Леонид Бохановский: «Нужен вектор в защиту газа», - Леонид Бохановский, Генеральный секретарь Форума стран – экспортеров газа (ФСЭГ)

– Вы в итоге ушли в автодилерскую компанию РТДС, российско-шведское СП с Volvo. Почему именно туда? Не было желания начать свой бизнес? Ведь тогда многие пытались организовать собственное дело.

Нефтяной картель ОПЕК недавно отпраздновал 50-летие, Форум стран – экспортеров газа (ФСЭГ) существует только два года. Масштаб участников уже сопоставим: на ОПЕК приходится 41% мировой добычи нефти, на страны ФСЭГ – больше трети мирового производства газа. И хотя ФСЭГ почти сразу прозвали «газовой ОПЕК», Леонид Бохановский не устает повторять: «Мы не ОПЕК, у нас нет картельных амбиций». Подозрения все равно остаются. Ведь, к примеру, Алжир, где началась карьера Бохановского, еще весной явно призывал снизить добычу газа, чтобы поддержать цены, – как он привык это делать в ОПЕК. Какие эмоции это вызывает у Бохановского, сказать сложно: его, профессионального дипломата, вообще сложно вызвать на откровенность. В интервью «Ведомостям» он попытался объяснить, каким образом ФСЭГ собирается превратиться в одну из самых влиятельных на планете организаций.

– Вы начинали карьеру в МИДе, потом ушли в бизнес, сейчас, по сути, снова дипломат. Но почти всегда ваша работа была связана с арабскими странами, как раз по вашей специальности – «востоковед». А почему выбрали именно такую специальность?

– Наверное, это был определенный детский challenge. Мои родители тоже были связаны с дипломатической работой, детство прошло по посольствам, мы много жили в Азии, большую часть – в Японии, я окончил школу с углубленным изучением английского языка. А в институте в итоге выбрал французский и арабский, т. е. два новых. Привлекла восточная романтика: 10-й класс, определенные книги, определенные впечатления... Меня всегда интересовала история Арабского Востока, особенно страны Магриба – Тунис, Алжир, Марокко, Мавритания, Ливия. В итоге из 10 лет мидовского периода жизни почти восемь я провел в двух командировках в Алжире. А если брать все годы – не только мидовский период, – практически все арабские страны я посетил.

– Скучаете по Алжиру? Интересно просто, насколько вы прикипели к этой стране. Может, купили там недвижимость – чтобы приезжать туда как домой?

– Я очень люблю Алжир. В дипломатической практике всегда особенно запоминается первая командировка. Я прилетел в Алжир, еще будучи студентом МГИМО, на стажировку и провел в этой стране почти семь месяцев, а после окончания института поступил запрос из посольства и я получил туда направление на работу. До сих пор хорошо помню свой первый день в Алжире – день прилета. Это был август 1980 г., как раз накануне Олимпиады в Москве. Помню, вылетал – было раннее, прохладное утро. А когда прилетел в Алжир, попал в сезон сирокко: ветер из Сахары и ощущение, что попадаешь как в аэродинамическую трубу, наполненную обжигающим, горячим воздухом. И естественно, красные песчаные дожди, которые напоминают кровавые... Сейчас я тоже, конечно, бываю в Алжире, в том числе по делам ФСЭГ. Но квартиры там нет, такого вопроса не стояло. Хотя Алжир – это действительно большое, теплое чувство, там прошли не самые плохие годы моей жизни.

– Штаб-квартира ФСЭГ в Дохе, и вы там сейчас постоянно живете, какая страна больше нравится – Алжир или Катар?

– У каждой страны свои особенности. Нельзя сказать, что какая-то лучше, какая-то хуже...

– Штаб-квартира расположена в башне, которая называется «Торнадо». Когда вы впервые это узнали, не было ощущения, что это плохой знак?

