От ворот – поворот
В Русском музее открылась выставка «Врата и двери». Здесь соревнуются классики и современники – чье высказывание на заданную тему окажется менее уязвимым для кураторов
Из длинного ряда тематических выставок Русского музея, посвящаемых то красному цвету, то воде, то небесам, то дороге, эта – едва ли не самая концептуальная. Ведь непременный атрибут любой музейной экспозиции – рама, обрамляющая картину, – трактуется как граница между мирами, обозначение входа в иное, живописное измерение. Так и любая дверь – ведет она извне вовнутрь или наоборот – позволяет попасть в другое пространство. А что говорить о вратах, которые предназначены, чтобы это, «другое», скрывать, но изредка открывают.
На экзистенциальном разделении заглавных понятий авторы экспозиции и сделали акцент. «Врата со всем сопутствующим ассоциативно-метафорическим рядом отсылают к возвышенному, духовному, метафизическому; двери знаменуют снижение интонации, обращенность если не к бытовому, то к земному». Так ли на самом деле? Вроде бы присутствие в экспозиции элементов иконостаса в сопоставлении с окружающими их светскими произведениями искусства должно убедить в этом.
Двери Дмитрия Шорина – скорее даже окна – живописные изображения отраженных на компьютерных мониторах чатов, участники которых говорят репликами героев «Войны и мира». Они лишь подчеркивают профанность виртуального пространства, в которое затягивает автор. Или вот, пожалуй, самое нейтральное произведение на выставке – «Красная дверь» московского концептуалиста Михаила Рогинского. Как ее трактовать? Да никак – обыкновенная крашеная дверь, и натяжкой будет любое рассуждение о том, куда ведет и что скрывает. В том же зале живописное изображение «Дверь Рогинского», и тут уже ясно, что за ней кроется. Эта картина Бориса Турецкого рифмуется со «Шкафом Ильи» Игоря Макаревича – настоящим шкафом с приоткрытой дверцей, в котором любил сиживать мальчишкой Илья Кабаков. Вот вам и дверь как вход в личное пространство – а это уже небытовая история.
Как оказывается, дверь вполне может быть носителем и метафизического смысла. Примечательно, что выставка вышла за рамки музея – за его порогом, во дворе Мраморного дворца, посетителей встречает целая шеренга дверей «затылок в затылок» – «Безысходность» Ивана Говоркова и Елены Губановой. Их же арка, преддверие экспозиции, стоит на месте металлоискателя. Со стороны входа она украшена репродукцией «Русской Венеры» Кустодиева, с другой, обозначающей выход, – воспроизведение черного квадрата Малевича. Это уже про искусство и его обрамление. А какие бездны смыслов можно вкладывать в очищенные от конкретики, доведенные до схемы живописные изображения Леонида Борисова!
Безусловно, помещенные в контекст выставки произведения свой смысл меняют. Фотосерия «Счастье» Али Есипович концептуальна – совсем не о дверях, а о неравных браках, но вот на заднем плане мелькнул дверной проем, и можно, нагрузив социальный проект экзистенциальными смыслами, стащить на эту выставку.
Стойко, как и иконы, держится классика – верещагинские врата остаются вратами в мечеть, дверь остается дверью и у Богданова-Бельского в «У дверей школы», и у Лактионова в «Письме с фронта».
Концептуализация темы, развоплощение в ней художественного материала проиллюстрированы кураторами с привлечением ряда работ, где двери, даже атрибуты их, отсутствуют, но имеется намек на переходное состояние, стояние на пороге. Так, Ирина Дрозд и Иван Плющ с «Масками смерти» оказываются служителями департамента ритуальных услуг, предлагая на выбор личину для погребального обряда. Владимир Козин ставит зрителя в ситуацию выбора между раем и адом, предъявляя лишь вывески над вратами в одно и другое пространство.
В дальний угол, где место раздражительного смотрителя занял угрюмый охранник, вход детям закрыт. Здесь уже не в первый раз участвующая в тематических выставках инсталляция Олега Кулика «Вглубь России». Пусть взрослые наслаждаются чистым концептом, который в любые ворота.