Рустэм Хамитов: «Я вижу большой разрыв между властью и людьми»

На этой неделе Башкирию впервые в должности президента посетит Дмитрий Медведев, отказывавшийся встречаться с прежним руководством республики. Предложенный им полгода назад новый глава республики Рустэм Хамитов удостоился чести войти в президиум Госсовета и организовать в Уфе заседание этого органа по самой актуальной теме – «межнациональные отношения». Главным в профилактике национализма Хамитов называет справедливость и борьбу с коррупцией. «Ведомостям» он рассказал, что изменится в управлении республикой, в подходе к решению экономических вопросов.

– Вы активно ведете блог, причем, как рассказывают, сами пишете. Это ваша политика или душевное устремление?

– Политики особой нет. Власть ближе к людям должна быть. Я не сторонник сакральности власти. Переписываясь с людьми, я вижу проблемы. Многие люди читают блог. В сутки – 25 000 человек. Если мне в блог написали о каком-то районе, городе, местные власти уже заранее реагируют, потому что знают: я вдогонку пошлю поручение наказать, разобраться. Народ истосковался по общению с властью. Я стараюсь быть ближе к людям даже в житейских вопросах. В воскресенье катался на лыжах. Пытались организовать для меня окошко на турникете. Я говорю – нет, буду стоять в общей очереди. С кем-то поговоришь, сфотографируешься. Что в этом плохого?

– Охрана не боится?

– Нет, там же горнолыжники, народ проверенный. Вначале пытались отсечь, закрепляли инструктора, но потом отстали. Но они же видят, что я катаюсь нормально. А охранники у меня катаются пока плоховато. И я хоть в какой-то части получаю свободу. Ту, по которой я скучаю, которой мне страшно не хватает.

– А вы сразу согласились прийти на пост президента республики?

– Ну это тот случай, когда не ты выбираешь, а выбирают тебя.

– В Уфе пройдет президиум Госсовета, посвященный вопросам межнационального согласия. Готовите свои предложения?

– Да. И опыт у нашей республики есть – нормальной спокойной жизни на многонациональной и поликонфессиональной территории. Уже много сотен лет люди разных национальностей живут вместе в Поволжском регионе, на Урале и в Западной Сибири. Конечно, бывали и конфликтные ситуации, и какие-то обострения, но это была борьба обнищавших масс с тогдашней бюрократией, коррупционерами того времени. А народы друг с другом не воевали. Жили мирно. И сегодня ситуация в нашем регионе устойчива. И надо очень сильно постараться, чтобы ее вывести из равновесия.

– Но в Башкирии время от времени случались молодежные акции с националистическими лозунгами, с угрозами в адрес Москвы.

– Молодежь всегда импульсивна и эмоциональна. И мы в молодости были максималистами. Молодые люди очень чутко реагируют на несправедливость. Часть таких акций носила заказной характер. Обострение вопроса принадлежности к определенному этносу есть способ контроля над людьми. Есть ребята, пропагандирующие такие идеи в молодежной среде, но все-таки многие понимают, что раскол по этнической принадлежности – это тупиковый путь. Народ в массе своей к националистическим лозунгам относится, мягко говоря, с недоверием. Степень озабоченности межнациональными проблемами в республике – от 1,5% в сельской местности до 3–4% в городской среде. Горожане более пугливы, что ли. А у сельчанина за забором лес, поле, он знает, что оттуда конница не выскочит, рать никакая на него не нападет. Моя родная деревня – башкирская, в пяти километрах – татарская, в восьми километрах – русская. И этим деревням по 300–350 лет. Никто никогда друг на друга с дубьем и с кольем не ходил. Жили всегда мирно.

– Однако события на Манежной площади и последующие акции показали, что проблема существует.

– События на Манежной начались по другому поводу. Досадно, что потом они переросли в националистический митинг и выступления. Конечно, в душе человека есть «зов крови», который заставляет людей держаться своего этноса, следовать неписаным законам, жить в соответствии с традициями. Но это глубоко в душе, интимно. Напоказ не выставляется. И с этим надо считаться. Уверен, что люди прежде всего очень остро реагируют на отсутствие справедливости, а не на межэтнические различия. Я полгода отработал [на посту президента Башкирии] и вижу большой разрыв между властью и людьми. В селах, в городах, республиканских органах. Люди если и возмущаются, то больше всего тем, что власть зачастую не учитывает их мнения. Если мы всерьез нацелены на то, чтобы решать вопросы национального согласия, надо посмотреть прежде всего на вопрос взаимодействия власти и народа. Власть должна быть для людей, власть должна быть с человеческим лицом, не должна давить.

– Так, как это было в Благовещенске, когда милиция учинила массовое избиение граждан?

