Владимир Миловидов: «Не хотел бы, чтобы меня называли бывшим руководителем ФСФР»

– Эта сфера была для меня известна – ранее я был замруководителя ФКЦБ. Когда я уходил из ФКЦБ в 2003 г., рынок производных финансовых инструментов не был так развит и мне было интересно в нем разбираться. В то время никто практически ничего не говорил про алгоритмические торговые системы. Сейчас я открыл для себя простых трейдеров, живущих в регионах, которые знают не так много про финансовый рынок, но они оказываются настолько умными и изобретательными, что в состоянии делать свои собственные алгоритмические системы, какое-то время их использовать и зарабатывать прибыль. Количество розничных инвесторов, заинтересованных в том, чтобы спекулировать на российском финансовом рынке, при том что их численность небольшая – это тоже для меня открытие. Если посмотреть на динамику торгов на ММВБ – летом 2009 г., то их объем превысил докризисный уровень. Объемы торгов были колоссальными. Сейчас они даже меньше. Причина этого – торговля физических лиц, спекулянтов, частных трейдеров, которые вышли на этот рынок, торговали, зарабатывали прибыль и неплохо себя показали. Открытие было в том, что потенциал у розничных участников, спекулянтов или инвесторов, есть и он настолько высок, что позволяет поддерживать на очень высоком уровне объемы торгов на российском финансовом рынке без большого объема институциональных и зарубежных инвесторов. ММВБ стоит на где-то на 15-м месте по спотовому рынку, РТС – на 9–10-м месте в мире по деривативам.

Владимир Миловидов возглавлял ФСФР четыре года. В свой последний рабочий день он сменил строгий костюм на джинсы, однако вышел на работу, где сначала подписал меморандум о взаимопонимании с финансовым регулятором Люксембурга, а затем дал интервью «Ведомостям».

– Когда вы впервые узнали, что покинете ФСФР?

– В первый день назначения.

– Глава «Тройки диалог» Рубен Варданян, продав ее, на вопрос, когда он решил продать компанию, тоже ответил: «Двадцать лет назад».

– Это абсолютно правильный ответ. С первого дня назначения я понимал, что настанет день, когда я должен буду уйти из службы. Я готовился к этому и с точки зрения моей работы, и с точки зрения дел. Важно сделать дело, выполнить намеченный план или последовательность действий, даже если этот план не формализован. Ты понимаешь, что ты пришел не бездельничать, а что-то сделать. Ты должен для себя понимать, что наступает момент, когда ты сменишь сферу деятельности и с чем ты придешь к этому моменту: с лукошком большого урожая или с пустым дном в этом лукошке. Более того, я для себя определял примерный срок работы – порядка четырех лет. Это достаточный срок, который позволяет многое сделать. Горизонт, который я для себя видел, измерялся 3,5-4 годами. За это время можно войти в курс дела, начать какие-то проекты и завершить их.

– Когда вы подали прошение об отставке?

– В конце марта.

– Почему вы это сделали?

– Это было осмысленное решение, перед принятием которого я советовался с людьми, ответственными за решение таких вопросов в правительстве.

– Вы имеете в виду Алексея Кудрина?

– Не буду углубляться. Я посоветовался, и это было обоюдное понимание ситуации. С одной стороны, завершился этап обновления ФСФР с добавлением новых задач, с необходимостью формировать новые подразделения. С другой стороны, я понимал, что те задачи, которые я для себя периодически ставил, в основном выполнены. Я планировал двигаться в новую сферу. Это взаимное понимание этого этапа. Понимание того, что лучше формировать новые подразделения, приглашать новых заместителей под того человека, который будет дальше возглавлять службу.

– Почему вы должны были уйти? Вы считали, что не справитесь?

– Я считаю, что сделал то, что хотел.

– Вы и дальше могли продолжать хотеть и делать…

– Если бы страхнадзор и ФСФР слились как мегарегулятор не в марте, а в сентябре, скорее всего я старался бы найти для себя ответы на вопросы о дальнейшей работе в увязке с этой датой. Это логичный этап, подходящий для того, чтобы всем осмыслить дальнейшее движение. Я доволен тем, как развивались события.

– Кто вас приглашал на работу в ФСФР?

– Предложение было от Олега Вьюгина (экс-руководитель ФСФР. – «Ведомости»). Назначил меня премьер Михаил Фрадков. Я был его помощником. Четыре года назад в апрельские дни мне поступило предложение со ссылкой на информацию о возможной отставке Вьюгина о том, что я в числе тех, кому предлагают эту должность. Я подумал и, не сразу согласившись, принял это предложение.

– Перед вами ставили какие-то задачи?

– Нет. Задача была одна – ответственно работать и заниматься развитием финансового рынка. Чуть позже сформулировалась задача. В сентябре 2007 г. председатель правительства посетил биржу ММВБ. Позже в ФСФР прошло большое совещание с его участием. Мы пригласили региональных руководителей, участников рынка. Это совещание во многом предопределило некоторые действия – повышение конкурентоспособности нашего рынка, повышение его экономической роли, чтобы он работал на экономику. Во многом это гармонично легло в концепцию развития международного финансового центра. В дальнейшем задачи формировались по мере нашей работы. По мере понимания происходящего, с подачи участников рынка, с учетом наработок, которые были в ФСФР. Логично подошли к обновлению стратегии финансового рынка, которая затем была утверждена в 2008 г. Следующий шаг – активная работа над концепцией международного финансового центра и планом ее реализации, над целым пластом законов, которые должны были быть внесены в Госдуму. Каждый месяц возникали промежуточные этапы, каждый из которых мы уверенно проходили. Я почувствовал, что реальный этап завершен и точка невозврата пройдена для меня, как для руководителя службы, когда был принят закон о противодействии манипулированию рынком и инсайдерской информации.

– Это была точка невозврата куда?

– Я понял, что миссия близка к завершению. Если раньше ты взлетал, летел, пролетел основное расстояние, то дальше ты готовишься к посадке.

– То есть вы подготовились к посадке еще в июне прошлого года?

