«В России меня охватывает чеховская тоска»

Иселин Херманн приезжала в Москву представлять русский перевод своего романа «Домино» (М.: Ивана Лимбаха, 2010). Речь в нем идет о трех жителях Парижа: у одного любовница, у другого жена, у третьего любимая работа и любимая девушка. Но внезапно все трое сливаются в одно – оказывается, это один человек играл сразу три роли, передвигаясь от одной возлюбленной к другой.

– Ваш роман называется «Домино». Очевидно, что домино – это и символ человеческих отношений, и ключ к композиции романа?

– Домино – это еще и маска, которую используют на венецианских карнавалах. Кроме маски на карнавал надевают головной убор и накидку. В таком костюме человек становится неузнаваем. Вместе с тем – да, это игра, в которой число точек на соприкасающихся фишках должно совпадать. А еще эти фишки одним движением можно смахнуть со стола! Жизнь моего героя – это долгая игра в прятки, где концы обязательно должны сойтись с концами. Но в финале схема, которую он выстроил, ломается и все рушится.

– Хотя сам герой этого явно не ждал. Он вообще напомнил мне «постороннего» Камю. Кстати, и собаку его зовут Сартр – насколько сознательно вы вели диалог с французскими экзистенциалистами?

– Иногда мои читатели умнее, чем я. (Улыбается.) Хотя диалог этот был, конечно, вполне сознательным. И собаку зовут Сартр не случайно, и косоглаза она тоже недаром. Экзистенциалистская философия проявляется и в поведении героя – он не думает о последствиях своих поступков, о том, куда все это приведет. Он не анализирует свои чувства. Но это герой. Его женщины гораздо в большей степени способны осознавать, что с ними происходит.

– Согласились бы вы, что в современном мире каждый играет по многу ролей – просто время наступило такое?

– Скорее нет. Фасадов у всех нас действительно много. Одну роль я играю, когда даю интервью умному русскому журналисту, другую – когда говорю с переводчиком, третью – когда общаюсь с мужем. Но так происходило и будет происходить всегда, независимо от эпохи. Другое дело, что чаще совсем разные роли играют мужчины. И я лично знаю многих мужчин, у которых две, иногда три семьи. И эти семьи ничего друг о друге не знают. Интересно, что с женщинами подобное обычно не происходит. Даже не знаю, почему так получается.

– Действие романа происходит в Париже – почему?

– В большом городе легче спрятаться. Главный парадокс заключается тут в том, что все три женщины живут в одном районе Парижа. У каждого города есть свой дух, свое настроение. Для меня Париж ассоциируется с флиртом, галантностью, элегантностью, так что поместить действие романа с подобным сюжетом именно в Париж было естественно. Происходи все в Москве, история получилась бы совсем другой.

– Интересно – какой? Знаю, что вы в России в третий раз, каковы ваши впечатления?

– Некоторые вещи меня совершенно очаровывают. Когда я еду в метро, я вижу, сколько людей стоит и <...> читает. Создается впечатление, что литература значит для русских больше, чем для датчан, в России литература явно играет важную роль для самоидентификации. И средний русский знает о литературе больше, чем датчанин. Но в целом мое знакомство с Россией сложилось благодаря литературе. Раз в два года я перечитываю «Анну Каренину». Возможно, оттого, что я читала о России немало, мне кажется, я ее понимаю. И когда я приезжаю сюда, я испытываю чеховскую тоску, грусть. Действие моего следующего романа, кстати, отчасти происходит в Москве.

– Значит, это будет грустный роман?

– Этого я пока не могу рассказать, я обычно не говорю о своих книгах, пока они не написаны, могу только признаться, что да, там будет и грусть, и тоска.

– Что для вас самое главное при написании романов, как вообще все это началось?

– Долгое время я работала редактором, тогда-то я и поняла: язык дает возможность выстроить собственный мир, повернуть мир по-другому. С помощью слов можно создать героя, его судьбу, его историю – а ведь это просто слова. Моя проза основывается на очаровании языком, его возможностями. Когда я была маленькой, я всегда лгала, бабушка называла меня маленькой лгуньей. Но для меня это не было ложью. Как только я облекала что-то в слова, для меня это становилось правдой. Так что даже в детстве я была очарована словами. Источник моих историй – сам язык, так что для меня язык – это не только инструмент. Все свои книги я пишу от руки, перьевой ручкой. И уверена, что, если бы я сразу писала на компьютере, мои книги были бы другими.