Лукас Генюшас в Петербургской филармонии: аншлаг и никакой работы на публику
Пианист Лукас Генюшас, один из самых ярких талантов поколения 90-х, выступил в Петербурге с сольным концертом, в программе были прелюдии Рахманинова
Генюшас играл в Малом зале филармонии – а в тот же вечер неподалеку, в Большом зале, проходил клавирабенд Валерия Афанасьева, игравшего три последние сонаты Бетховена; остается лишь дивиться чудесам планирования филармонического начальства. Однако же, несмотря на конкуренцию, на концерте Генюшаса зал оказался забит битком. На подступах спрашивали лишний билетик, бойкие старушки оккупировали банкетки, там и сям мелькали молодые лица: сверстники-студенты пришли послушать коллегу – Генюшас успел стать популярным.
По яркости дарования, необычайной музыкальности и цельности музыкантского мироощущения пианист и впрямь уникален. Мало кто в наше время решается, не переводя дыхания, сыграть все 24 виртуозных этюда Шопена, ориентированных на разные виды техники – октавную, мелкую пальцевую, аккордовую, и присовокупить к ним еще и си-минорную сонату Листа – на это мог осмелиться только тот, кто абсолютно уверен и в своем техническом аппарате, и в психофизических ресурсах. Такую программу Генюшас играл в прошлом сезоне в концертном зале «Мариинский».
Для Малого зала пианист выбрал более щадящую программу: всего-то 24 прелюдии Рахманинова, опус 23 и 32. Но начал выступление с хрестоматийной до-диез-минорной, опус 3. В тишину замершего зала упали три веских аккорда: траурно-торжественный императив, на который сразу откликнулся завибрировавший рояль.
В свои 22 года музыкант играет очень зрело. Его способность к концентрации поражает, его умение вживаться в музыку побуждает задуматься о том, как важны в пианисте гены и атмосфера семьи: умению отслаивать главное от второстепенного, концентрации и сосредоточению его наверняка научила бабушка – профессор консерватории и знаменитая пианистка Вера Горностаева. Генюшаса отличает особая породистость игры. Порода сквозит в его манере брать аккорды четко, звучно и вместе с тем сдержанно, в его умной фразировке – с точно выверенными понижениями тона в конце фразы, в той легкости, с которой ему удаются сверхбыстрые пассажи.
Генюшас играл Рахманинова строго, благородно, упрямо склонив мохнатую лобастую голову над клавиатурой. В его звучном туше, в бархатистой выделке фактуры мерцали и колыхались призвуки-обертоны. Удивительно, что он, еще такой юный, отнюдь не стремился к показухе, к игре на публику. Ни тени суеты: только истовая преданность музыке, вслушивание в глубинные, имманентные смыслы, которые передоверил исполнителю автор.