Страна движется в пустоту

Терракотовая старуха» рассказывает о том, как 1990-е ломали интеллигенцию и как она ломалась. Но не всегда, не во всем (см. рецензию на роман – «Ведомости», 25.08.2011).

– Ваша героиня, вузовский преподаватель, филолог, вынужденная заняться бизнесом, воспринимает 1990-е весьма драматично. Вам близка ее точка зрения?

– Мое восприятие 1990-х не исчерпывается одной-единственной точкой зрения. Думаю, если сложить восприятие всех героев романа, даже второстепенных, получится что-то вроде моей точки зрения. Это время настолько сложно и противоречиво, что прямого ответа нет. Иначе я написала бы не роман, а статью. Но я ставила перед собой другую задачу: попытаться расслышать разных людей и найти правду, пускай ее крупицы, в их переживаниях.

– Судя по роману, вам хорошо известны особенности ведения бизнеса в 1990-е. За описанными вами людьми и обстоятельствами – реальность?

– Да, в то время я работала помощником генерального директора крупной мебельной фабрики. Так что некоторые реалии – оттуда. Но, конечно, не сюжет. В действительности все было несколько по-иному.

– Одна из тем, затронутых в романе, – неактуальность русской классики для современных школьников. Что происходит, почему, на ваш взгляд, «положительные герои» Толстого или Достоевского мало о чем им говорят?

– Увы, не только для школьников. Вообще говоря, для меня это коренной вопрос. В этом вопросе, с моей точки зрения, преломляется тема цивилизаций, точнее, их смены. Советский Союз закончился, чему я рада. Но цивилизация как понятие много шире, нежели общественный строй. Каждая новая цивилизация по-новому решает для себя коренные вопросы: личность и общество, жизнь и смерть, добро и зло. Иудеохристианская цивилизация, или, если угодно, европейская, – путь, по которому наша страна пыталась, правда не очень успешно, идти до революции. Потом случился слом. Цивилизация, в которой мы силой исторических причин оказались, началась в 1917 г. Известно, какие ответы на эти вопросы легли в ее основание. 1991 годом это не закончилось – просто на поверхность выплеснулось то, что копилось за советские годы. Прибавьте к этому «восстание масс» – то, о чем говорил Ортега-и-Гассет. Думаю, в начале 90-х, во всяком случае в области культуры, началось именно это. Человек массы – это тот, кто не желает и не может сделать духовное усилие.

– Герои Толстого и Достоевского принадлежат уже погибшей цивилизации?

– Конечно. Другое дело, что в советские времена действовали инерционные силы: я имею в виду интеллигенцию, в которой – перед лицом преступной власти – еще работало чувство духовного самосохранения. Теперь, когда понятия добра и зла окончательно размылись, это чувство стремительно исчезает, если не исчезло. И в этом смысле – не я одна это чувствую – страна движется в пустоту. С одной стороны, к этому можно относиться как к естественному процессу угасания тупиковой советской цивилизации. С цивилизациями такое случается: посмотрите на нынешнюю Грецию, Турцию или Ирак. Но, с другой стороны, тяжко жить во времена духовного распада.

– Переломить ситуацию уже невозможно?

– Не хочется, как говорится, каркать, но, боюсь, новый человек, о котором мечтали большевики, уже выведен, и, похоже, будущее за ним. Я, во всяком случае, давно чувствую себя «бывшей» и если не сижу сложа руки, то, конечно, не потому, что надеюсь что-то переломить. Пожалуй, во мне говорит чувство собственного достоинства.

– Какова ваша внутренняя мотивация при создании романов – зачем вы пишете?

– Герои Достоевского надеялись «разрешить мысль», т. е. не решить проблему, а попытаться обдумать до конца. В этом смысле я чувствую себя героем Достоевского: какая-то мысль пронзает сердце и от нее уже не отрешиться.

– После получения «Букера» два года назад ваша литературная судьба изменилась (тиражи, внимание прессы). А на самоощущение эта премия повлияла?

– Конечно, в каком-то смысле я успокоилась: трудно жить и писать в вакууме. Время, предшествовавшее «Букеру», далось мне очень тяжело. Но я все равно бы шла по этому пути, потому что выбрала эту дорогу, точнее, всегда чувствовала, что для меня другой дороги нет.

– Над чем вы работаете и о чем думаете сейчас?

– Сейчас я заканчиваю одну работу, в которой пытаюсь «разрешить мысль» о советской цивилизации. Эта работа отнимает все силы, но я надеюсь ее завершить.