Марина Абрамович готовит выставку в «Гараже»

Ретроспектива перформанса не обязательно выглядит как стенд с фотографиями. Марина Абрамович показала это в прошлом году в нью-йоркском MoMA – на ее выставке акции художницы воспроизводили волонтеры. Московская версия нью-йоркской The artist is present, что можно перевести и как «Художник в наличии», пройдет в «Гараже» осенью.

– Будете ли вы присутствовать на московской версии The artist is present?

– Да, но не как в Нью-Йорке. Я не буду повторять перформанс The artist is present (3 месяца по 8 часов в день художница сидела на стуле в МоMА и смотрела в глаза сменявшим друг друга напротив нее зрителям. – «Ведомости»). Будет только его документация, самая длинная в истории – 7056 часов 30 минут. Сейчас обсуждается идея о том, чтобы провести эксперимент, в котором смогут участвовать зрители: ученые заинтересовались тем, что происходит в мозгу двух людей, молча сидящих друг против друга. На голову монтируются датчики, фиксирующие возрастающую активность мозга. Многие во время такого сидения плачут, это духовное переживание. Еще я, конечно, хочу показать новый перформанс сама, какой – не знаю, до сентября еще есть время.

– Вы сами будете тренировать волонтеров, воссоздающих перформансы?

– Да, вчера был кастинг, и я была впечатлена русскими людьми. Они показали высокую степень сосредоточенности, включенности, харизму. Я отсмотрела 85 человек и не могла решить, кого выбрать, ведь нужно мне всего 40–50. Я отправлюсь с ними в деревню, где пять дней им придется провести молча, без еды, выполняя физические и психологические упражнения, тренируя выносливость и силу воли.

– Вы думаете, им будет проще справиться с этим, чем американцам?

– Да, удивительно, ведь даже ваш знаменитый балет требует, чтобы дети начинали заниматься с четырех лет. Американцы же так рассеянны, их концентрация стремится к нулю. Они смотрят телевизор, постоянно щелкая каналами, это совершенно губит их способность к сосредоточению.

– Когда вы делали перформанс в МоМА, на стул напротив садилось много знаменитостей. Как вы относитесь к тому, что стали частью американского культа селебрити?

– Мне 64, и признание пришло ко мне очень не сразу. На меня слава не действует, и селебрити для меня – те же люди. В Америке, если ты несколько раз появился в газете, ты уже кто-то, хотя, по-моему, с точки зрения вечности это ничего не значит. Был смешной случай: напротив меня села Шэрон Стоун, а я долго не могла понять, откуда я знаю эту женщину?

– Это был выматывающий опыт?

– Это была самая сложная вещь, которую я когда-либо делала. Одно дело – перформанс на 5, 10 часов. Но 3 месяца – это целая жизнь. Я не читала, не говорила, не отвечала на звонки. В жизни я люблю удовольствия и легкие решения. Но у меня есть врожденная дисциплина, которая позволяет мне самой воздвигнуть вокруг себя стены и добровольно оставаться внутри них. Этот перформанс меня преобразил. Незадолго до него я купила себе в Нью-Йорке прекрасный дом. А потом поняла, что он мне не нужен, я его продам. Удивительно, мы не помним о том, как скоротечна жизнь и как драгоценно настоящее. И не только я, публика тоже задумалась о подобных вещах.

– Вы знамениты, и как вы относитесь к тому, что ваш образ продается отдельно от перформансов?

– Уже 45 лет я делаю работы с помощью своего тела. И мне приходится разделять свое частное «я» и «я» объективированное, поскольку в своих работах я и субъект, и объект. В молодости я пять лет прожила в машине (мы собираемся эту машину выставить в «Гараже»), любой слесарь был богаче меня. Не думаю, что я иду на компромисс, продавая вещи на рынке: одним перформансом не проживешь, приходится делать объекты, видео и фото.

– Зачем нужно подвергать себя боли и страданиям?

– Все обряды инициации сопровождаются телесными испытаниями, иногда даже приводят к клинической смерти, как у шаманов. Мы боимся страданий, но мы должны встретиться с ними, чтобы освободиться, они – дверь в потайную комнату. Я не делаю этого в обычной жизни, но я конструирую ситуации, в которых зритель как в зеркале видит, что может освободиться подобным же образом. Для выставки я отобрала те вещи, где нет крови и боли, но где от волонтеров требуется выдержка. Именно длительные перформансы способны полностью трансформировать сознание.

– Как отличить плохой перформанс от хорошего?

– Публика все чувствует сразу. Это опасная область, тут много плохих работ. Главное верить, что найдешь что-то стоящее. В моем перформансе в МoМА, например, не было никакой истории, развития, крещендо, только два стула и стол. Потом я и стол убрала. Но все же это было хорошо. Нужно всего ничего – харизма и воля к тому, чтобы жить настоящим. А если тебе требуется много реквизита, то это от неуверенности. У меня ушло 45 лет, чтобы достичь подобной простоты.

– Вы могли бы сделать эту работу в молодости?

– Нет, никогда. Тогда у меня не было нужной выдержки, дисциплины и психической мощи. Мои ранние работы больше задействовали физическую силу, сейчас – ментальную.