Почему люди летают

Спектакль начинается с посвящения актрисе со страшной, но по-своему поэтичной судьбой – Валентине Караваевой, в двадцать три проснувшейся знаменитой после фильма «Машенька», через год изуродованной в автокатастрофе, много лет игравшей «Чайку» перед любительской кинокамерой у себя в квартире и умершей в нищете. «Люди, отдающие себя на службу театральному чудовищу, часто бывают несчастны <...> но, вероятно, они знают что-то, чего не знает никто», – пишет Юрий Бутусов в посвящении. Еще один эпиграф – «Элегия» Бродского – упрятан внутрь театрального текста и отдан Треплеву: «Зачем лгала ты? И зачем мой слух / уже не отличает лжи от правды, / а требует каких-то новых слов, / неведомых тебе – глухих, чужих, / но быть произнесенными могущих, / как прежде, только голосом твоим».

Юрий Бутусов поставил исповедальный спектакль – почти пятичасовую джазовую импровизацию на тему театра. Отбросив режиссерскую заповедь «умереть в актере», он сам вылетает на сцену в конце каждого акта и выводит его на коду. В одной сцене он даже играет огонь, которым Треплев (Тимофей Трибунцев) спалил ненавистный театрик, где ему навсегда подрезали крылья. В другом эпизоде кричит, перекрикивая музыку, треплевский рассказ про судьбу Нины, переводя чеховский подтекст в театральный текст. Возглавив недавно Театр им. Ленсовета, Бутусов готов приезжать несколько раз в месяц в Москву ради этих нескольких минут на сцене.

Сюжет его «Чайки» – актерство, а персонажи – актеры. Они хотят сыграть «Чайку». За каждым, конечно, закреплена определенная роль, но любой из исполнителей может легко выпрыгнуть из нее, сыграть эпизод за другого героя и снова вернуться к своему.

Эти актеры-персонажи молоды, азартны, откровенны, благо можно спрятаться за чеховский текст. Они хотят славы и того, что больше славы, – полета, экстаза, прозрения, власти над миром, которые, как верит Бутусов, может дать только сцена.

Но театр в этой «Чайке» – чудище, которое только и ждет очередной жертвы: из-за сцены несется рык голодного зверя, когда Нина Заречная (Агриппина Стеклова), сияя, готовится к посвящению в актрисы. Мы еще не видели такой Нины – плотной, плотской, жизнелюбивой, с огнем в рыжей гриве и в глазах.

Темы и импровизации, лейтмотивы и интермедии льются со сцены потоком, передаваясь от солиста к солисту. Одни и те же слова звучат по-разному у разных актеров, как ноты на разных инструментах. Любой «такт» этой театральной музыки может быть украшен неожиданным «форшлагом» (так, преданный Медведенко вдруг оборачивается преданным псом). Любая тема сопровождается множеством вариаций (мирное чтение Мопассана сыграно так, точно актеры получили задание сыграть этюд на тему истерики). Любой образ может раскрываться до бесконечности.

Наиграться в эту игру невозможно, как невозможно найти единственно правильную трактовку той или иной сцены. Поэтому многие сцены в спектакле двоятся, троятся, разрываясь между исповедью и пародией. Объяснение Нины и Тригорина (Денис Суханов) – то шпионская встреча, то танец, то внезапная страсть. Прощание Нины и Треплева в исполнении разных актеров – то нервный срыв сходящей с ума Заречной, то детективный стеб в духе Акунина, где разъяренная Заречная застреливает Треплева, то тихий плач двух потерянных людей.

А в финале мы видим сразу нескольких Треплевых. В частности, Треплева, который уже смирился с тем, что должен стать новым Тригориным: именно он встречается с постаревшей, подурневшей, «обабившейся» Ниной. В то время как другой, настоящий Треплев, привязав себя к канатам, упорно пытается раскачаться и взлететь над сценой.