– Да. Я для себя понял, что миссия завершается. Я для себя понял, что время само за себя говорит о том, что очень значительный этап пройден. Следующим этапом, когда было много борьбы, стало принятие закона о существенных фактах. Он был принят осенью 2010 г. – были установлены требования к раскрытию информации по бенефициарам и перекрестному владению. Принятие в этом году законов о клиринге и ликвидационном неттинге стало логичным продолжением.

– Почему ваша посадка длилась год?

– Высоко летели – и на большой скорости.

– Что чувствуете, когда летите на большой скорости?

– Захватывает дух – и чувствуешь драйв.

– Страх возникал?

– Нет.

– Никогда?

– Нет.

– Даже осенью 2008 г.?

– Нет.

"Меня ждет отдых в форме смены деятельности"

– Что вы чувствовали осенью 2008 г.?

– Ощущение задерганности. Некогда было подумать, боишься или нет. Были очень ответственные решения – запрет на короткие продажи, жесткие решения по приостановке торгов. Их надо было брать на себя. На самом деле то падение, которое произошло на российском рынке, только в части связано с российскими проблемами. Все остальное – это была экономическая реакция на совокупность разных проблем. Это был своего рода разворот от развивающихся рынков, от рынков, которые до этого времени росли. Я считаю, что обоснованным падение было лишь отчасти. Все остальное было шоком и реальной паникой. То, что под этими событиями не было реальных экономических оснований, показал последующий период, когда мы оказались самым быстрорастущим рынком в мире. Если бы были фундаментальные причины, мы так не выросли бы. Индекс РТС сейчас приближается к отметке в 2100 пунктов, т. е. близок к максимальным значениям в мае 2008 г. Понимая, что для такого катастрофического падения не было экономических оснований, наши решения были жесткие, и только ими можно было разрешить ситуацию. Иных решений тогда не было и не предлагалось.

– Что чувствуете сейчас, когда приземляетесь после этого высокоскоростного полета?

– Я вообще не люблю летать.

– Но ведь четыре года летали…

– Когда самолет приземляется, я всегда перевожу дух, что наконец-то вот на земле, на твердой почве.

– Сейчас переводите дух?

– Да.

– Как гора с плеч упала?

– Как гора с плеч, потому что ответственность колоссальная, период был очень сложный, и не было за него стыдно. Конечно, мы ошибались, где-то поступали более жестко, чем следовало бы или могли бы, но мы поступали так. И я не жалею.

– Ни о чем?

– А смысл? Нет.

– Вы устали?

– Да, объективно чувствуется усталость. За четыре года я дважды был в отпуске – в 2009 г. две недели и полторы недели в 2010-м.

– Зато сейчас отпускные получите.

– Да. Это приятная сторона вопроса. Но не все и не всегда решают деньги.

– Когда появилась усталость?

– Просто хочется немного расслабиться.

– Будете сейчас отдыхать?

– Думаю, не получится. Меня ждет отдых в форме смены деятельности. Сегодня у меня до последнего момента мысли забиты тем, что происходит на финансовом рынке, какие приказы остались неподписанными, что не принято, что должно быть принято, но в ближайшее время мои мысли будут заняты чем-то другим, другой сферой. Там, наверное, много вопросов, интересного, много вызовов. Меня как энтузиаста это интересует.

– Отдыхать вообще не будете?

– Когда-нибудь обязательно.

– Как часто вы намерены появляться в МГИМО, где стали завкафедрой?

– Я там появляюсь достаточно регулярно. На ближайшее время у нас назначено заседание кафедры. Будем решать текущие вопросы. Пока речь не идет о постоянном преподавании, но с сентября мы планируем новый курс на кафедре, который будет посвящен вопросам регулирования финансового рынка, развитию этого регулирования и международному опыту в регулировании финансового рынка. Сейчас договорились, что в тех курсах, которые читают коллеги – сотрудники кафедры я буду принимать участие на отдельных занятиях. Запланировано постепенное проникновение в рабочий процесс. Я давно отошел от этой деятельности, и возвращение к ней – вопрос любопытный.

– То есть будете воспитывать преемника преемнику?

– Я не знаю, в каких терминах это определить. Мне бы хотелось поделиться с теми, кто сегодня учится в вузах, знаниями и опытом. Потому что знаний не хватает у простых людей и даже у специалистов – даже у людей, занятых ежедневной торговлей на финансовом рынке.

– Чиновникам их тоже не хватает?

– Да. Мне, например, не хватает. Постоянно предпринимаешь попытки что-то узнать. Главное, чтобы было желание. Плохо, когда человек не хочет что-то новое узнать или когда он убежден, что знает все. Когда ты говоришь, что знаешь все и самый умный, тогда начинается тупик.

– Проблемы 2008 г. могли быть связаны с тем, что у чиновников не хватило знаний и вовремя что-то не сделали?

– Нет. Это не так. Российская чиновничья реакция на кризис была более мягкой и спокойной, нежели то, что мы наблюдаем на Западе. Там сейчас волна предложений и действий, которые плохо соизмеряются с их собственными заученными стандартами рыночной экономики, когда предлагается регулировать зарплаты банкиров и ограничивать все, что можно ограничивать. Желание жесткого и всеобъемлющего регулирования является рецидивом чиновничества на те рыночные процессы, которые были. В России это намного мягче происходит. Мне кажется, что здравомыслия в некоторых случаях больше. Но это не означает, что государство с опытом 2008 г. за плечами не должно заниматься более жестким регулированием рынка. Целый ряд вопросов имели объективно экономический характер и вытекают из природы финансового рынка. Финансовый рынок так устроен, что постоянно генерирует новые риски, способы защиты от этих рисков, торгует этими рисками. Это свойство финансового рынка. На каком-то этапе постоянное генерирование новых рисков и их защита через рыночные механизмы отрываются от сути финансовой индустрии как индустрии, которая занимается обеспечением движения капитала в экономике. Один риск наслаивается на другой риск, формируется соответствующий доход – и финансовая надстройка начинает отрываться от долгосрочной экономической цели, и государство вынуждено обратно притягивать финансовый рынок к его экономической функции, к его социальной ответственности перед обществом, а не только перед своими карманами банкиров и финансистов. Но западный мир и регулирование там доказали, что, даже обладая всеми, гораздо большими, чем у нас, ресурсами контроля и надзора на финансовом рынке, такие кризисы все равно происходят. Lehman Brothers никто не мог вычислить – он все равно произошел. Это говорит о том, что кризисы случаются, будут случаться и уникального единственного средства, которое позволяет предотвратить кризис, нет. Это как вирус. Постоянно изобретаешь новую вакцину, а он мутирует и начинает развиваться заново.