– Да нет, скорее это вызвало улыбку. Но название действительно говорящее. Просто «Торнадо» – это ведь не только ураган, это ведь сила, концентрация энергии. А еще у башни форма песочных часов, можно сказать, знак того, что время принимать решения.

– ФСЭГ – очень молодая организация, и до сих пор не очень понятно, что это. Что же такое ФСЭГ?

– Начну сразу с того, чем ФСЭГ не является. Нужно отмести тот штамп, который растиражировали журналисты: что ФСЭГ – это газовая ОПЕК. Мы не раз говорили: ФСЭГ не имеет картельных амбиций. Это просто не предусмотрено уставом. Наша организация не занимается регулированием объемов производства газа. И не занимается регулированием цен. Потому что большая часть газа во всем мире, как известно, продается на основе долгосрочных контрактов, в которых есть гарантированные обязательства по объему с обеих сторон. Если эти обязательства не выполняются, то штрафные санкции накладываются и на производителей газа. Природный газ – менее ликвидное сырье, чем нефть.

– В апреле – перед встречей ФСЭГ – Алжир призывал участников организации одобрить сокращение производства, чтобы поддержать цены на газ. Выходит, у кого-то из участников ФСЭГ все же есть картельные амбиции?

– Вы знаете, что это предложение не получило поддержки. Видимо, предпосылки для такого решения не созрели. И я хочу еще раз подчеркнуть: каждое государство – член организации обладает суверенным правом вести свою газовую политику. Решения, которые принимаются на ФСЭГ, носят рекомендательный характер.

– Только Алжир выступал за сокращение производства?

– Как я уже сказал, предложение не получило поддержки и было решено сохранить привязку цены газа к нефтяной и нефтепродуктовой корзине, что является стабилизирующим фактором для рынка в целом. Хотя газ действительно недооценен. В Европе он примерно в два раза дешевле, чем нефть, а в Америке – в три раза, $4 против $12 за 1 млн BTU (британская тепловая единица. – «Ведомости»).

– Для чего же нужна ваша организация?

– Сейчас у нас две важные задачи: создать Международный институт газа (это рабочее название) и реализовать программу «Глобальная газовая инициатива». Часть этой программы – глобальное продвижение газа.

– Как это будет выглядеть – мировое турне ФСЭГ с рекламой газа?

– В каких формах это будет – пока обсуждается. Видимо, будет развернута кампания в СМИ, будет диалог с общественностью, особенно в европейских странах. Известно, что в Европе активно действует угольное лобби, ядерное лобби, последнее время развивается и так называемое зеленое лобби, которое продвигает возобновляемые источники энергии.

– А газового лобби в Европе нет?

– Нет, в том-то все и дело. Как это ни парадоксально, но организованного газового лобби сейчас не существует. Наверняка оно есть в рамках национальных компаний, в рамках отдельных стран. Но в глобальном масштабе нет. Поэтому и идет речь, что нужен некий вектор в защиту газа и более справедливой оценки его потенциала, его ресурсной значимости для развития энергетики и, соответственно, мировой экономики. Сейчас доля газа – около 20% мирового энергобаланса, доля растет на протяжении последних 10 лет, и предполагается, что в ближайшее десятилетие достигнет 30%-ного уровня. А это серьезная заявка на доминанту газа в мировой энергетике на ближайшие годы.

– Вы хорошо знаете арабский мир. Согласны ли вы, что этот самый мир в последние годы превратился в главный источник нестабильности в глобальной политике?

– Не согласен, но я не могу комментировать политику других стран, особенно стран – участниц ФСЭГ. Я считаю, что все, что происходит сейчас в мире, вполне закономерно, излишней кризисности не фокусируется в отдельной стране. Не стоит искать причины возникновения кризисных ситуаций в отдельных регионах.

«Пробежим быстро»

– Что будет представлять собой международный институт газа?