– Да, это воспринималось как несправедливость, народ возмутился. Власть должна развернуться лицом к народу, к людям, не заигрывать с народом, а пытаться решать проблемы обычных, простых людей. Но развернуть местную власть к людям страшно тяжело. Еще одна причина – это коррупция. Это тоже элемент несправедливости в глазах людей, который раскалывает общество, делает его не монолитным. На встречах с людьми очень часто слышу слова: «Когда же вы накажете тех и тех?», «Когда же вы их посадите?», «Когда же вы восстановите справедливость?»

– И что вы отвечаете?

– Я стараюсь, безусловно. Хотя при всем кажущемся значительном властном ресурсе президента республики не все удается сделать: коррупционные маневры набрали такой огромный ход, что правонарушители зачастую уходят от ответственности.

– Сколько в Башкирии последователей радикальных течений в исламе?

– Примерно 1000 зарегистрированных мусульманских общин, и из них две общины заражены радикализмом. Мы предпринимаем меры, чтобы пресечь дальнейшее распространение этого явления.

– В чем причины распространения радикальных направлений ислама в таких благополучных регионах, как Башкирия?

– В советское время наши муфтии учились традиционному исламу в Бухаре. После перестройки стали ездить в страны Ближнего Востока, а там уже обучают и другим течениям. Мы начинаем решать эту проблему: в Уфе скоро будет заложен первый камень в строительство Мусульманской академии. Ребята будут учиться не за бугром, а здесь, в Уфе, причем традиционному исламу. Академия рассчитана на 400 студентов, и учиться к нам, я надеюсь, будут ездить ребята со всей страны, в том числе и с Северного Кавказа. Ведь еще со времен Екатерины II по ее решению центр российского ислама был именно в Уфе.

– Были жалобы, что при прежнем руководстве ключевые посты занимали в основном представители титульной нации. Как сейчас с этим явлением?

– Еще советская власть старалась соблюдать пропорции в структурах управления исходя из численности этносов, проживающих на данной территории. Даже был такой термин – «коренизация» власти, т. е. привлечение коренного населения во власть. И такая работа последовательно проводилась. Особенно интенсивно – в 1920–1930-е гг. А затем Сталин принял решение эти процессы затормозить и начал жесткие действия в отношении, как он говорил, «национальных перегибов». Погибло очень много грамотных людей, в том числе и башкир. В последние годы, вполне возможно, были определенные «заданности» в части назначения людей с точки зрения национальной принадлежности и даже клановости. Но это, кстати говоря, было не только у нас, это есть и в других республиках. Это болезни роста, следствие сверхактивности этносов, которая наблюдалась в 1990-е гг. Такое решение кадровых вопросов диктовалось желанием построить свои маленькие «государства» внутри России. Но все это преходящее.

– В нынешней вашей кадровой политике вы этническую составляющую все-таки учитываете?

– Я не могу не учитывать этот фактор и слежу, чтобы определенная пропорциональность в республиканских органах власти соблюдалась. Не с точностью до процентов, но в адекватных долях. Да и люди следят за этим. Бывает, и поправляют. Это реальность. Кстати, многие понимают, что на данном этапе руководителем республики должен быть башкир. И это тоже нормально.

– А кем должен быть премьер-министр?

– Главное – профессиональным управленцем, а национальность не имеет значения. Премьер появится, но позже. Впрочем, система власти сегодня работает достаточно устойчиво, и о премьере думает все меньшее количество людей. Этот вопрос сейчас не актуален, как казалось вначале.

– Будет ли упразднено в Башкирии наименование «президент»?

– Будем решать это в соответствии с федеральным законом, который был принят в декабре. Переименование будет. Есть срок до 2015 г. Вопрос в том, как назвать эту должность. Мы думаем, что башкирское название должности руководителя республики должно отвечать башкирским традициям. Но зацикленности на этом вопросе нет. Главное для людей – чтобы был полновесный глава региона, чтобы у него остались те же функции, чтобы он был проводником народных идей, защитником народа. А будет он президент или «ил баши» (что по-башкирски означает «глава территории») – это уже вторично.

– Когда менялась руководящая команда, какое-то было сопротивление? Кто-то цеплялся за свои места?

– И цеплялись, и сопротивлялись. Ясно, что я нравлюсь далеко не всем. Сопротивление и есть, и будет. В то же время я предпочитаю открытый характер власти. Не конфликтный, не построенный на каких-то интригах, сложных комбинациях, заговорах. А когда человек работает честно, даже при всем желании что-то накрутить на него не получается. Люди раньше работали в другой системе. Сегодня ситуация изменилась ровно на 180 градусов, потому что мы абсолютно разные люди с первым президентом республики. И у нас разные методы управления, у нас разный взгляд на жизнь, у нас все разное. Кроме одного – любви к республике.