– Когда этот вирус может опять поразить российский рынок?

– Во-первых, российский рынок стал частью международного рынка и российский рынок отдельно этот вирус не поразит. Это будет наверняка глобальный кризис. Не хочу загадывать или предсказывать, что он будет через какой-то определенный промежуток времени. Какой-то сбой системы может произойти. В моем понимании, кризис 2008 г. был сбоем того этапа развития финансового рынка, который длился на протяжении последних 20–25 лет начиная с начала – середины 80-х гг. С этого момента были заложены процессы бурного инновационного развития финансового рынка. В 2008 г. этот этап завершился острым кризисом.

– Насколько вероятно наступление очередной волны кризиса?

– Невероятно. Пока. За исключением ситуации, которая носит внеэкономический характер и связана с серьезными проблемами, которые сейчас происходят в мире, как природного характера (имею в виду Японию), так и «пожарами», которыми полна Северная Африка и Ближний Восток.

"Пока я не вижу никакой связи моей новой работы с фондовым рынком"

– Но вы ведь не ограничитесь работой в МГИМО?

– Нет.

– У вас есть предложения о работе?

– Есть.

– Сколько их?

– Они разные и взаимодополняемые. Я не хочу их называть, в силу того что какие-то из них станут известны гораздо раньше, другие позже, если созреют. Есть ряд предложений. Но я пока остановился на одном векторе своего движения, и я хотел бы себя попробовать в этой новой сфере.

– Вы говорите, что у вас нет времени отдыхать, значит, вы уже в ближайшее время примите предложение?

– Думаю, что приступлю к работе довольно быстро.

– То есть на наступающей неделе?

– Думаю, да.

– Но это произойдет не в понедельник?

– Формально ничто не мешает мне это сделать в понедельник.

– Но вы же в понедельник придете в ФСФР?

– Да.

– Что вы будете здесь делать в понедельник?

– В понедельник ожидается решение об освобождении меня от занимаемой должности и о назначении нового руководителя и, соответственно, его представление коллективу. Я надеюсь, что все это состоится.

– Кто его будет представлять?

– Курирующий вице-премьер Алексей Кудрин.

– Будете говорить напутствие своему преемнику?

– К тому времени я не буду являться руководителем ФСФР, поэтому сценарий будут определять те, кто ведет это мероприятие.

– Вы ведь должны ему передать дела.

– Безусловно, все процедуры, которые требуются, будут соблюдены. Я понимаю, что сейчас ФСФР движется в хорошем темпе. Это машина, которую невозможно остановить ни на минуту. У нас идет рассмотрение вопросов о лицензировании, выпуске ценных бумаг, ответов на запросы граждан, административные комиссии, на которых мы принимаем решения о штрафах. Они происходят регулярно, и их остановить невозможно. Это юридически регламентируемый процесс. Поэтому моя задача – помочь сориентировать человека, который придет, чтобы он не оказался в растерянном состоянии.

– Если бы вас попросили дать совет вашему преемнику, что бы вы сказали?

– Человек должен быть очень осмотрительным, разумным и ответственным. Далеко не все привычные представления срабатывают на нашем российском рынке. Нужно иногда менять точку зрения, как происходило со мной. Я человек либеральной точки зрения, однако принимал иногда нелиберальные решения. Так было надо. Российский рынок к этому подталкивает. Иногда обычные представления об устройстве этого рынка не срабатывают и надо быть готовым к нестандартным решениям. И они должны быть ответственными.

– За 13 лет работы на госслужбе вы стремились к чему-то?

– Сделать работу хорошо и вырасти по карьерной лестнице.

– Знаете анекдот про три конверта, которые уходящий руководитель пишет преемнику?

– Да.

– Будете писать их?

– Нет.

– Почему?

– Я их никогда не писал.

– Но ведь финансовый рынок – это сложный сегмент. Может быть, новому человеку они необходимы?

– Сегмент сложный, но мне кажется, что на наш случай этот анекдот не распространяется.

– Почему?

– В нашей сфере ситуация иная. В 2004 г. была создана ФСФР, и на протяжении семи лет она шаг за шагом утверждалась как полноценный мощный регулятор финансового рынка и как надзорный орган. Поэтому каждый приходящий вносит свою лепту в это дело. Вьюгиным были сделаны первые важные и нужные шаги, и ему мы обязаны тем, что ФСФР стала существовать, заработала, начали приниматься решения. Была ФКЦБ, но в 2004 г. появился новый орган и работа строилась практически с нуля. Моя задача была – продолжить это направление. Конвертом от него для меня был целый ряд подготовленных инициатив, готовящихся проектов законов, которые надо было завершить. Уходя сейчас с должности руководителя службы, я тоже подготовил для нового человека, который примет эту эстафету, целый ряд вопросов, которые нужно дальше продолжить. У нас шесть законов в Думе, принятых в первом чтении, над ними надо завершать работу. У нас принято много нормативно-правовых актов и много предстоит принять. У нас столько законов вступило в силу, что нужно заниматься их правоприменением. Это очень важная задача, зачастую более важная, чем принятие самого закона. Закон важен тогда, когда его применяют.

– У вас есть предложение о работе на постоянной основе, а также предложение стать членом совета директоров различных компаний.

– Да, есть предложения о постоянной работе и поучаствовать в советах директоров.

– Вы получали предложение от «Роснефти»?

– Я получал предложения от многих.

– Вы получили предложение от председателя наблюдательного совета «Роснефти»?

– Я получал предложения от тех, кто уполномочен их делать. Я выбрал из этих предложений то, что мне показалось интересным. Какой это выбор, вы узнаете очень скоро.

– То есть предложение от «Роснефти» находится в стадии рассмотрения?

– Все находятся в равной степени рассмотрения за исключением того, что одно из предложений я уже принял и в самое ближайшее время приступлю к исполнению своих обязанностей.

