Дэвид Бреннан: «Нельзя продвигать препараты за счет пациентов»

Британский производитель лекарств AstraZeneca называет российский рынок одним из перспективных. В начале года компания сообщила о строительстве завода по производству лекарств в Калужской области, а недавно исполнительный директор AstraZeneca Дэвид Бреннан объявил, что в ближайшие пять лет компания инвестирует в России $1,2 млрд. В интервью «Ведомостям» Бреннан рассказал, могут ли российские лекарства конкурировать с иностранными и почему компания больше не станет оплачивать врачам участие в международных конференциях.

– На что пойдут $1,2 млрд?

– На строительство завода, R&D, проведение клинических исследований, образовательные проекты, маркетинг. $1,2 млрд – это сметный расчет. Сколько денег пойдет на каждое из направлений, определится со временем и будет зависеть от качества работ и развития нашего бизнеса.

– Вы говорили, что произведенные на калужском заводе препараты будут покрывать, если не ошибаюсь, 60–65% потребностей россиян в ваших лекарствах...

– Мы ожидаем, что к моменту выхода завода на полную мощность эта цифра будет близка к 80%. Оставшиеся 20% будем импортировать, так как не можем технически перенести сюда их производство.

– Многие зарубежные фармкомпании стали объявлять о проектах в России после слов российского премьера, что страна постепенно будет сокращать долю импорта, но поддерживать создание предприятий со 100%-ным иностранным участием. Ваши планы связаны с этим заявлением?

– Первый шаг по локализации мы предприняли еще в 2009 г.: неделю я ездил по России, пытаясь понять, как работает рынок, на что похожи здесь бизнес-процессы. Встречался с медицинскими экспертами, руководителями госпиталей. Оценив состояние здоровья россиян, наши возможности в области медицины, российский научный потенциал и зная об инициативах правительства (тогда государство разрабатывало программу «Фарма-2020»), мы решили инвестировать в производство и научные исследования и разработки. Наши планы долгосрочные: в ближайшие 10–20 лет Россия – это та страна, где мы должны работать. Я не верю, что какая-то конкретная политическая инициатива ведет нас к решениям – инвестировать или нет. Мы учитываем ряд факторов: возможности рынка, потребности системы здравоохранения, качество научной работы.

– Как вы оцениваете научный потенциал и качество образования в России?

– Российская фундаментальная наука всегда находилась на высоком уровне, и сейчас при поддержке государства и компаний она может стать реальным поставщиком перспективных для практического применения открытий. Мы не размещаем исследовательские центры во всех странах, где работаем, – это очень дорого. Решение о размещении в России исследовательского центра принимало самое высокое руководство нашего R&D-подразделения. Оно уже работало с Россией и понимает, что качество научной работы здесь соответствует нашим стандартам.

– В последние годы в России идет реформа системы здравоохранения. Что вам в ней нравится, а что нет?

– Одна из наиболее существенных проблем здравоохранения России – продолжительность жизни населения. Разница в продолжительности жизни мужского населения в России и развитых странах – Западной Европе, США, Австралии, Канаде, Японии – минимум 15 лет. Одна из основных причин смертности здесь – сердечно-сосудистые заболевания, которые во многих случаях можно излечить или даже предотвратить. На этом фоне правительство России сделало приоритетом модернизацию здравоохранения и взяло на себя обязательство обеспечить доступ к системе здравоохранения большего количества людей, что позволит снизить показатели смертности.

– По рейтингам российских агентств на нашем рынке вы входите в топ-10 корпораций по объему госпитальных закупок и закупок по программам обеспечения необходимыми лекарственными средствами. Не боитесь, что из-за политики импортозамещения, проводимой Россией, потеряете позиции на рынке?

– Российский рынок располагает большими возможностями: продолжительность жизни здесь меньше, чем в других развитых странах, бремя болезни тяжелее. Мы взяли на себя обязательство содействовать реализации программы «Фарма-2020» и считаем, что благодаря инвестициям в R&D и производство сможем стать одной из компаний, которые будут делать существенный вклад в развитие отрасли.

– Российские препараты могут конкурировать с зарубежными?

– Если они соответствуют всем международным стандартам производства, проведения клинических исследований, а законодатели могут это четко оценить, то, я считаю, они обладают теми же качествами, что и зарубежные. В долгосрочной перспективе российские препараты смогут конкурировать с иностранными. Сделать российскую фармпромышленность действительно инновационной смогут локализация производства международных фармкомпаний в России, трансфер технологий, партнерство с российскими фармпроизводителями и научно-исследовательскими учреждениями.

– Сколько времени нужно нашей фармотрасли для выхода на мировой уровень?

– Уж очень все зависит от инвестиций. И не только финансовых. Важно, насколько люди готовы формировать новую и соответствующую мировым стандартам отрасль. К тому же производство новой молекулы занимает 10–12 лет, а выходит на рынок одна молекула из 15–20. Определение биологической или химической молекулы, проведение доклинических и клинических исследований, экспертиза и получение одобрения о выпуске препарата на рынок. Таким образом, на выпуск одного препарата уходит 10–12 лет и около $2 млрд.

