Неврозы «Саломеи»

Пасхальный в Зальцбурге – пример того, как делается хороший современный фестиваль. В основу его программы кладется некая идея, может быть и спорная. На этот раз – что революционным событием для музыки 1900-х была опера Рихарда Штрауса «Саломея». Ее успех, последовавший за запретом в Германии и скандальной премьерой в 1905-м в Граце, сегодня кажется общим местом. Не зря Дягилев, до войны мечтавший работать с известными авторами, обхаживал композитора, чтобы тот написал что-нибудь для «Русских сезонов» (в итоге появилась скромная удача, балет «Легенда об Иосифе»). Ныне в Зальцбурге не просто поставили «Саломею» как историю классического случая неврастении, но и сопроводили ее программой симфонических и камерных произведений, призванных оттенить Штрауса. Оркестр Берлинской филармонии и его солисты сыграли «Семь ранних песен» Альбана Берга, «Ожидание» Шенберга, Пятую симфонию Малера и Вторую Рахманинова.

Но ждали именно «Саломею». Ее ставил 41-летний норвежский режиссер Штефан Херхайм, главное открытие европейского театра последнего времени. В «Саломее» эффектны и декорации: постоянный соавтор Херхайма Хайке Шееле (после их совместного «Парсифаля» в Байройте журнал Opernwelt признал ее лучшим художником 2009 года) поставила посреди сцены огромный телескоп, который глядит на огромную Луну, а временами превращается в огромную пушку, напоминающую «Большую Берту», из которой немцы в Первую мировую обстреливали Париж. Кайзеровская униформа солдат тоже отсылает к эпохе, наступившей вскоре после премьеры «Саломеи». Тем самым история о патологическом желании поцеловать голову Иоканаана превращается в универсальную, библейские сюжеты уступают место иным. Находкой можно считать само явление Саломеи, буквально сваливающейся на голову с Луны, откуда размножатся и семь исполнительниц танца семи покрывал: так остроумно видео, связывающее экран и реальность, в опере еще не использовали. Эротики же, из-за которой в свое время досталось автору пьесы Оскару Уайльду, на сцене мало, самым эротичным можно считать миг, когда Саломея запрыгивает Иоканаану в огромный рот.

С голосами постановке повезло меньше, чем с декорациями. Американская сопрано Эмили Маги не справляется с заглавной партией ни музыкально, ни драматически. Получше идут дела у ее партнеров по сцене, но вряд ли кого из них позовут при переносе постановки Херхайма в испанский Королевский театр (о долговременном сотрудничестве с Зальцбургом торжественно договорился Жерар Мортье, бывший интендант здешнего летнего фестиваля, возглавляющий сейчас оперу в Мадриде).

Голосовой разнобой, а также жестковатый звук Берлинского филармонического оркестра под управлением Саймона Рэттла (порой он перекрывал певцов) вызвали волнение в критике. Венская пресса вновь задалась вопросом, насколько Рэттл оперный, а не симфонический дирижер. Один из влиятельных критиков написал, что Караян не случайно выбирал для таких опер исключительно Венский, а не Берлинский филармонический оркестр.

Венцы давно неровно дышат в сторону Зальцбурга в целом и Рэттла в частности. Тенденциозность кажется необъяснимой, если забыть, каким сильным – и не всегда по делу – было влияние Караяна на австрийскую музыкальную жизнь и как многие все еще остаются жертвами этого влияния. Спор о природе двух оркестров – из числа мистических, проявление еще одного невроза культуры, поддающегося излечению только временем.