Вихри враждебные

Перед нами цепь видений героя, который бежит от надвигающегося на мир оледенения и разыскивает покинувшую его девушку, которую, кажется, все еще любит. Девушка напоминает ребенка, хрупкая, с тонкими запястьями и удивительными серебряно-белыми, блестящими, точно лучный свет, волосами, дочь садистки, невольно желающая быть жертвой. Герой всегда в дороге, он плывет на кораблях, переполненных охваченными паникой людьми, мчится на собственной машине, он шагает по колено в снегу. Сквозь разрушенные города, ледяные ливни, пронизывающий ветер, сверкающие стены снегопадов. Изредка он нагоняет девушку, зовет с собой, но она неизменно ускользает, остается с его гораздо более властным соперником, который играет роль то художника, то правителя неведомой дикой страны.

Видения и реальность сменяют друг друга без предупреждения, мечты и действительность вдвинуты друг в друга и неотличимы, странные, жутковатой красотой завораживающие картины наплывают одна на одну. В этом романе всегда холодно, всегда разруха, всегда лед. Жертва этого хаоса и мирового холода всегда она – девушка с ослепительными волосами. «Со всех сторон ее окружали огромные, пронизываемые ослепительными вспышками света ледяные стены, непрерывно движущиеся, изменяющиеся потоки льда, стремительные лавины, как океаны, погребали под собой обреченный мир. Куда бы она ни взглянула – всюду леденящее душу кружение, парящие прозрачные пики, нависающее кольцо холодных, огненных громад, волн, готовых обрушиться на нее в любую секунду».

Британская критика любила сравнивать Анну Каван с Францем Кафкой и прозой Вирджинии Вульф, что понятно: надо же как-то определить место писателя в системе литературных координат. Но ни Кафка (чья паутина плетется все же вокруг очень четкого центра), ни Вульф (чья языковая игра смелей и разнообразней) не дадут нам ключ к роману Анны Каван. «Лед» – это и не про абсурд, и не про возможности языка, и даже не про человеческие отношения. Это о навязчивом предчувствии близкой катастрофы. Учитывая год написания книги, 1967-й, остается только восхищаться прозорливостью Каван, точно бы предвидевшей изменение европейского мира, грянувшее в 1968-м. И еще это книга об устойчивости архетипов. В какой бы узор ни складывались человеческие судьбы, все равно мир стоит на древних, замшелых китах: злодей – жертва, дом, дорога, встреча. Она все-таки наступает в финале, хотя так же ненадежна и зыбка, как и пространство вокруг, насквозь продуваемое ледяным ветром.

Отдельные штрихи судьбы автора, Анны Каван (1901–1968), – наркозависимость, склонность к суициду, властная мать, личные несчастья, гибель сына и отвращение к холоду – отчасти расколдовывают эту книгу, но лишь в той степени, в какой биографическая справка художника может объяснить написанные им картины. «Лед» ускользает от окончательной интерпретации, подобно девушке с лунными волосами, это тревожный крик Кассандры, ощущающей оскудение любви и внутреннее оледенение людей как личную трагедию. Но, как водится, в эти наивные, диковатые крики слишком сложно поверить.