– Первый этап – создание глобальной базы данных по аналогии с JODI (Joint Oil Data Initiative, международная база данных по нефти, созданная МЭФ. – «Ведомости»). Там будет собираться, структурироваться и форматироваться вся информация по природному газу. База будет максимально открыта. А когда информационный поток будет налажен, информация будет заводиться в институт – для анализа и обработки. Определенным аналогом может служить Международное энергетическое агентство (МЭА), которое успешно работает много лет. Мы не стремимся стать его конкурентами. Мы намерены дополнять друг друга и активно сотрудничать, закрывая в аналитическом пространстве газовый сегмент.

– И как все это должно помочь странам – экспортерам газа – если ФСЭГ не является картелем и ничего не регулирует?

– Информация – это сила. Именно с аналитической базы и начинается формирование сбалансированной газовой политики. Когда появится глобальный канал информации по природному газу – разведке, добыче, новым инвестиционным проектам, новым технологиям, – все производители будут четко знать и понимать, у кого какие интересы. В том числе интересы потребителей, с которыми можно реализовывать совместные инвестпроекты. Это даст возможность максимально снизить излишнюю конкуренцию gas-to-gas. И четко, гармонично выстроить отношения с крупнейшими потребителями. Причем не доминируя, не навязывая, а находя оптимальное, сбалансированное решение. Так что сейчас, я уверен, мы являемся свидетелями становления организации, которая в недалеком будущем станет одной из самых влиятельных.

– Когда может заработать этот институт?

– Я думаю, в следующем году мы можем приступить к практическим шагам по его созданию. Второго декабря пройдет встреча министров стран – экспортеров газа в Дохе. И там планируется обменяться мнениями по этому вопросу.

– А насколько этот институт или исследовательский центр будет масштабным?

– Я уверен: это будет одна из авторитетнейших статистических организаций, которая будет взаимодействовать с аналогичными центрами в Европе. Например, активным продвижением газа сейчас занимаются голландцы – они прекрасно понимают роль газа. Голландская исследовательская программа EDGaR получила на свои изыскания порядка 40 млн евро. На изыскания с точки зрения продвижения газа. Ведь этот вопрос назрел давно. И теперь главное, кто в итоге возглавит это движение, какая организация, какая сила – потребителей или производителей – будет направлять его.

– В октябре, на Международной энергетической неделе в Москве, вы заявили, что ФСЭГ ведет активные переговоры со странами – потребителями газа: из Америки, Азии и Европы. Выходит, Форум стран-экспортеров может превратиться в Форум стран экспортеров и импортеров?

– Я имел в виду не это. Источниками информации для будущего института должны стать как страны-экспортеры, так и страны-импортеры. Поэтому мы ведем переговоры с министерствами стран – потребителей газа, с их статистическими организациями, с крупнейшими игроками. Такими как E.On Ruhrgas, Total, Eni, Gasunie и др. Хорошие контакты установлены с Международным энергетическим форумом, создателем JODI, с руководством МЭА.

– Когда же ФСЭГ станет организацией, статус которой будет сопоставим с МЭА или ОПЕК?

– Я думаю, события будут развиваться достаточно быстро. Для сравнения можно вспомнить историю ОПЕК – только как аналог с точки зрения становления организации. В этом году ОПЕК отпраздновала свое 50-летие. Она была образована в 1960 г. в Каире. И 20 лет ушло на то, чтобы консолидироваться внутри себя. Хотя до сих пор все встречи ОПЕК проходят достаточно бурно, каждая страна отстаивает свои национальные интересы. Поэтому мы только в начале длинного пути, но, думаю, пробежим его достаточно быстро. И это связано даже не с какими-то экономическими особенностями, это объективная реальность современного рынка – глобализация, которая стремительно происходит, хотят этого люди или нет, конкретные угрозы для планеты, как, например, глобальное потепление. Газ, как мы помним, самый экологичный вид ископаемых энергоресурсов. Он в два раза чище угля и в полтора раза чище нефти. В общем, сыграют все те факторы, с которыми человечество сталкивается и будет сталкиваться по нарастающей и которые будут подталкивать его к формированию международной энергетической структуры, частью которой и станет ФСЭГ.