– Чем вы будете заниматься?

– Интересным делом. Пока я не вижу никакой связи моей новой работы с фондовым рынком. Это меня очень радует.

– Вы будете работать в публичной компании?

– Я надеюсь, что моя публичность, приобретенная за последние четыре года, не помешает, а поможет той организации, где я буду работать.

– Вас в финансовые организации звали?

– Да, от них были предложения.

– Вы будете принимать их?

– Нет.

– И даже не согласитесь стать членом наблюдательного совета какой-то финансовой организации?

– Это отдельный вопрос, который будет решаться позже. Я пока их изучаю и не буду называть конкретные названия. Если это не будет противоречить моему постоянному месту работы, то возможно.

"За четыре года накопились в основном книги"

– Как вы провели ваш последний рабочий день?

– В хорошем настроении. Нет времени подумать о том, что он последний. Сегодня мы завершили процедуру подписания меморандума о сотрудничестве и обмене информацией с комиссией по ценным бумагам Люксембурга. Этот меморандум добавился к тем, которые мы подписывали ранее. Когда я приходил в ФСФР, у нас было подписано два меморандума – с Белоруссией и Бразилией. Сейчас у нас 17 действующих меморандумов с разными регуляторами. Меморандумы нужны для обмена информацией и более тесного взаимодействия регуляторов. Все мы являемся членами международной комиссии по ценным бумагам IOSCO. Кто-то подписал многосторонний меморандум в рамках этой организации, кто-то – нет, но обмен информацией открывает дополнительные возможности для того, чтобы мы были интегрированы в механизм международного регулирования и в большей степени соответствовали международным стандартам. Я считаю, что это очень важная тема.

– Вещи собрали?

– Все. За четыре года накопились в основном книги.

– Что вы сказали сотрудникам, когда прощались?

– У нас не было особого прощания. В четверг мы провели комиссию, на которой приняли много решений: впервые аннулировали лицензии страховым компаниям, приняли ряд важных приказов. Я сказал коллегам о том, что следующую комиссию во вторник они проведут в другом составе.

– Помимо руководителя еще кто-то может в ней поменяться?

– Руководитель – важный участник этой комиссии.

– Другие перемены ожидаются?

– Не могу сказать. Это выходит за рамки моей компетенции.

– Вы знакомы с руководителем Росстрахнадзора Александром Ковалем?

– Да. По работе, конечно.

– По каким вопросам?

– По обычным текущим вопросам, связанным с близостью рынков. Сейчас мы стали общаться больше, чем общались ранее. В четверг мы аннулировали лицензии страховым компаниям. На комиссию мы приглашали заместителей Коваля, которые докладывают по тем или иным вопросам, и мы принимали решения.

– Кто принимает решение о выборе замруководителя ФСФР?

– Председатель правительства.

– Будет ли Коваль одним из замов?

– Не знаю. Процедура такова, что руководитель ведомства подает представление о назначении на должность заместителя того или иного кандидата. Думаю, что такие представления последуют.

– Вы не рекомендовали кого-то на должность замруководителя службы?

– Нет.

– За те четыре года, что вы возглавляли ФСФР, вы делали для себя какие-то открытия?

– Какие необходимые решения не были приняты за последние четыре года?

– Есть некое сожаление о том, что были некоторые реальные инициативы, но в силу тех или иных причин не удалось их довести до конца. Но их очень мало.

– Это какие?

– Я никогда не был сторонником закона о центральном депозитарии. В том виде, в каком он был принят в первом чтении, он нес серьезный конфликт между участниками финансового рынка, и я его не поддерживал. Тем не менее эта тема требует очень глубокого и серьезного рассмотрения и изучения. Я не говорю о том, что центральный депозитарий нужен или нет. Я говорю о том, что мы должны содержательно рассмотреть эту тему в комплексе, учитывая масштабы нашего рынка депозитарных расписок и стремление наших эмитентов двигаться на Запад. Владение депозитарными расписками и их выпуск до конца юридически не урегулированы. Иностранные депозитарии, выпускающие расписки, в наших депозитариях фигурируют не как номинальные владельцы, а как собственники. Это тоже ухудшает их юридический статус и делает всю процедуру менее прозрачной и надежной. Решать это надо в комплексе, признав, что нам никуда не деться от международного рынка депозитарных расписок, но при этом будучи заинтересованным в том, чтобы на российском рынке тоже обращались наши бумаги. Центральный депозитарий теоретически может дать ответ на эти вопросы. Для этого надо провести содержательное и спокойное обсуждение. Но среди участников рынка эта тема приобрела эмоциональный характер. Дело доходит до крайних противоположностей. Со стороны инфраструктурных организаций дело доходит вплоть до оскорбления личностей за саму идею о центральном депозитарии. С другой стороны, мы видим общие аргументы в пользу депозитария. Я рад тому, что 30 марта, встретившись с участниками рынка – с советом директоров НАУФОР, мне удалось их зажечь в том, чтобы они смогли высказать свою точку зрения. Я им пытался объяснить, что на сегодняшний день перспективы развития российского финансового рынка требуют честного ответа. Мы прекрасно понимаем, что прирост операций за счет локального инвестора на сегодняшний день ограничен в силу разных причин – ментальности, наличия денег, желания рисковать. Стремительного массированного притока розничного инвестора на локальный рынок не следует пока ожидать. Для этого придется сделать еще очень много. Индустрия институциональных инвесторов создана (пенсионные фонды, страховые компании, ПИФы), но пока они недостаточно капитализированы и сильны, чтобы играть устойчивую роль инвестора на российском финансовом рынке. Западный инвестор пока идет осторожно, тем более что мы его все время отвлекаем нашими депозитарными расписками. Приток иностранного инвестора в основном на себя берут крупные российские компании, которые имеют представительства за рубежом. Возникает вопрос, на чем будет жить рядовой российский брокер. У меня нет ответа на этот вопрос, а они должны об этом задуматься. Я первый раз пытался заставить их задуматься над этим вопросом, когда мы повысили требования к минимальной достаточности собственного капитала. Это было сделано в том числе и для этого. Наши компании должны быть капитализированы, должны конкурировать, они должны ответить для себя на вопрос, зачем они пришли на рынок, что из себя представляет региональный рынок. Это что за пресловутые 100 клиентов? Что это за клиенты? Чем они занимаются? Они должны увидеть себя в конкуренции. Нельзя все время защищать их от вызовов международного рынка. Они же услышали в этом желание сократить количество участников рынка. Когда возник вопрос о центральном депозитарии, у меня была еще одна попытка это сделать. Мне кажется, я достучался, потому что появилось письмо НАУФОР, где они однозначно говорят о том, что депозитарий нужен. Я хочу, чтобы эта позиция была четко сформулирована. Я сожалею о том, что мы не перешли в плоскость конструктивного обсуждения этого вопроса: что мы хотим от нашего рынка – будет он или не будет. В целом таких развилок осталось очень мало, их практически не осталось.