– А в чем разница?

– Я считаю, что экономикой разумно управлять с точки зрения системных подходов, целевых показателей работы, оценки имеющихся возможностей. Я много советуюсь. Слушаю разные мнения. Понимаю, что людям сегодня нужен диалог, нужны обсуждения, нужна многовариантность. Людей нельзя держать в страхе, потому что страх парализует волю, ум, инициативу.

– В республике не было политической конкуренции. Парламент был фактически «полуторапартийным», газеты, где иное мнение высказывалось, можно было привозить лишь из соседних регионов. Что-то меняется?

– У нас парламент еще пока в самом соку, перевыборы только через два с лишним года. А все необходимые сигналы, которые нужно подать в этой ситуации, я подал, встретившись со всеми руководителями всех партий. Обсудили мы все болячки, начиная от хозяйственных каких-то вопросов и заканчивая возможностью высказывать свои мысли и соображения. И в парламенте уже выступали представители нескольких партий, и в газетах печатаются люди. И резкой реакции на их выступления нет. Я всегда за разумное разномыслие. Хотя понимаю, что в России в ближайшем будущем еще не будет демократии в том смысле, как это понимают в европейских странах. У нас свой путь развития, и поэтому власть в республике будет оставаться и сильной, и жесткой. Таков запрос общества. И положение таково, что есть желающие раскачать ситуацию в республике.

– Вам, как единороссу и руководителю региона, партия власти предлагает заниматься партийными делами?

– Этими делами надо заниматься, ведь партия – это скреп для общества, какой бы она ни была. Партия сегодня такая, какие мы сами, каково общество.

– Проблема перекоса бюджета в сторону центра остается?

– Остается. Налогов и платежей на территории республики в бюджеты всех уровней поступает около 300 млрд руб. Консолидированный бюджет республики – 110 млрд руб. Плюс еще около 40 млрд в различных фондах: пенсионном, соцзащиты, ФОМС и т. д. 110 млрд вроде бы немало. Но 40% нашего бюджета – это заработная плата бюджетников. Еще 40% – это расходы на содержание школ, больниц, детских домов, домов культуры и т. д. То есть 80% – это социальные расходы. И только оставшиеся 20% мы можем направить на дороги, ЖКХ, строительство, небольшие льготы предпринимателям, застройщикам, ипотеку. Сейчас бюджеты территорий – это не бюджеты развития. Я поинтересовался, как у соседа справа, слева. Все то же самое. Все вышли на показатель 75–80% по социалке. Развивать что-либо еще в такой ситуации довольно сложно.

– Один из рецептов пополнения бюджета – продавать активы.

– Продадим. Но у нас осталось не так уж и много госпакетов – самое большее миллиардов на 20–30. А остальное все продано до моего прихода. Сейчас уже реально мало что осталось. У нас контрольный пакет акций предприятия «Сода». Еще до меня на уровне федерального правительства было решено создавать холдинг с участием этого предприятия и ряда других, которые принадлежат корпорации «Башкирская химия». Все правоустанавливающие документы сформированы ранее, все поручения правительства выданы год назад, т. е. до нас. Мы сейчас торгуемся за то, чтобы у республики был контрольный пакет.

– А что касается приватизации СМИ?

– У нас народ читающий и довольно много изданий – республиканских, районных. Те издания, которые могут работать и самостоятельно зарабатывать, возможно, акционируем, а районные газеты никогда ни при каких условиях не смогут быть экономически привлекательными. И поэтому говорить об их акционировании или продаже мы не можем.

– Осуществляются ли в республике модернизационные проекты?

– Модернизацией экономики нас просто жизнь заставляет заниматься, поскольку сейчас нет в достаточном количестве бюджетных денег на развитие. Мы можем зарабатывать, только создавая новые производства, привлекая инвесторов. Сейчас активно работаем с рядом крупных компаний, западных корпораций, с Российско-французской торгово-промышленной палатой. К нам сюда заходит Alstom. На прошлой неделе глава этой французской машиностроительной компании встречался с Игорем Сечиным в Давосе и сказал, что «наш проект в Башкирии продвигается хорошо». Он будет включать две части. Первая – это строительство значимого и крупного технопарка энергосбережения и энергоэффективности. А вторая часть – строительство завода по производству гидротурбин.

– Похоже, пригодился ваш прежний опыт работы в руководстве «Русгидро»?

– Безусловно, любой человек старается использовать свои знакомства, связи. В данном случае, конечно, тех, кого я знаю, «подтаскиваю» в республику – в хорошем смысле слова.

– А какой стимул?

