Игроки: Хочется умного государства

Вritish Рetroleum

Нефтегазовая компания. Добыча (2009 г.) – 126,8 млн т жидких углеводородов. Финансовые показатели (1-е полугодие 2010 г.): выручка – $150,29 млрд, чистый убыток (за вычетом доли меньшинства) – $11,07 млрд. В России сосредоточено 69% доказанных запасов углеводородов компании BP. Доля BP в суточной добыче дочерних и зависимых обществ в России в 2010 г. – 856 000 баррелей нефти и 640 млн куб. футов газа. Активы в России: 50% ТНК-BP и 49% Elvary Neftegaz (ведет поисковые работы на Сахалине).

Почему государство умнеет, но мы продолжаем обсуждать те же проблемы экономической политики, что и 10 лет назад? Доклады на круглом столе «Ведомостей» заставили чувствовать себя лет на 8–10 моложе. Думаю, участники дискуссий об экономической политике России образца 2003–2005 гг. вспомнят, что и картинки, показывающие отклонение России от закона Зипфа, и картинки о ригидности российского рынка труда, которая отличает Россию от всех других развивающихся экономик, – все это из дум о путях экономического развития России тех лет. Но мы и сегодня продолжаем обсуждать все то же самое. И чаяния – все те же: упала бы цена на нефть до $30–40 за баррель – и мы бы получили и другую экономику, и другую политику.

Восемь лет назад, работая во Всемирном банке, я был согласен и с таким диагнозом, и с большинством предлагаемых рецептов. Сейчас, узнав больше о нефтегазовом секторе, я бы внес единственную поправку в формулировку основной проблемы и рецепта ее решения: как нам стать другой страной и при высокой цене на нефть? Ведь есть же примеры. Не будем говорить про Норвегию, которая начинала с экспорта нефти, а теперь зарабатывает больше от экспорта инжиниринговых услуг для нефтегазового сектора, ведь мне ответят, что Норвегия – маленькая страна. Ей легче. Но ведь то же самое доказала и Канада – страна большая и территориально, и по размерам ВВП. Научились же там не противопоставлять сырьевой сценарий инновационному, а сочетать их. И использовать сырье во благо инноваций. В Канаде при продолжающемся росте добычи нефти заметно росло и производство компьютеров. Не было в Канаде противоречий между развитием сырьевого и наукоемкого секторов. Вот бы и нам не плакаться о проблемах, создаваемых сырьевым богатством, а научиться его разумно использовать.

А как это – разумно? Мне кажется, что, как и восемь лет назад, и основным отличием российской экономики от других развивающихся рынков, и ее основной проблемой остается отсутствие динамизма экономики. И вытекающая из этого низкая абсорбционная способность, т. е. готовность «переваривать без отрыжки» возросший приток нефтедолларов (или, что точнее, конъюнктурные доходы от экспорта всех видов сырья). И по показателям входа на рынок, и, что не менее важно, по показателям выхода с рынка (ликвидации, в связи с банкротством) Россия продолжает отставать и от развитых стран, и от развивающихся рынков.

На конференции мы услышали как про ригидность российского рынка труда в прежние времена, так и про то, что крупным предприятиям и по сей день запрещают увольнять. Но так никогда ничего не изменится. Не бывает модернизации без «созидательного разрушения». Неэффективные компании должны уйти, проиграв в конкурентной борьбе новым игрокам. Но этого в России как раз и не происходит в достаточном масштабе. Потому и средняя производительность труда в промышленности остается ниже, чем могла бы быть: старые и неэффективные тянут вниз – об этом на конференции напомнил проректор Высшей школы экономики Андрей Яковлев.

Понятно, что опасения у правительства социальные. Только об этом пеклись и восемь лет назад – и тогда же вроде бы ответы и нашли. В докладах Всемирного банка можно посмотреть, какие конкретно это были рекомендации. Если коротко, то в них предлагалось перейти от неэффективной социальной политики за счет поддержания занятости на существующих предприятиях (и в бюджетном секторе) к адресной социальной политике, позволяющей смягчить бремя либерализации рынка труда при ужесточении бюджетных ограничений для предприятий и, соответственно, повышении конкурентной среды в экономике. В общем, предлагалось тезис «эффективная экономика и справедливая социальная политика» перевернуть – «эффективная социальная политика и справедливая экономика». Это должно было расчистить поле для новых, более эффективных компаний. Но не сделано до сих пор.

То же можно сказать и про другие необходимые институты. На конференции президент ЦСР Михаил Дмитриев говорил о том, что только в малых странах удается быстро изменить инвестиционный климат. Да, наверное. Но что-то можно сделать и у нас. Несмотря на «сырьевое проклятие», которое часто упоминается в российских экономических дискуссиях. Посмотрите на Азербайджан – там роль нефти в экономике даже выше, чем в России. Но вот стране стало обидно, что во всех рейтингах Всемирного банка она оказывалась где-то в конце списка. И за два года, наняв тот же самый Всемирный банк, изменили условия входа на рынок (регистрация нового бизнеса и т. п.) так, что не только стали чемпионами роста в рейтингах Всемирного банка. В стране реально процентов на тридцать выросло число вновь создаваемых бизнесов.

Почему бы и России наконец не встрепенуться от своего плачевного вида во всех международных рейтингах инвестиционного климата? На конференции был поставлен вопрос об умном государстве и о том, что умное государство может сделать. Я согласен с директором департамента экономики и финансов правительства Андреем Белоусовым в том, правительство на определенном уровне стало умнее. Но если бы это стало повсеместным явлением, у нашего бизнес-сообщества не было бы с правительством нынешних проблем. И не было бы постоянного ропота о коррупции. Хотелось бы, чтобы государство стало умнее не только в этом плане.

Как ему умнеть? Опять же, еще восемь лет назад Андрей Яковлев и ряд других экономистов, работавших над повесткой институциональных реформ для России, говорили о возможности использования опыта Чили. Как умнело чилийское государство? Оно создавало принципиально новые (работавшие на основе конкуренции) институты еще до того, как убивало старые государственные институты и программы. Это же можно сделать и в России. Надо создать конкурирующие агентства, которые будут предоставлять желающему развиваться бизнесу весь спектр услуг – от консультаций по бизнес-процессам до поддержки экспорта, юридических и финансовых консультаций и т. п.

Это и сделало чилийское правительство – аккредитовало 23 агентства для предоставления государственной помощи и заставило их конкурировать друг с другом, ведь бизнес сам решал, какой вид помощи ему нужен и у какого агентства эти услуги запросить (при этом сам бизнес софинансировал 50% стоимости соответствующей услуги). В итоге Чили получила производства, до которых, скорее всего, никогда бы не додумались в правительственных кабинетах, какие бы умные чиновники их ни занимали. Чили стала лидером по производству лосося, которого до того в стране вообще не выращивали. Чилийское вино теперь пьют везде. И хотя чилийская мебель до нас не доходит, в Южной Америке она весьма конкурентоспособна. Вот что бизнес делает для модернизации и диверсификации экономики при поддержке умного государства. Думаю, еще больших успехов можно достичь, когда не только агентства, служащие проводниками бюджетных средств, но и сами чиновники вынуждены существовать в условиях конкуренции.

Как говорил Егор Гайдар, перед Россией в XXI в. стоит задача стать Канадой хотя бы XX в. По-моему, задача и достойная, и выполнимая.