– Помимо создания центрального депозитария есть еще какие-то задачи, которые не удалось реализовать за это время? О чем еще сожалеете?

– Ни о чем. Я сожалею о том, что дискуссия вокруг этого важного вопроса перешла в эмоциональную плоскость и так и не решила проблему.

– Это ваша недоработка?

– Не думаю.

– Принятие закона о противодействии манипулированию вы считаете своим основным достижением. Чего еще вам удалось добиться за эти четыре года?

– За четыре года было принято девять законов. Когда я пришел в ФСФР, первой была моя инициатива о допуске иностранных ценных бумаг на российский рынок. Сегодня у нас одна ценная бумага – белорусские облигации, но этот закон себя оправдает, он заложил потенциал для будущего. Также себя оправдал закон о российских депозитарных расписках, принятый предыдущим руководящим составом ФСФР. Мы готовили всю нормативную базу, чтобы РДР были выпущены и процесс заработал. Так будет и с иностранными ценными бумагами. Кроме того, были приняты поправки в Уголовный кодекс в части наказаний за нарушение законодательства на финансовом рынке, был увеличен размер штрафов в 10 раз (эмитенты поняли, что для них это дорого, и они стали раскрывать информацию), был принят закон о производных финансовых инструментах и поправки в Налоговый кодекс, закон о снятии ограничений с выпуска ценных бумаг хозяйственными обществами (он дал возможность конвертировать долги в акции и выпускать акции при чистых активах ниже уставного капитала), закон о существенных фактах (заставляет раскрывать бенефициаров и перекрестное владение акциями) и закон о клиринге и ликвидационном неттинге. Все это знаковые события для российского финансового рынка. Нет ни одного проходного технического закона, нет ни одной технической поправки из этого перечня. Кроме того, ФСФР стала намного сильнее в надзорной практике. Мы реально начали наводить порядок в сфере пенсионного обеспечения, приложили много сил для того, чтобы на финансовом рынке не было компаний-пустышек. Об этой проблеме говорит президент. C его подачи подготовлен закон, который направлен на то, чтобы не допускать появление пустышек в экономике. Мы с этим боролись и устраняли пустышки с рынка. Участники рынка по-разному относились к этим решениям, но отзывы лицензий были осмысленными и ответственными. Важное решение – это объединение с Росстрахнадзором. Это не лично мое достижение. Я никогда не был инициатором решения, но я всегда его поддерживал, был ему рад и ждал с нетерпением – с первого дня работы в ФСФР. Это важное решение для российского рынка, потому что создается мощный финансовый регулятор, способный охватить практически все небанковские сегменты финансового рынка и постепенно создать на этих сегментах единый подход и регулирование.

– Кто от этого выиграет?

– Рынок и финансовые институты, но в первую очередь инвесторы, которые пользуются услугами этих финансовых институтов. Это очень важное решение, поэтому важно не наломать дров и, исполняя это решение, не дать слабинку и не растащить сложившуюся систему надзора и регулирования. Я очень осторожно отношусь к идее перераспределения нормотворческих полномочий. Я считаю: если здесь допустить ошибку, тот масштабный эффект, который заложен в этом решении об объединении страхнадзора и ФСФР, может быть существенно ослаблен.

"У нас возникали разногласия не лично с Кудриным, а с Минфином"

– Минфин разработал проект постановления о разделении полномочий между Минфином и ФСФР, согласно которому Минфину передаются полномочия по разработке основных направлений развития рынка ценных бумаг.

– Это, наверное, правильно.

– Почему?

– Минфин отвечает за государственную политику, поэтому он должен разрабатывать основные направления развития финансового рынка и сказать всем, куда двигаться.

– В итоге финансовый рынок останется как сапожник без сапог.

– Нет. Стратегия развития банковского сектора в России сейчас определяется правительством, и ее готовит Минфин. Вопрос в том, кто будет реализовывать стратегию развития финансовых рынков. Она может быть реализована путем подготовки законов, нормативных актов и правоприменительной деятельности. Нормативная и правоприменительная деятельность совмещены. Нормативные акты и правоприменение должны быть воедино слиты. Кто разрабатывает закон – это не так важно. Любое ведомство не имеет права законодательной инициативы. Им обладает только правительство. У ФСФР было право по поручению правительства подготовить закон. Мы вносили его в правительство, а правительство в свою очередь вносило его в Госдуму. Завтра правительство может поручить разработать закон Минфину, Минэкономики, ФСФР. Все равно оно будет его вносить. Однако вытекающие из закона нормакты неразрывно связаны с надзором.

– С вами обсуждали проект создания мегарегулятора до того, как Кудрин заявил о возрождении этой идеи в конце прошлого года?

– Периодически в кулуарах возникала тема: а не поставить ли нам так вопрос. Я всегда говорил: давайте обсудим.

– Изначально Минфин планировал создание мегарегулятора путем упразднения ФСФР, тогда все объясняли это желанием Минфина сменить главу ФСФР. Почему возник конфликт между ФСФР и Минфином?

– Я не знаю, зачем Минфин разработал тот проект. Это была непродуманная акция. Я считаю, что орган исполнительной власти должен быть всегда этичен в своих действиях и инициативах по отношению к другим органам исполнительной власти. Нам нечего делить. Мы работаем на одну цель, на одну задачу. Жонглировать публично проектами решений о том, что это ведомство необходимо переделать, а это ликвидировать, я считаю неправильным и в корне неверным. Должна быть логика. После того эмоционального и непродуманного поступка мы вышли на разумное и правильно решение президента.