– Так сколько же лет будет идти становление ФСЭГ – десять?

– Ну смотрите, официальный год рождения нашей организации – 2008-й, когда был утвержден ее устав. В августе этого года мы были зарегистрированы как международная организация в рамках ООН. Тоже знаковое событие: встал вопрос об актуальности создания энергетического комитета в рамках ООН – есть комитет по продовольствию, по другим вопросам, а комитета по энергетике, как ни парадоксально, не существует. Этот комитет может стать своего рода регулятором энергетической политики в глобальном масштабе. А, наверное, в 2011 г. будет предусмотрено выступление ФСЭГ в рамках Генеральной ассамблеи ООН. Тогда наша организация сделает уже глобальное заявление, объявит о своих принципах, программе и практических шагах. Так что развитие происходит очень стремительно. Конечно, многие факторы трудно предсказать. Но мое личное мнение: в течение 10 лет, если главный элемент – внутренняя интеграция – будет обеспечен, ФСЭГ встанет на ноги и громко заявит о себе.

– На штаб-квартиру ФСЭГ претендовал Санкт-Петербург, но выбрали в итоге Доху. У Дохи временный мандат?

– Нет, это навсегда.

– У ФСЭГ 11 членов, ежегодный взнос – $500 000, так?

– Да, наш бюджет на этот год – $5,5 млн. Плюс наблюдатели вносят свою лепту – около $70 000.

– Сколько средств потрачено и на что?

– На процветание, на цели становления. Если серьезно, то у нас скоро будет опубликован баланс за этот год, где все будет. Основные статьи расходов были связаны с переездом в новый офис в этом году, с его оборудованием, с закупкой транспортных средств.

– А сколько у вас штат?

– До конца этого года будет 20 человек. В следующем должно быть 50.

– Переезд 20 человек стоил $5,5 млн?

– Мы закончим этот год с профицитом, но пока я цифры называть не могу.

– Если ФСЭГ должна стать организатором нового глобального газового лобби, в вашем штате явно должны быть известные политики, без этого не обойтись...

– Я не стал бы злоупотреблять словом «лобби», задача ФСЭГ – глобальное продвижение газа. А известных политиков, согласитесь, хватает: высший орган ФСЭГ – это министры стран – участниц форума. В нашем же штате – в штате секретариата – специалисты достаточно узкой специализации, профессионалы, которые специализируются на маркетинге газа, на моделировании и т. д.

– А какой национальный состав?

– Пока больше всего русских – с учетом того, кто сейчас возглавляет секретариат. Русских четыре человека, в том числе два из «Стройтрансгаза», по три человека из Ливии и Ирана, по два из Венесуэлы и Алжира, один из Нигерии, есть, естественно, специалисты из национальных нефтегазовых компаний.

– Газпромовцев, получается, нет, как же так? Ведь «Газпром» – крупнейший экспортер газа в мире.

– У нас абсолютно транспарентная, четко прописанная процедура рекрутинга. Мы рассылаем по странам-участницам и национальным компаниям предложения о найме. Я, конечно, могу давать собственные рекомендации. Но предложения делают именно они.

– Получается «Газпром» никого вам не предложил, почему?

– Это вопрос к «Газпрому».

– Почему такой крупный экспортер газа, как Норвегия, до сих пор остается наблюдателем и не вступает в вашу организацию? Она не воспринимает вас всерьез?

– Если бы она не воспринимала нас всерьез, не стала бы наблюдателем... Я думаю, это вопрос времени. Ведь наши позиции идентичны. Например, Норвегия также проявляет заинтересованность в создании исследовательского центра. И даже рассматривает возможность расположения этого института на своей территории.

«Сланцевый феномен»

– На декабрьской встрече в Дохе министры стран – участниц ФСЭГ собираются рассмотреть план на 2011–2015 гг. Есть ли уже прогнозы для газового рынка на ближайшие пять лет?

