У «Букера десятилетия» оказался короткий список

В этом году из-за финансовых сложностей организаторы Букеровской премии решили назвать лучший роман не за 2011 год, а за последнее десятилетие – предложив всем, кто побывал членом жюри на протяжении этих 10 лет, выбрать из букеровских шорт-листов 2001–2011 гг. лучшие тексты и расположить их в порядке значимости. Проголосовало 33 человека.

Как распределились среди финалистов баллы, букеровский оргкомитет решил не оглашать. Возможно, для сохранения интриги: теперь члены жюри должны будут назвать лучшего из пяти и не исключено, что разрыв в количестве полученных финалистами баллов таков, что счетной комиссии уже сейчас понятно, кто победит.

Шорт-лист премии «Букер десятилетия» выглядит так: на первом месте – повесть Олега Павлова «Карагандинские девятины, или Повесть последних дней» (лауреат 2002 г.), на втором – роман Захара Прилепина «Санькя» (финалист 2006 г.), на третьем – «Елтышевы» Романа Сенчина (финалист 2009 г.), четвертый – «Даниэль Штайн, переводчик» Людмилы Улицкой (финалист 2007 г.), пятый – «Ложится мгла на старые ступени» Александра Чудакова (финалист 2001 г.).

Лишь повесть тогда 32-летнего Олега Павлова получала «Букера», остальные не переступали финальной черты.

Самое поразительное в этой пятерке – типологическое сходство первых трех текстов.

Все три – жесткие, яркие, сильные. Все три мужским басовитым хором поют о «правде жизни» – что армейская повесть Олега Павлова про солдатика, попавшего в кошмарный переплет, что «Санькя» Прилепина, рассказывающего о жестоких рабочих буднях молодых экстремистов, что «Елтышевы» Сенчина, описывающего путь бывшего милицейского майора в гибнущей русской деревне, путь в метафизическую яму. Все три существуют в рамках русской и отчасти советской литературной традиции, понятой как торжество сурово нахмурившего брови «критического реализма». Наконец, все три о больной русской жизни – об Иванушке-дурачке, только чудом не погибшем в армии, в которой царствует зло и абсурд, о бесстрашном богатыре-революционере, обреченном быть раздавленным государством, о простых людях из глубинки, замордованных собачьей жизнью. В результате все три текста полны специфически русской сердечной тоски, жажды бунта и отчаяния такой силы, что кажется даже: уж не оттого ли их так дружно выбрало большинство, что подобные настроения разлиты нынче в воздухе?

Впрочем, книги, попавшие на две последние позиции, вносят в список иные, несколько разгоняющие эту мрачность обертоны. И миссионерский роман Людмилы Улицкой о священнике Даниэле Штайне, еврее и христианине, и мемуарная проза покойного филолога Александра Чудакова, проза историка культуры, теплая, человечная и умная, указывают и на другие возможности литературы. Невыносимость, безысходность русской жизни, о которых в этих книгах тоже сказано достаточно, можно, словно бы говорят и Чудаков, и Улицкая, не только обвывать, но и осмыслять, анализировать, ища их причины, и так пытаться их одолеть.