Третьяковка показала непатриотичного Бориса Григорьева

Бориса Григорьева лучше смотреть дозированно – большая выставка этого русского художника, успешного на родине и в эмиграции, давит на глаза и нервы
С.Портер

Странно, но поверьте: даже известные, хрестоматийные картины Бориса Григорьева – портрет Всеволода Мейерхольда в позе сломавшейся марионетки или «Улица блондинок» с толстозадой проституткой в красной незастегнутой юбке – на выставке в Третьяковке смотрятся неожиданно напористо. Сообщество десятков картин – гротескных до карикатурности, ярких до ликования, написанных уверенно, жестко и темпераментно – многократно усиливает воздействие любой отдельной работы – хор громче солистов.

Григорьев писал в основном портреты: отдельных личностей – часто творческих, парные – предпочитал жиганов с проститутками, групповые – «Лики России», крестьян «Расеи» и представителей всего человечества. Многонаселенное полотно «Лики мира» (1920–1931 годы) из Праги на выставке не демонстрируется, но представлено в «обойном» воспроизведении, чтобы подчеркнуть: Борису Григорьеву было ненавистно все человечество, а не только русский деревенский народ, которого он изображал косоглазой зверушкой, помесью лисы с козой. Не щадя ни женщин, ни детей.

Можно было бы отнести эту демонстративную неприязнь к народу-богоносцу особенностями русской революции, от которой художник благополучно сбежал в 19-м году, но на выставке достаточно ранних вещей Григорьева, и деревенские уже там изображены чистыми упырями.

Выставка к 125-летию со дня рождения Бориса Григорьева была создана многолетними усилиями Русского музея, открылась там весной и приехала в Москву практически без потерь. Признаться, высказанные в рецензиях мнения о петербургской ретроспективе казались слишком эмоциональными (см. «Ведомости» от 3 мая этого года). Все же Григорьев – классик модернистской русской живописи, и относиться к нему непосредственно странно. Но всё правда – в больших количествах он видится клиническим человеконенавистником, и сдержаться от возмущения трудно.

Однако в заказных работах всегда преуспевавший художник сдержан, какой-нибудь безвестный виолончелист на портрете 38-го года благообразен и калористически сдержан, а композитор Рахманинов, писанный восемью годами раньше, – урод с падающим складками подбородком, выпирающими глазными яблоками и жилистым лбом. Большой портрет Федора Шаляпина в красном халате на голом теле – глыба неуправляемой плоти, а Максим Горький – юродивый в компании все с теми же азиатскими рожами.

С искренней любовью Григорьев писал не лица, а противоположные части тела, женского, конечно, сосредоточенно выписывал ляжки и бедра. Особенно хороши его корпулентные дамы в рисунках, яркие краски превращают их сексуальность в похабство. Но все равно художник-эротоман нам привычнее и милее живописца-мизантропа.