– Пока прогнозы в проработке. Но, к примеру, исходя из выступлений, которые были сделаны в рамках Международной энергетической недели в Москве, можно сделать вывод, что совокупная экспертная оценка сводится к следующему: потребление газа в ближайшие годы будет возрастать, европейские рынки вернутся к докризисному уровню цен на рубеже 2012–2013 гг. Американские цены, видимо, тоже будут расти. В том числе на сланцевый газ. Сейчас его цена – $4 за 1 MBTU (тысяча британских тепловых единиц. – «Ведомости») – покрывает только операционные затраты. А, по некоторым оценкам, чтобы возобновить и замкнуть инвестиционный цикл, сланцевый газ должен стоить как минимум $6. То есть в ближайшее время сланцевый газ в США должен подорожать на 50%. А локомотивом газового рынка будет Азиатско-Тихоокеанский регион с растущими экономиками Китая и Индии, которые в геометрической прогрессии наращивают потребление газа. Известно, что доля газа в китайской энергетической корзине незначительна. Доминантой является уголь – порядка 80–85%. Газ недооценен. Это прекрасно понимает китайское руководство. И Китай в ближайшее время должен увеличить потребление газа в пять раз.

– Сколько еще мировой рынок газа будет рынком потребителя? Как долго предложение будет превышать спрос?

– Называть рынок газа рынком потребителя можно только образно, это условность. Но если брать во внимание инвестиционный цикл, который составляет в газовой отрасли около 5–7 лет, то, видимо, как раз через 5–7 лет возможен определенный дефицит поставок. Ведь сейчас рынок не стимулирует инвестиционный интерес производителей. И как следствие – в том числе с учетом появления такого феномена, как сланцевый газ, – идет замораживание целого ряда проектов, например по производству СПГ.

– Но если взять планы крупнейших экспортеров газа и прогнозы импортеров, выйдет, что к 2015 г. предложение все еще может превышать спрос почти на 100 млрд куб. м – это шестая часть потребления тех же Штатов...

– Существуют разные оценки. Даже те мнения, которые высказывались в рамках последней Международной энергетической недели, были прямо противоположные. Единого экспортного мнения нет. И это опять возвращает нас к тому, что нужен глобальный исследовательский центр. Когда мы его создадим, будем обладать конкретными, проработанными данными и прогнозами.

– А можно ли говорить, что уже есть глобальный рынок газа?

– Пока есть только тенденция. Глобализируются многие рынки, не только газовый. Это объективная реальность. Но никто не скажет вам конкретной даты, когда закончится этот процесс. Поэтому сейчас рынок газа не глобальный, а региональный. Со всеми вытекающими особенностями отдельных регионов. Есть североамериканский рынок, есть европейский, есть азиатский. Есть микрообразования – со своей конъюнктурой, юридическими нюансами. Есть спотовый рынок, который играет скорее не регулирующую, а балансирующую роль. Сейчас он составляет в Европе около 20–21%. И даже если мы предположим, что доля спотового рынка будет возрастать – по некоторым экспертным оценкам, это будет происходить, – то все равно принципиальный характер рынка от этого не изменится. Доминантой на долгие годы останутся долгосрочные контракты.

– Но прошлогодний пример тех же США показал, что рынки разных континентов зависят друг от друга: в Америке выросло производство сланцевого газа, снизился импорт СПГ и это топливо перенаправилось в Европу, сбив цены там. Получается самая настоящая глобализация.

– Региональные рынки действительно взаимодействуют между собой. Но единого рынка в ближайшей перспективе не предвидится.

– Промышленная добыча сланцевого газа в США началась в 2000 г., при этом заговорили о нем как о революции только года два назад. Как думаете, это потребители газа так проводят глобальную кампанию?

