Тени вернулись на родину

Парижская проза Ирины Одоевцевой, собранная в сборник «Зеркало», издана в России впервые (это при том, что мемуары ее пережили несколько переизданий). Эти рассказы и три небольших романа оставляют ощущение странного дежавю, вызывающего в памяти жанр альтернативных историй. А что, если бы...? Если бы большевики проиграли? Если бы свежеокрашенные трактора соцреализма не выкорчевали из русской словесности все «старорежимное»? Если бы Бунин и Набоков остались, что бы тогда? Тогда, безусловно, газеты, не отказавшиеся от фельетонных и литературных подвалов, публиковали бы прозу, подобную той, что мы читаем в сборнике «Зеркало».

Ирина Одоевцева пишет о русских эмигрантах, их влюбленностях, адюльтерах, расставаниях. На их чувствах, как и на них самих, – печать ущерба, близкой гибели, все здесь обречены остаться тенью и никогда не дорасти до объема и плоти, потому что, пусть небо, ворона и ивы вокруг совсем как в России, это «все же не Россия». Декадентский настрой у Одоевцевой – следствие не эстетических предпочтений, а жизненных обстоятельств.

Ее Поль Ремнев, Миша Лишневский, Ася, Мика, Арсений Николаевич с черными глазами и темными крылами за спиной, неуклюжий подросток Люка – те же дама с собачкой, Треплев, Кити, Левин, тургеневские, бунинские герои, только крошечные. Одоевцева играет в них как в любимых кукол, хорошо сознавая: их страсти и боль все равно игрушечные. Потому что это изгнанники, гастролеры, все живут жизнью, отраженной в зеркале (сквозной образ книги), в чуждом зазеркальном пространстве, в котором мертвы имена Пушкина и Лермонтова – на перекличках с поэмой «Демон», кстати, построен роман «Ангел Смерти». Но где невозможна подлинная драма, является мелодрама, запах ее ярких, дешевеньких духов сквозит из каждой складки излишне тщательно описанных нарядов и интерьеров. Поэтому здесь так много самоубийств, внезапных отъездов, роковых прощаний.

Удивительно, но это ничуть не мешает сохранять прозе Одоевцевой и шарм, и тайну. Видимо, потому, что Одоевцева начинала свой путь как поэт и ее прозу отличает особая поэтическая наблюдательность: яблони бегают наперегонки, «можжевельник, как еж», катается колючим шариком по лужайке, «с листьев бесшумно падает роса», свет из окна густ, точно хлопья снега. Тонкость чувств, лирическое проживание любого опыта спасают ее героинь от вульгарности, а прозе придают изысканность хорошо выдержанного вина, наконец-то извлеченного из подвала на свет Божий.