Поздно признанные экспрессионисты

Художников Анатолия Зверева и Владимира Яковлева выставляют и поминают у нас парой. Удобно говорить о них разом: оба гении-самоучки, бескорыстные, бессребреники, бездомные, не признанные при жизни, прославленные после смерти. Один сумасшедший, другой юродствующий. Что не вполне правда.

Самоучки потому, что советское художественное образование их не устраивало, бессребреничество было их сознательным выбором, а уверений в гениальности они получили при жизни от друзей и поклонников достаточно. Они делали, что хотели, писали, как считали нужным. И надоело уже слышать и читать про их судьбы, лучше бы про произведения.

Коммерческий посмертный успех обернулся для их памяти несчастьем. Зверев умер больше двадцати лет назад, Яковлев – тринадцать. И вот уже лет десять как ими хорошо торгуют, а поскольку оба писали лихо, быстро и в узнаваемой манере, то имитировать их вещи не составляет труда.

Так что первое, о чем думаешь, попадая на выставку в «Дом Нащокина», с пафосом названную «Художники свободы», все ли тут чисто. Глазом это не всегда определить: у Яковлева и у Зверева, маниакальных рисовальщиков, не все работы хороши. У Зверева не из каждой красочной мазни волшебно возникают лица и пейзажи, и не каждый яковлевский цветок онтологически одинок. И если кто-то утверждает, что точно может отличить неудачу гения от удачи подражателя, то поверить в это трудно.

Придумавший и составивший выставку в «Доме Нащокина» коллекционер Сергей Александров уверяет, что за пятнадцать лет собирательства точно отличает вещи любимого им Анатолия Зверева. Что все показанные на выставке картины и графика имеют чистейшее происхождение – от людей, близко знавших художника, или купленных у них.

Ему хочется верить, потому что выставка Зверева, занимающая все верхние залы галереи, лучшая из тех, что мне приходилось видеть. Есть, конечно, неизбежный избыток однотипных женских портретов, но среди них есть и очень хорошие. Например, написанный полвека назад портрет актрисы Татьяны Самойловой кажется провидческим – настолько изображение похоже на актрису сегодня. Надо сказать, что все портреты и автопортреты Зверева 60-х годов – живописные и графические – обладают сильной живописной энергией, какой-то отчаянной энергией. А вот в более поздних вещах чувствуется и холодность, и небрежность.

Если выставка Зверева получилась хотя и сильной, но ожидаемой, то появление на публике такого количества работ Владимира Яковлева стало сюрпризом. Под нее отвели подвалы дома, они оказались почти так же вместительны, как верхние залы. Здесь было, как и наверху, много работ 60–70-х годов, когда Яковлев еще искал свою манеру живописного высказывания. Картины, написанные мелкими цветными пятнами (сам художник называл их «ташистскими»), и примитивистские портреты значительно расширяют наши представления о таланте Владимира Яковлева. Но и, конечно, здесь было много одиноких, редко парных, цветков с самыми разными настроениями, от властных до печальных. Но не хватало больших, сложно написанных пейзажей. И сразу захотелось еще большей, еще тщательнее собранной выставки Яковлева, ну и Зверева, конечно, тоже, раз уж они поминаются парой.