– Популяризация сланцевого газа действительно началась пару лет назад. Причем сначала американские источники отрицали даже подобные разработки. В масштабном плане, естественно. На те запросы, которые делались рядом стран, – нам, например, об этом алжирцы рассказывали – США отвечали, что сланцевая программа если и существует, то не в прикладном плане. А потом, как вы знаете, произошел своеобразный взрыв – все вдруг заговорили о сланцевой революции. Над этим действительно стоит подумать.

– Так кто все это начал?

– Это вопрос к американцам.

– Участники ФСЭГ еще не обсуждали сланцевый феномен – насколько он временный и как может изменить рынок?

– Сланцевый газ – феномен, который заслуживает отдельного изыскания. В 2011 г. ФСЭГ действительно планирует провести исследование по перспективам развития сланцевого газа. Это будет одно из первых наших исследований. Оно не то чтобы самое важное, но, скажем так, маркетообразующее. И главный вопрос, на который мы должны ответить, – какова себестоимость этого газа. Даже в США, где добыча уже налажена, она до конца не понятна. Никто не знает, сколько было вложено в исследования. А ведь это действительно сложная тема. Добыча метана из сланцевых месторождений, как вы знаете, сопряжена с двумя проблемами. Это экология: добыча требует огромного количества гидроразрывов пластов, для чего нужна закачка определенных компонентов. Вторая проблема – нужна большая территория, площади для бурения значительного числа скважин. В итоге даже в Соединенных Штатах ведется антисланцевая кампания.

«За хорошие глаза никто не приглашает»

– В 2008 г. штаб-квартирой ФСЭГ выбрали Доху, хотя Россия предлагала Петербург. А потом – в начале 2009 г. – вас единогласно избрали генеральным секретарем ФСЭГ. Это такая компенсация для России?

– Нельзя говорить, что это была компенсация за Санкт-Петербург. От большинства стран были свои кандидаты. Был предварительный конкурс, презентации кандидатов, исполком ФСЭГ высказался о своих предпочтениях и рекомендациях. Второй отбор шел уже на уровне министров. Решение вы знаете.

– А были еще кандидаты на ваше место от России?

– Я знаю, что обсуждалось несколько вариантов – три-четыре человека, может, больше. Но не хотел бы называть имена. Россия фактически выбирала кандидата в течение года. Мне предложение сделал министр энергетики Сергей Шматко. Шансы были оценены достаточно высоко, хотя конкуренция была открытая.

– Сразу согласились?

– Нет, несколько дней думал. Все-таки это большой challenge, как принято сейчас говорить. Это колоссальный challenge – создавать международную организацию. Впервые за всю историю СССР и Российской Федерации россиянин возглавил глобальную энергетическую организацию.

– Вы с такой теплотой вспоминаете дипломатическую службу, почему тогда в 1994 г. решили уйти в бизнес?

– Вопрос и простой и не простой одновременно. Я с огромным уважением отношусь к работникам дипломатической службы, потому что сам проработал на этой ниве больше 10 лет. Но вы же помните, что происходило в стране в начале 1990-х? Из МИДа ежегодно уходило большое количество не самых плохих сотрудников, иногда до 1000 человек. Все то же самое происходило и с другими госучреждениями. Расширялись возможности, хотелось использовать накопленный опыт в других сферах. Все достаточно прозаично.

– Объяснение очень простое: в РТДС работали мои хорошие школьные друзья, с которыми я учился 10 лет в одном классе, сидел за одной партой.

– А сами автодилерским бизнесом не занимались?

– Нет, я все время был наемным менеджером, меня это вполне устраивало. Это был 1994 год, можно сказать, поздний период развития российского капитализма, кооперативы, как вы помните, начинались в 1980-е, к тому моменту основные уже сформировались, поэтому я пошел по предложению, которое получил от школьных товарищей.

– Как потом оказались в Торибанке?