– Сколько вы вкладываете в разработки?

– Ежегодно – около $4–4,5 млрд.

– Вы долгое время занимались маркетингом, в чем особенности продвижения ваших препаратов, какие основные каналы?

– Один из каналов – продвижение препаратов с помощью медицинских представителей. Кроме того, мы запускаем колл-центры, через которые связываемся с потребителями, создаем интернет-порталы. То есть мы диверсифицируем маркетинговую активность, чтобы учитывать меняющуюся картину потребления и иметь возможность взаимодействовать с потребителями на разных рынках и в разных условиях.

– Сейчас в России рассматривается законопроект, предлагающий ограничить общение медицинских представителей и врачей в рабочее время. Как эта инициатива повлияет на работу компании на нашем рынке?

– Я считаю, что медицинские представители по-прежнему будут основным каналом получения врачами информации о новых схемах лечения и инновационных лекарствах. Я абсолютно согласен, что нельзя продвигать препараты за счет пациентов, но для профессионалов медицинские представители – основной канал информации об инновационных разработках и конкретных препаратах. Полагаю, цель предложенных изменений – сконцентрировать внимание профессионалов на медицинском аспекте. Это пойдет на пользу фармкомпаниям, избавив их и врачей от возможных подозрений, например, в возникновении конфликта интересов. Я верю, что правительство, профессионалы отрасли здравоохранения должны найти общий язык, чтобы регулировать эту работу.

– По вашему опыту работы в других странах, что можно сделать для того, чтобы и врачи могли получать необходимую информацию и при этом не возникало предположений, будто компании подкупают врачей?

– Процессы взаимодействия фармацевтических компаний и медицинского сообщества находятся на очередном этапе развития, и не так уж важно, о каком рынке мы говорим – российском или каком-то другом. Чтобы не возникало сомнений в честности компаний и врачей, мы приняли решение переосмыслить традиционные методы общения, подготовить маркетологов и специалистов по продвижению препаратов, определить, что приемлемо, а что нет. Мы по-прежнему стремимся обеспечить медицинских работников актуальной научной информацией, но будем отдавать предпочтение инвестициям в развитие инновационных путей ее распространения, развитие научных медицинских программ, клинические исследования.

– Приведите примеры, когда ваши специалисты делали неприемлемые вещи?

– Мы не обсуждаем конкретные инциденты или проблемы. Да, ситуации возникают, как и в любой другой компании, располагающей штатом в 30 000 маркетологов, и мы их разрешаем. Мы всегда проводили оценку практики работы наших медицинских представителей по всему миру и, чтобы соответствовать новым меняющимся требованиям, вносили изменения в эту практику. Зачастую то, что в течение многих лет считалось приемлемым, сегодня иначе воспринимается налогоплательщиками, потребителями и правительством.

– Недавно вы заявили, что компания больше не будет оплачивать врачам участие в международных конференциях, а сосредоточится на образовании медработников на местном уровне. Это тот самый пример неприемлемой практики?

– Это действительно было традиционной практикой, а теперь считается сомнительной и может быть неверно истолковано. В прошлом мы оказывали поддержку группам врачей, которые в противном случае не имели бы возможности участвовать в конгрессах. Сегодня считается, что лучше предоставлять медицинскую информацию и проводить мероприятие внутри страны, используя интернет, видео- или конференц-связь, нежели перевозить группу лиц в другое место. Надеемся, что с изменением политики нам удастся охватить бо́льшую аудиторию.

– Сколько вы тратите на медицинских представителей и в какой стране расходы больше?

– Несколько миллиардов долларов. Мы работаем во многих странах, и у нас большой портфель препаратов. Расходы в разных странах зависят от объема рынка, уровня зарплаты в этой стране и регулирования рынка. Наверное, самый крупный рынок – США.

– В отчете за I квартал 2011 г. компания писала, что потеряла в продажах в США из-за усилившейся конкуренции с дженериками; продажи компании в Европе и Штатах упали.

– Мы уже несколько лет ожидали, что в 2010 г. патенты на некоторые препараты прекратят свое действие. К 2012 г. мы потеряем эксклюзив еще на два препарата. Так что для нас это не новость. Пять лет назад мы перераспределили ресурсы и переориентировали мощности на новые проекты. Например, в Западной Европе и США снизили объем средств, которые вкладывали в маркетинг и продажи. Освободившиеся в результате этого ресурсы направили на развитие биологического направления, а также работу на развивающихся рынках – в России, Бразилии, Мексике, Турции. В этом мы видим новые возможности. В следующие полтора-два года мы будем доживать период потери эксклюзива, но ожидаем, что к концу 2014 г. вернемся в период стабильного роста.

– За счет чего?

– За счет роста продаж существующих брендов и вывода на рынок новой продукции. В течение следующих 3–4 лет мы планируем запустить целый ряд новых препаратов, такие как препараты для лечения диабета онглиза и дапаглифлозин; брилинта (для профилактики атеротромботических осложнений у взрослых пациентов с острым коронарным синдромом); вимово (для терапии остеоартрита, ревматического артрита и спондилеза); два новых антибиотика, – они и будут составлять возможность будущего роста компании.