колпак, смещающий шейные позвонки, – после такого нищий поворачивает голову за спину, как птица.

Впрочем, в новом романе Глеба Шульпякова название города произносится лишь однажды – в заглавии. Потому что какая разница, что это за город. Перед нами меньше всего путеводитель, эта история совсем про другой путь. Первобытная, жутковатая, таинственная жизнь, текущая по узким грязным улочкам, оборачивается метафорой человеческой жизни вообще. Любой, даже самой благополучной, если только снять с нее тонкую блестящую пленку и заглянуть туда... Что и проделывает безымянный московский издатель, молодой, успешный, женатый, ждущий ребенка – вот-вот.

После необъяснимого милицейского «наезда» и вечера отчаяния он обнаруживает себя в каменном подвале дома в неведомом восточном городе. Что, как, откуда? Это вопросы к другой книге. Здесь вам ничего не объяснят, а просто предложат брести, протискиваться, ползти вместе с героем – сквозь анфиладу видений, лабиринты снов, встреч и ночных разговоров. О чем? О неизбежном в нашей стране унижении человека, о возможности «быть собой», что у Шульпякова значит «быть разным», о разверзающейся вопреки всему пустоте, о свободе и смысле жизни. В итоге сложился все равно травелог, только философский и поколенческий, написанный, кстати, очень живым, теплым, небанальным языком, без пустых слов. В общем, последнее слово овечьей лопатки: талантливо, необычно, но локально. Тем, кому далеко до или слишком за сорок, ненавистникам зеркал и легкого авторского нарциссизма, скорее всего, будет непонятно, к чему все это.