Выставка «Беспутные праведники. Орден нищенствующих живописцев (ОНЖ)»: ученики мирискусников стали учителями "митьков"

Собрать работы художников ОНЖ – Ордена нищенствующих живописцев им. св. Луки – оказалось для частного музея делом сложным. Двести живописных и графических произведений (больше воспроизведено в 400-страничном альбоме) – это малая часть наследия художников, чьи вещи рассеяны по множеству музеев и частных собраний.

Александр Арефьев, Шолом Шварц, Рихард Васми, Владимир Шагин и Валентин Громов – ровесники, они встретились в Ленинградской средней художественной школе при Академии художеств. Но почти все художественного образования так и не получили, были отчислены «за формализм». Это не сказалось роковым образом на их творчестве – в школу они пришли сформировавшимися художниками.

Исключение из официального художественного процесса определило образ жизни членов ОНЖ, и Н в аббревиатуре братства можно расшифровать как нищенствующие, непродающиеся, неустроившиеся, неудачники. На улице их регулярно – за внешний вид – задерживала милиция, непродающиеся художники успели побывать в заключении, в психушке и добровольной ссылке.

Термин «арефьевский круг» утвердился в искусствоведческой лексике без ведома ОНЖ. Александр Арефьев действительно на протяжении долгого времени был не только примером для подражания, но и требовательным гуру членов группы: «Если не напишешь к завтрашнему дню картину, дам в морду». Между тем с самого начала, с юности, каждый из них обладал самостоятельным стилем и видением реальности. В ядро ОНЖ входил и Роальд Мандельштам, стихи которого соратники признавали поэтическим вариантом своей живописи. В них легко найти ту же оптику, живописное переживание формы: «Тучи. / Моржовое лежбище булок / Еле ворочает даль» – и даже техники: «Видишь? Деревья на крыши / Позднее золото льют».

Импрессионисты, мирискусники, художники «ленинградской школы» дают арефьевцам уроки формы, но ее поиски никогда не были определяющими для ОНЖ. Сюжеты художники брали из жизни, они были спровоцированы впечатлениями сегодняшнего дня или личными воспоминаниями. Некоторые вещи Арефьева, например, содержательно напоминают фоторепортаж. «После бомбежки» 1953 г. – это из блокадного Ленинграда, «Шестеро повешенных» 1963 г. – из воспоминаний о жизни освобожденного города, где дело дошло до публичных казней оккупантов. Арефьевцы ищут сюжеты там, где протекает непарадная жизнь, там, где так и не устроилась их собственная, – на городских окраинах, во дворах, в коммуналках.

Первым, в 1961 г., ушел из жизни Роальд Мандельштам. Арефьеву после эмиграции в Париж в 1977 г. оставалось прожить всего полгода. В 90-е не стало Шварца, Васми и Шагина. Сегодня жив только Валентин Громов, ему исполнилось восемьдесят лет. До сих пор имена арефьевцев на периферии внимания публики, хотя сегодня их круг можно расширить, включить в него, например, митьков – от ОНЖ у них не только знаменитые тельняшки.

Санкт-Петербург