– Здесь стимулов несколько. Мы участвуем своими деньгами в создании инфраструктуры. Мы предоставляем землю бесплатно. Мы берем на себя все вопросы оформления, строительства инфраструктуры, всю тяжелую, не очень прозрачную часть работы с оформлением земли. И еще один важный козырь – у нас инвестора никто мучить не будет. Никто не будет приходить и говорить: «Заплати за это, за то». Это будет исключено абсолютно. У нас есть два сельхозпроекта с литовцами. Каждый примерно по миллиарду рублей. Так вот, литовцы после всех переговоров на высшем уровне, уже на уровне исполнителей, обмолвились, что «никто ни разу с нас ничего не попросил», имели в виду – денег. Все это, говорят, удивительно. А я всех предупреждаю, что буду действовать жестоко. Я того человека, который что-то попросит, выгоню с позором с работы.

– Правда, что это вы инициировали проверку Счетной палаты, которая началась в республике в конце прошлого года?

– Нет, это инициатива самой палаты. Мы обсуждали эту тему с Сергеем Вадимовичем Степашиным, когда он приезжал. Он сказал: «Всегда хорошо, когда знаешь, что тебе оставили в наследство». Первый этап проверки прошел. Он касается наполнения и расходования бюджета. Здесь все не так плохо. Плохо дело обстоит в управлении имущественным и земельным комплексом. Нет учета, нет порядка. Имущество раздавалось налево, направо. В конце февраля на коллегии Счетной палаты будут докладываться результаты этой проверки.

– Судя по тому, что вы говорите, приватизацию башкирского ТЭКа Cчетная палата не проверяет. Почему?

– Это уже вопросы не ко мне. Могу сказать только, что приватизация происходила на виду у всей страны. Процесс сопровождали крупные юридические структуры, он был подушками юридическими со всех сторон обложен. Если в течение нескольких лет считалось, что все это идет в правовом поле, если со стороны правоохранительных органов интереса нет, то каким образом я могу повернуть все вспять? Как я скажу: «Это незаконно, давайте начнем все проверять»? Опять ворошить эти дела? В конечном итоге можно все силы потратить на изучение истории $2 млрд и не вернуть их либо заработать для экономики уже $20 млрд и преобразить республику. Я предпочитаю второй, рациональный путь.

– $2 млрд от продажи башкирского ТЭКа оказались в фонде «Урал». Это сопоставимо с республиканским бюджетом. Некоторые называют его вторым центром власти в республике. Каковы ваши взаимоотношения с руководством фонда?

– Чужие деньги я считать не хочу. Но я всем бюджетникам сказал: этих денег без разрешения правительства республики не брать. Ни больницам, ни школам, ни детским учреждениям. Не брать! Сказал главам районов, министрам. Захочет руководство фонда перечислить их в бюджет республики – пожалуйста. Тогда будем взаимодействовать. Расходование денег из бюджета – оно у нас понятное: все учтено, все на контроле.

– В ноябре вставал вопрос о том, что республиканские чиновники войдут в руководство фонда. Почему этого не произошло?

– На тот момент мне казалось, что если хозяева фонда согласятся на то, что в совете фонда и его попечительском совете большинство членов будет представлять правительство республики, то тогда можно было бы говорить о расходовании этих ресурсов совместно. В такой работе в органах управления фондом было отказано. В свою очередь мы отказались от этих денег. Вот и все.

– Республике принадлежит 17,84% «Башинформсвязи». Росимущество сейчас передает свой пакет – 28,24% «Связьинвесту», который создает из «Ростелекома» универсального федерального оператора связи. Не собирается ли минимущество Башкирии также продать свой пакет «Связьинвесту» или его «дочке»?

– Мы получаем неофициальные сигналы со стороны людей, которые создают «Связьинвест». У меня подход следующий. Если будет точно сказано и мы запишем это в наших договоренностях, что будет создана структура, которая будет платить налоги здесь, и мы сможем влиять на назначение менеджмента, то мы пойдем на эту сделку. Если не сможем договориться, то будем уходить от нее. Оставим себе этот пакет.

– Многих волнует судьба сети супермаркетов «Матрица», у которой большие финансовые проблемы. Для республики важно, чтобы сеть сохранилась?

– Конечно, это же налогоплательщик. Мы заинтересованы, чтобы бизнес был на плаву. Если их будут покупать, будем просить, чтобы статус юрлица сохранялся. Дефицит нашего бюджета составляет 12 млрд руб., и эти деньги надо еще искать. И «Матрица» в нашем понимании должна работать и платить налоги в республике.

– Как относитесь к приходу федеральных операторов?

– Приходят – и хорошо. Главное, что налоги здесь платят. И «Ашан» приходит, и «О’кей» приходит. И это здорово.