– Тут тоже все очень просто. Один из моих хороших знакомых пригласил на должность заведующего международным отделом – с учетом моего опыта, знания иностранных языков, – и к этому времени я уже окончил Высшую школу экономики, получил второе высшее.

– А как попали в «Стройтрансгаз»?

– Почти случайно. Еще будучи сотрудником банка, в то время уже «Экспо», я был включен в российскую делегацию, которая отправлялась на межправкомиссию в тот же Алжир, мой любимый. И там я познакомился с генеральным директором «Стройтрансгаза» Виктором Яковлевичем Лоренсом, где-то через три недели после возвращения в Москву раздался звонок, он пригласил меня в «Стройтрансгаз» и предложил должность первого вице-президента компании...

– Пост очень высокий, чем вы его так впечатлили? Вы так бурно обсуждали в Алжире проблемы арабского мира, что он решил: хочу себе такого вице-президента?

– Нет, ну мы еще в Москве встречались, после чего и последовало предложение. Видимо, очень правильное, как показывает почти 10-летний опыт моей работы в «Стройтрансгазе»...

– Из того, что вы рассказывали, складывается впечатление, что кроме выбора арабского направления в институте все происходило почти случайно – вас все время кто-то куда-то звал.

– Наверное, все так в человеческом обществе и происходит. Люди приглашают тех, кого они знают либо о ком уже сформировалось впечатление. Но просто так, за хорошие глаза, никто не приглашает. И потом, когда меня позвали в «Стройтрансгаз», можно было по пальцам пересчитать российские компании, особенно строительные, которые занимались бы международной деятельностью по самым высоким международным стандартам. А с моим приходом получило бурное развитие и арабское направление. У «Стройтрансгаза», конечно, уже был задел, все делает не один человек, а команда. Еще до меня был реализован «Голубой поток» и проекты в Греции. А потом появились проекты в Алжире, Сирии, в Саудовской Аравии, в Объединенных Арабских Эмиратах, мы начинали работать даже в Ираке. Потом были Туркменистан и другие страны.

– У «Стройтрансгаза» третий год подряд убытки и вообще не самое простое финансовое положение. Не следите за тем, что сейчас происходит в компании?

– Я не могу комментировать то, что происходит сейчас в «Стройтрансгазе», потому что не нахожусь в компании. Я просто очень благодарен и этой компании, и ее руководству за тот исключительно бесценный опыт, который получил, работая там. Думаю, что «Стройтрансгаз» обладает очень хорошим потенциалом.

– Вы сейчас постоянно живете в Дохе, а где именно?

– На основании договора между ФСЭГ и Катаром страна предоставляет штаб-квартиру и резиденцию для генерального секретаря. Мне предоставлена вилла, там, соответственно, обеспечены все условия для нормального проживания.

– Как у генсека ФСЭГ у вас мандат на два года с возможностью продления еще на два. Не думали еще, как решится вопрос? Чем будете заниматься дальше?

– Все решится в следующем году – с учетом результатов моей деятельности за срок мандата. После того как мандат истечет, конечно, вернусь домой. А дальше посмотрим. Император Диоклетиан стал сажать капусту, можно заняться? (Смеется.) Если серьезно, пока не задумывался.

Любимый фараон Бохановского

Бохановский увлекается исторической литературой: «Больше всего привлекает Древний мир – Древний Китай, Древний Египет... Особенно интересует период правления главного реформатора – фараона Аменхотепа, жена которого, как вы, наверное, помните, была Нефертити, это, по сути, был первый правитель, который провозгласил монотеистическую религию – еще до появления иудаизма. Он стер весь ряд египетских божеств и провозгласил единого бога солнца – Атона, за что подвергся, естественно, обструкции: после смерти его имя было стерто со всех памятников, даже сейчас найти надпись на каком-то историческом объекте в Египте практически невозможно. Во время своего последнего пребывания в Египте – в начале октября – я встречался с министром энергетики Египта и даже попросил его познакомить меня с музейными запасниками. Я был потрясен».