– Каким образом вы на него вышли?

– Путем обсуждения этого вопроса и выяснения разных точек зрения. Эмоциональная волна была снята, и ее место заменило здравомыслие. Здравый смысл восторжествовал, и, думаю, он дальше будет торжествовать. Теперь есть шанс на этом решении отстроить мощный финансовый рынок. А что касается какого-то конфликта, то по крайней мере с моей стороны никакого конфликта не было и нет. Я с уважением отношусь к Кудрину. Он многое сделал. Я не могу его не уважать – у нас даже биография в чем-то общая. Мы оба в одно и то же время были аспирантами соседних дружественных институтов: я – Института мировой экономики и международных отношений, а он – Института экономики. Мы не встречались, но, видимо, ходили по одним и тем же коридорам библиотеки ИНИОН. У нас нет и не может быть конфликта. Разногласия по отдельным вопросам существуют.

– По каким?

– Бывали разные ситуации, когда у нас возникали разногласия не лично с Кудриным, а с Минфином.

– Вы можете привести примеры?

– Главное – это результат – в Госдуму внесено 15 законов. Они не могли быть внесены в Госдуму правительством России, если бы они не были согласованы всеми заинтересованными органами исполнительной власти. На этапе внесения у нас были согласования и из Минэкономики, и из Минфина. Это значит, что мы уже нашли общий язык. Даже закон об инсайде был внесен правительством. По нему было получено положительное заключение. Существует практика: перед вторым чтением профильный комитет Госдумы обязательно запрашивал позицию Минфина и Минэкономики с учетом поправок. Если бы позиция была отрицательной, ни один из этих законов не был бы принят. Это говорит о том, что нам удавалось снимать эти разногласия и находить консенсус между противоположными точками зрения. К вопросу о разногласиях: я никогда бы не согласился с предложением по расформированию ФСФР. И сейчас те предложения, которые делаются Минфином по распределению нормотворческих полномочий, по-моему, тоже не до конца продуманы.

– Вы сказали, что после принятия закона о манипулировании вы уже были готовы к тому, чтобы идти на посадку. Позволяли ли вы себе какие-то действия за последние девять месяцев, которые вы себе не могли позволить до этого?

– Нет. Я не менял ни стиль поведения, ни стиль принятия решений.

– Почему в августе прошлого года вопрос с переводом реестров госкомпаний из ЦМД вы решали совместно с вице-премьером Игорем Сечиным, минуя профильного вице-премьера Кудрина?

– Существует распределение обязанностей в правительстве. В соответствии с действующим порядком вопросы в том числе по смене акционерными обществами с госучастием регистратора решаются на основании директив правительства. Эти директивы согласуют профильные вице-премьеры, отвечающие за ту или иную сферу, в которой работает компания, на которую выдается директива. Данная сфера находится в ведении этого вице-премьера.

– Но ведь Кудрин – профильный вице-премьер по финансам. Почему вы к нему не обратились?

– Я уже объяснил. Это сфера, которая касалась сохранения реестров компаний с госучастием в энергетической сфере.

– Вы вообще не ставили Кудрина в известность?

– Есть надзорные полномочия, за которые отвечает орган власти, и, если мне как руководителю сделано представление от имени комиссии, проверяющей того или иного участника рынка, о том, что ему необходимо аннулировать лицензию, у меня как у руководителя нет иного выбора, кроме как аннулирование лицензии. Иначе это будет мое сугубо личное субъективное решение. Я старался всегда избегать таких решений. Во-вторых, я не могу изменить мнение комиссии, потому что она объективна, и не могу принять другого решения, я должен в конечном счете либо согласиться, либо найти какие-то замечания в работе комиссии, что сделать сложно. Я не вижу никаких регламентных норм и процедур, которые позволяли бы мне снять с себя ответственность, переложив ее на другое лица, которое должно согласовать решение или нет. Я не могу перекладывать ответственность.

"Полномочия не надо минимизировать"

– У вас не осталось осадка от сотрудничества с некоторыми членами правительства?

– За 13 лет я многому научился, узнал и самое главное, что на госслужбе я нашел свое дело и его неплохо сделал.

– Вы не чувствуете себя жертвой?

– Абсолютно нет. А почему жертвой?

– Потому что ценой вашего кресла в России появился мегарегулятор.

– Так это хорошо, если это так. Если бы ценой моего кресла ФСФР не утратила бы нормотворческие полномочия, сохранила бы все то, что есть, и приросла бы еще большими полномочиями, это было бы еще лучше.

– Но сейчас ценой вашего кресла у службы урезаются полномочия.

– Это вопрос к будущему руководителю – насколько он будет последовательным в отстаивании интересов регулирования рынка и целесообразности. Я считаю, что эти полномочия не надо минимизировать.

– Вы считаете, что нормотворческие полномочия – единственные необходимые ФСФР, или в процессе вашей работы вы ощущали, что вам не хватало еще каких-то полномочий?

– Все те полномочия, которых нам не хватало, мы старались учесть в законах. Из нереализованных остался закон о пруденциальном надзоре. Полномочий в части пруденциального надзора нам не хватает. Сегодня у ФСФР других полномочий более чем достаточно.

– Лицензирование страховщиков теперь перейдет в ведение ФСФР. Может ли произойти так, что служба выдаст много новых лицензий разным живопыркам и пустышкам и ослабнет предварительный контроль на входе на рынок?

– Я не вижу причин для этого. У нас достаточно жесткий отбор на выдачу лицензий профучастникам, и я не думаю, что в этом секторе у нас может произойти послабление. Работа страхнадзора показывает, что они стараются ограничивать выход на рынок сомнительных компаний. Я не вижу причин для появления изменений. Та логика, которая была в ФСФР, на ужесточение требований и на ограничение прихода на рынок различных сомнительных организаций, наоборот, должна сработать и дать еще дополнительную преграду для прихода таких организаций.

– «Качество» регулирования и надзора двух служб, наверное, неодинаково. Как их привести к единому знаменателю?

