Джона Лерер, популяризатор науки: "Пруст не мог бы изобрести прозак"

Джона Лерер родился в 1981 г., закончил Колумбийский университет по специальности «нейронаука», занимался проблемами памяти, затем изучал литературу и философию в Оксфорде и в конце концов стал популяризатором науки. На русском языке вышла его книга «Как мы принимаем решения» (М.: Corpus, 2010). Сейчас Лерер сотрудничает со многими изданиями, среди которых The Wall Street Journal, The New Yorker, Wired, и работает над новой книгой – о связи нейронауки и творчества. Именно этому и будет посвящена лекция, которую он прочитает на ярмарке в рамках Фестиваля мировых идей.

– В книге «Как мы принимаем решения» вы говорите о причинах, влияющих на наш выбор, который оказывается почти полностью предопределен, – зачем нам знать, от чего зависит наше решение?

– Потому что это удобно, а иногда и полезно. Ведь когда мы понимаем механизм нашего решения, мы можем разобраться и в том, отчего иногда мы принимаем неверные решения, совершаем ошибки. Значит, в конце концов мы сможем научиться эти ошибки не повторять.

– Да разве это не скучно – никогда не ошибаться?

– Возможно, и так, и все же у каждого из нас на счету немало ошибок, которые мы предпочли бы исправить задним числом.

– Ваше решение заняться популяризацией науки было выражением вашей воли или все-таки запрограммировано обстоятельствами?

– Я бы не стал это разделять. Большая часть наших решений – результат сознательных усилий и бессознательных импульсов. И я не верю, что нейронаука может хоть как-то нарушить свободу воли. Впрочем, знаменитый американский психолог и философ Уильям Джеймс выразил это лучше: «Первое проявление моей свободной воли будет заключаться в том, чтобы поверить в свободную волю».

– В вашей последней и пока еще не переведенной на русский книге «Пруст был нейробиологом» вы утверждаете, что поэты, композиторы, писатели делают открытия о человеческой психике, памяти, разуме, сопоставимые с открытиями биологов. Значит ли это, что ученые и художники, на ваш взгляд, мало отличаются друг от друга?

– Я просто считаю, что между учеными и художниками общего гораздо больше, чем принято думать. И те и другие ищут истину, высказывают интересные идеи. Для того чтобы разобраться, как устроен наш непростой мир, нам необходимы и наука, и искусство. Во многом они дополняют друг друга. Ведь ученые вряд ли когда-нибудь будут рассматривать любовь под тем же углом, что и Шекспир или Пушкин. Вместе с тем Пруст не мог бы изобрести прозак. Так что и художникам не обойтись без результатов, которых добиваются ученые. Но самое удивительное тут, по-моему, то, что художники на этом пути постижения законов человека и мира опережают ученых.

– Человеческая память избирательна. В нашей стране, например, многие вспоминают, как хорошо им жилось при Брежневе, забыв об очередях, партсобраниях, закрытых границах. Насколько сознателен такой самообман?

– Да, это универсальная человеческая слабость. Хотя наша память честна и наши воспоминания – это точная транскрипция прошлого, но вот наши чувства – чувства лгут. В итоге наша память, обманутая чувствами, тоже услужливо врет. Многолетние исследования психологов (равно как и бесчисленное количество романов, таких как «В поисках утраченного времени» Пруста, например) постоянно подтверждают это: человеческая память насквозь испорчена.

– Почему людям так интересна научно-популярная литература? Ведь знание о том, как устроен мир, никого еще не сделало счастливее?

– А кто сказал, что знание – это ключ к счастью? Скорее наоборот, справедливо обратное. Да и с какой стати знание о расширении Вселенной или власти бессознательного должно сделать нас счастливее? Дело тут в другом: люди жаждут знать правду, мы ведь по натуре своей страшно любопытны – вот и хотим понимать, как что устроено. Ну и к тому же часто это понимание приносит нам прямую пользу.

– Вы никогда не сожалели о том, что выбрали не «серьезную», а популярную науку?

– Ничуть. Я люблю писать о науке. К тому же я никогда не умел проводить эксперименты.

– Чем вы любите заниматься в свободное время?

– Гулять и беседовать с кем-нибудь из друзей во время прогулок. Все лучшие мысли приходят ко мне во время таких прогулок. А еще люблю затеряться где-нибудь в большом незнакомом городе.