Короткая память

Спектакль Леонида Якобсона за полвека со времени премьеры оброс легендами, как затонувший корабль. Его расплющило двумя другими эпохальными версиями «Спартака» – Игоря Моисеева и Юрия Григоровича. Но в Ленинграде-Петербурге, где у спектакля Якобсона не было соперников, его все прошедшие десятилетия вспоминали с ностальгией. И, отказавшись от документально достоверных возобновлений балетов Петипа, которыми в последние годы славился Мариинский театр, решили противопоставить им возрождение Якобсона, якобы хранящегося в коллективной живой памяти труппы.

Но петербургская реанимация «Спартака», предпринятая в прошлом году, со всей жестокостью продемонстрировала, что легенды нашей памяти не всегда готовы оживать во всем воображаемом великолепии. И эта наша память – продукт гораздо более скоропортящийся, чем мертвые тома записей, хранящиеся в архивах.

Античные страсти в роскоши циклопических декораций Валентины Ходасевич скукожились до нелепой наивности мимических балетных сцен с дагерротипов Императорских театров позапрошлого века. В этом пыльном мире естественно ощущали себя лишь Владимир Пономарев – Красс, отточивший каждый жест и движение брови на ветхозаветном Брамине из «Баядерки», и молодая Екатерина Кондаурова – звезда самых радикальных экспериментов Мариинки последнего времени, которой досталась роль куртизанки Эгины.

В Москве спектакль выглядел несколько иначе. Возможно, сказались несколько месяцев живой сценической жизни, но скорее – более камерные габариты принимающей петербуржцев сцены Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. На ней вершина нарисованной Триумфальной арки теряется где-то под колосниками, зато актеры максимально приближены к зрителю – эффект, которого никогда не добиться в больших театрах. И «Спартак» в этом варианте превратился в мимодраму, что категорически противоречит всем представлениям о Якобсоне как мастере «чистого танца». Зато спектакль превращает его в режиссера ранга голливудских звезд: перед искусством обращения Якобсона с массами и звездами никнут киношные «Спартак» и «Клеопатра». Ну а пресные танцы, оживляющиеся только с появлением Кондауровой, можно воспринимать как фигуративную вазовую живопись.