– Не могу дать оценку системы регулирования и надзора в страхнадзоре, тем более что регулятивные функции для страхнадзора выполняет Минфин. Думаю, открывается шанс для того, чтобы охватить весь рынок целиком, проанализировать его и выработать для него совместные решения. Тем более эта работа уже началась. У нас вносятся изменения в закон о рынке ценных бумаг в части пруденциального надзора. Такая же работа происходит и в страховом секторе. Мы идем параллельно и в сфере предлицензионного контроля, и в области контроля за собственными средствами. Цели и задачи едины.

– Политический аппаратный вес нового регулятора снизится?

– Это зависит от его руководителя.

– Что он должен сделать, чтобы вес был больше, ведь нормотворческие функции будут урезаны?

– Не отдавать этих функций. Это будет зависеть от той работы, которая будет проводиться. Для меня было важно достижение результатов, я для себя такой цели никогда не ставил и об этом никогда не задумывался. Безусловно, из трех руководителей ФСФР с 2004 г. – Вьюгина, меня и нового руководителя, которым, как я ожидаю, будет Дмитрий Панкин, у него наилучшие шансы укрепить вес службы и его собственный, потому что он возглавляет объединенную со страхнадзором службу с очень большими полномочиями и с опорой на законы, которые были приняты за последнее время.

– Вы лично знакомы с Панкиным?

– Мы с ним тесно общались, потому что до 2010 г. действовал заем Всемирного банка на развитие рынков капитала. Он курировал этот вопрос в Минфине, мы часто общались по этому поводу и по поводу согласования ряда документов, которые касались внешнеэкономической деятельности и внешних заимствований.

– Вы с ним общались после того, как стало известно, что его кандидатура выдвинута?

– Да. Обсуждали, что я буду ему помогать и буду содействовать тому, чтобы он гибко и плавно вошел в эту систему. Я ему коротко рассказал, что у нас есть.

– Какие у него есть качества, необходимые для руководства финансовым регулятором?

– Те качества, которые нужны замминистра, курирующему такие важные вопросы, как внешний долг и размещения еврооблигаций за рубежом, думаю, вполне подходят для руководителя службы.

– В регионах сотрудники территориальных управлений ФССН начали увольняться, когда ФССН слили с ФСФР. Ожидаете отток кадров?

– Ротация кадров будет обязательно. В этом нет ничего особенного. Предстоит объединение в том числе региональных подразделений службы. У нас их 13, в страхнадзоре их чуть меньше.

"Без частного инвестора рынок не построишь"

– Что вы не могли сказать про фондовый рынок, будучи главой ФСФР, а после ухода сможете?

– Я никогда не комментировал и не считал правильным комментировать движение котировок и выступать с прогнозами.

– Теперь вы можете сказать, какой отметки, по вашему мнению, достигнет индекс РТС в конце года?

– Не могу, так как я считаю, что они просто не прогнозируются – их можно лишь угадать. Я не гадаю. И у меня нет повода об этом задумываться. К тому же у меня нет вложений в акции и я не думаю, что в ближайшее время они появятся.

– У вас был запрет?

– Да. Как и любой чиновник, я не мог покупать акции.

– Еще в прошлом году был принят закон о манипулировании фондовым рынком. Есть ли какие-то конкретные результаты? Первые подозреваемые, нарушители?

– Сейчас у нас работает система мониторинга, она выявила ряд случаев, из которых было выбрано 19 случаев с признаками манипулирования, по которым ведется проверка. Это были сделки с акциями и облигациями.

– Нарушители – это российские компании?

– Сейчас ведется проверка, есть целая цепочка участников и клиентов.

– ФСФР в последнее время пошла на ряд жестких мер, в том числе повышение требований к собственным средствам, увеличение штрафов. Вы полагаете, что этого было достаточно, или необходимо еще повысить штрафы и нормативы?

– Требования к собственным средствам будут повышены 1 июля 2011 г. Это достаточная мера, но сейчас у нас появится предлицензионный контроль, мы также ввели дополнительные требования к расчету собственных средств, и я надеюсь, что будет принят закон о пруденциальном надзоре. Тогда ФСФР будет контролировать не столько собственные средства, сколько финансовые показатели компаний. Нет смысла просто повышать штрафы. Есть смысл детализировать существующую систему нарушений или наказаний, потому что, конечно, есть разные нарушения и наказания и не все они вписываются в нарушения, которые заслуживают жесткого наказания. Бывают технические сбои. Тот уровень штрафов, который достигнут, оптимален и дает неплохую картину, потому что сокращается число желающих нарушать, ведь цена ошибки возросла в 10 раз.

– Не считаете, что институт частного инвестирования опасен для России? Например, было много недовольных «народным IPO» ВТБ. Что удалось сделать с помощью программ по повышению финграмотности?

– Без частного инвестора рынок не построишь. Все крупные рынки – и американский, и китайский, и индийский – держатся на большом количестве розничных инвесторов. Это не опасно, если им правильно все объяснять и четко ориентировать на те риски, которые они могут понести. Люди ориентируются на тот доход, который может быть получен, но совершенно не задумываются о тех рисках, которые сопровождают эти вложения. Во всех странах регуляторы заняты повышением финграмотности – баннеры на улицах, передачи по телевидению, поезда финансовой грамотности. Мы находимся в самом начале пути. Надеюсь, что приход Панкина позволит интегрировать те наработки, которые были в ФСФР, и те планы, которые есть в Минфине.

– Почему помимо облигаций Белоруссии на российском рынке больше нет иностранных эмитентов?

– Эмитент идет за деньгами. Его интересует качество инвестора. Опыт Белоруссии и «Русала» показывает, что они находят для себя основания разместиться на российском рынке. Я думаю, что скоро зарубежные эмитенты будут востребованы и российские инвесторы захотят диверсифицировать свои инвестиции.

– Что такое международный финансовый центр, в вашем понимании?

– Это работа российского финансового рынка на активное привлечение иностранных ресурсов и оказание экспортоориентированных услуг. То есть когда наш брокер оказывает услуги за рубеж. МФЦ – это институт, состоящий их многих брокеров, дилеров, биржи, который работает на то, чтобы продвигать капитал в экономику и получать доходы от привлечения этого капитала.

