"Письмовник" Шишкина в МХТ: симфоническая проза стала мелодрамой

Ставить на сцене симфоническую прозу Шишкина, в которой каждое слово задевает множество культурных пластов и голос любого персонажа отзывается хором, – поступок, требующий отваги. Пусть Евгений Каменькович, сделавший в «Мастерской П. Фоменко» спектакль по роману Шишкина «Венерин волос», уже продемонстрировал, что для профессионального художника ничего невозможного нет, пусть «Письмовник» – роман с четкой структурой и это как будто облегчает режиссеру задачу, перевод шишкинской словесной музыки на язык театра все равно сложная художественная задача, взывающая о нетривиальном решении.

Марина Брусникина нашла это решение, как кажется, только наполовину. Она вычленила из многослойного романа в письмах один слой – сентиментальный. В этом диапазоне чувствительности актеры и разыграли текст, который в общем даже подталкивает к подобному прочтению. Двое влюбленных, Сашенька и Володя, пишут друг другу письма, продвигаясь сквозь ХХ век. Сашенька отвечает за мир и все, что в нем происходит (встречи, расставания, рождение детей, смерти). Володя – за войну, в которой можно угадать черты русско-китайской войны 1900 г., но на самом деле это любая война, Война. Он работает письмоводителем, составляет похоронки и пишет Саше, пока не погибает, – но письма от него все идут, потому что смерти нет. Эмоциональность, наполняющая беседу тоскующих друг по другу героев, и стала скрепляющим сцены составом, а вместе с тем обеспечила вовлеченность зрителя в происходящее. Вполне искреннюю.

В результате Яна Гладких (исполнившая роль Сашеньки) сумела измениться, превратившись из романтической девочки в усталую женщину, а Александр Голубев как запрокинул мечтательно голову в первой сцене, так уже и не опустил, сыграв роль Володи на одной рыдающе-восторженной ноте. Понятно, что в отличие от Саши Володя остался вечно юным, и все же интонационного однообразия этим не оправдать. Зато Полина Медведева (игравшая мать Саши) продемонстрировала спокойное мастерство, не сделав ни одного лишнего движения, сумев остаться неизменно естественной и внутренне гибкой: сцена в больнице с ее участием – из лучших в спектакле.

И все же в итоге «Письмовник», роман о разнообразии человеческих опытов, объемное размышление о жизни, смерти, любви, на сцене обернулся мелодрамой. Герои, не поддержанные эхом традиции – звучащим в письменном тексте, – на обнаженной сцене с заменявшим декорации экраном, на котором появлялись подходящие картинки и кадры, тоже оказались голы. И ходульны. В этом таился и выигрыш: все они – и влюбленный юноша, ищущий смысл жизни, и девушка, ищущая любви, и умирающая на руках дочери мать, и художник, когда-то числившийся в гениях, – знакомы, узнаваемы до счастливой боли. Но у Шишкина их типичность – лишь первый уровень. В спектакле – и последний.

Хотя, казалось бы, можно было на этой ходульности сыграть и так раскрыть еще одну стержневую идею романа. Ведь если письмовник – сборник образцов писем, то «Письмовник» Шишкина – каталог человеческих опытов, разнообразных и вместе с тем сводимых к общему знаменателю. Это можно было бы показать и на сцене, добавив в спектакль объема не за счет отсутствующих у Шишкина «заэкранных» расспросов ребенка о главном, а за счет осмысления идеи о бесконечной банальности и уникальности любой жизни. Словом, можно было бы двинуться дальше – в направлении, заданном романом, дополнив эмоциональное прочтение философским, культурным, почитав знаменитый «Письмовник» Курганова, например, – и сделать полноценный перевод. Но нет, перевода все-таки не получилось. Точный подстрочник – да. Что тоже, конечно, хорошо и важно – просто недостаточно.