Слава Монпарнаса

«Парижская школа. 1905–1932» – одна из лучших выставок Пушкинского музея. Привлекая именами знаменитых художников – Пикассо, Модильяни, Шагала, она представляет их не памятными произведениями и ставит рядом с работами их менее удачливых соседей по Монпарнасу
М.Стулов

Собранная из очень хороших вещей нескольких лучших парижских музеев, женевского «Пти-Пале» и Пушкинского, дополненная работами из частных собраний, большая выставка художников, приписанных к «Парижской школе», очаровывает. Она кажется почти идеальной благодаря картинам и скульптурам раннего модернизма, понятным сегодня публике, уже привыкшей к такой степени условности, когда картины, рисунки и скульптура сохраняют образы людей и предметов, но совсем не заботятся о верности натуре. И еще выстроена не только понятно, но исключительно деликатно по отношению к представленным авторам.

Гении отделены здесь от менее прославленных своих современников. Залы с тремя небольшими безмятежно спокойными женскими портретами Амадео Модильяни и несколькими камерного формата трагически красочными портретами Хаима Сутина сменяет зал с декадентско-эротичными полупрозрачными картинами менее знакомого нашей публике Леонара Фужиты. Блистательный Кес Ван Донген с вызывающей «Испанской шалью» из Центра Помпиду и «Танцовщицей» из Пушкинского расположен поблизости от трех ранних работ Пабло Пикассо и изящной подборки Марка Шагала, чей нежный «Автопортрет в зеленом» из Центра Помпиду – приятнейшее событие выставки.

Гении выдерживают тесное соседство, остальные «парижские школьники» отстоят от них на безопасном расстоянии. Моисей Кислинг, Жюль Паскен, Пинхус Кремень, Маревна или Вера Рохлина редко удостаиваются быть выставленными с теми, кого знали лично, и, глядя на их произведения, понимаешь, кто и почему удостоился всемирной славы и аукционных ценовых рекордов.

Художники «Парижской школы» не были, как сегодня видится, единомышленниками, прокладывавшими новые пути в искусстве. Поселились на Монпарнасе, тогда парижской окраине, почти деревне, потому что были все не местными, бедными и в разной степени талантливыми. Бездари и авантюристы также участвовали в монпарнасских богемных сборищах, но их имена история не сохранила, а литература и кинематограф романтизировали жизнь нищей монпарнасской богемы.

Скульптуры на выставке представлены также великими и меньшими именами. Есть совершенная «Спящая муза» Бранкузи, камерная «Купальщица» Жака Липшица и бюст Осипа Цадкина. Но есть и мелкие фигурки персонажей местечковой жизни Мане-Катца.

Может быть, выставка могла быть лаконичнее и обошлась бы без педалирования и так сильного русского акцента – многие обитатели Монпарнаса приехали из черты оседлости Российской империи. Все же Наталью Гончарову или Давида Штеренберга мы могли видеть и на выставках с другим сюжетом. Впрочем, хорошего искусства много не бывает.