– Объединенная биржа нужна развитому МФЦ?

– Обязательно. Без нее МФЦ не построишь.

– Кто выиграет от объединения бирж?

– Прежде всего должны выиграть эмитенты и инвесторы, потому что ради них биржа должна строиться. Улучшится сервис, совершение сделок должно стать более дешевым, более понятной и прозрачной процедура выпуска ценных бумаг на бирже. Потенциал этого объединения – это создание единого расчетного депозитария с понятной и прозрачной системой перевода денежных средств и ценных бумаг.

– Что позитивного в продаже доли ЦБ в капитале ММВБ?

– У меня к этому своеобразное отношение. Я не вижу в этом ни плюсов, ни минусов. Этот вопрос для меня не стоял. Чтобы убедить частных собственников РТС, было бы целесообразно ЦБ отойти от своего участия в ММВБ, но это скорее эмоции, чем экономический смысл.

– Появление каких новых акционеров в капитале ММВБ, вы считаете, было бы позитивным для биржи?

– Зарубежных бирж. Считаю, что после консолидации российских бирж должен начаться взвешенный процесс поиска стратегического партнера за пределами Российской Федерации – крупной торговой системы.

– Что российским биржам даст альянс с западной торговой площадкой?

– Возможность торговать большим объемом активов. Мы смогли бы уйти от постоянной дилеммы разорванности рынков – локального и депозитарных расписок. Я имею в виду то, что они существуют один за счет другого. Если количество депозитарных расписок увеличивается, уменьшается ликвидность внутри страны. Если все гонят сюда, уменьшается ликвидность расписок. Можно сделать свободную конвертацию расписок в акции и акций в расписки, можно снять все ограничения, но при существующей ситуации снятие ограничений выдавит рынок за рубеж – в Лондон или Нью-Йорк. Создание международной операционной системы, обслуживающей как российские так и международные биржи, снимает вопрос разделения рынков.

– Могут ли западные инвесторы, желающие купить акции ММВБ, столкнуться с сопротивлением чиновников, как и ЕБРР, которому так и не удалось купить пакет в РТС?

– Могут, если схема будет аналогична той, которая была у ЕБРР. ЕБРР в этом проекте не мог рассматриваться как стратегический инвестор. Они усложняли ситуацию, создавали некое качество, которое не понятно, на что работало – на объединение, на разъединение. На этом этапе важно объединиться на уровне локальных компаний, а потом солидарно искать кого-то еще. Та сумма, которую в итоге получил «КИТ финанс», гораздо выше той, которую предлагал ЕБРР. Появился интерес создать что-то общее.

"Мне и так есть что вспомнить"

– Кем вы себя видите лет через пять?

– Не знаю. Как жизнь сложится. Я никогда не загадывал, что стану руководителем ФСФР, но я им стал.

– К счастью или к сожалению?

– Думаю, что к счастью. В 1998 г. я пришел на госслужбу на низкую должность консультанта аппарата правительства, хоть и в секретариате председателя правительства. За это время я дорос до должности руководителя службы. Я считаю, что это хорошее продвижение. У меня не было отступлений на более низкие позиции. Это был большой проект – госслужба на 13 лет, – и он завершен.

– Если со временем вам поступит предложение вернуться на госслужбу, вы его примете?

– Если только через какой-то промежуток времени. Мне надо отдохнуть и попытаться не хуже, чем на госслужбе, реализовать себя в другой сфере – в частном секторе.

– Чем работа госслужащего отличается от работы сотрудника компании частного сектора?

– У чиновников гораздо большее количество ограничений и ответственности. Это элемент несвободы. В других секторах тоже есть ограничения.

– От мигалки на машине вы давно отказались...

– Да, чтобы успеть, выезжаю заранее.

– Теперь дольше придется ездить?

– В этой части ничего менять не придется. Мигалки нет и не будет.

– Табличку с двери на память будете забирать?

– Нет. Никогда не следовал этой традиции. Некоторые заместители руководителя ФСФР и ФКЦБ, когда уходили, забирали с собой таблички, но я считаю, что это не нужно. Когда человек забирает табличку, он чувствует себя экс- тем, кем он был. Не хотел бы, чтобы меня называли бывшим руководителем ФСФР. Хотел бы, чтобы меня называли в той должности, которую я буду занимать. Для меня важнее то, что в данный момент, и то, где я хотел бы реализоваться.

– То есть вы хотите полностью закрыть этот жизненный этап?

– Я хочу начать новую работу, где я мог бы реализоваться без приставок «бывший».

– Еще что-то будете менять в своей жизни? Может, перестанете вести жж-дневник?

– Думаю, не перестану. Я к этому уже привык, и иногда бывают ситуации, когда надо высказаться и что-то обсудить. Тем более мне это вряд ли удастся, учитывая то, что большое количество студентов проводят время в интернете. Работа со студентами МГИМО опять заставит меня выйти в интернет-пространство, но в ином качестве. Инструмент жж, facebook, интернета заставляет общаться с аудиторией на понятном и доступном ей языке. Теперь тематика и аудитория сменятся, а пока будет какое-то затишье.

– Кто-то из ваших нынешних коллег читают ваш жж-дневник?

– Думаю, что многие читают.

– Вплоть до министров?

– Я знаю, что некоторые замминистра читали рассказы про сторожа Миловидыча.

– Они вам высказывали свое мнение?

– Я ловил на себе косые взгляды. Некоторые усмехались, но я считаю, что все это было оправданно.

– «Твиттер» также продолжите вести?

– Думаю, да.

– Медведеву в «Твиттер» не пишете?

– Не cкажу.

– Как вы проводите свободное время?

– Зимой катался на лыжах, сейчас потеплеет – может начну фотографировать.

– Вы увлекаетесь фотографией, но фотографируете только города. Почему?

– Считаю, что фотографировать людей и животных – это высший уровень мастерства.

– Вы могли практиковаться на ваших коллегах, а потом сделать фотовыставку «правительство глазами Миловидова».

– Мне в свое время советовали держать фотоаппарат в кабинете и фотографировать всех, кто приходит. Это был бы «рынок в кабинете у сторожа Миловидыча». Но я этого не делал. Мне и так есть что вспомнить.