Фильм "Туринская лошадь": Жизнь Автора после смерти Бога
«Туринская лошадь» венгерского классика Белы Тарра сделана по всем правилам последнего фильма. Нет, Последнего Фильма. Он длинный и черно-белый. В нем почти ничего не происходит. Он о конце. Режиссер заявил, что больше снимать не будет
Заглавная лошадь – из истории о Фридрихе Ницше, который увидел, как извозчик избивает лошадь, бросился к животному и со слезами обнял. Об этом происшествии, случившемся в Турине, вам расскажут в первые минуты, на фоне черного экрана. Известно, что стало с Ницше – он сошел с ума. Про дальнейшую судьбу лошади, говорит комментатор, мы не знаем ничего.
День первый. Ветер, ветер на всем белом свете. Извозчик с парализованной правой рукой и всклокоченной седой бородой гонит лошадь на хутор или как там называется это место на земле, не важно. Где-то, посредине ничто. Там стоит дом, рядом конюшня и сарай, чуть поодаль колодец. Извозчика встречает дочь, переодевает, укладывает в постель, варит картошку. Они едят. Потом сидят. Смотрят в окно. Там ветер. Ночью извозчик говорит: не слышно древоточцев. 58 лет их слышал, теперь нет.
День второй, третий, четвертый. Вы быстро понимаете, сколько их будет всего – по числу дней творения. Мир устроен симметрично и пропадает так же, как был создан, из него в неумолимой последовательности изымаются все основания. Последним исчезнет даже не свет, но слово.
А чисто технически это выглядит так. Минимум монтажных склеек (три десятка на два с половиной часа). Длинные планы-эпизоды, построенные на плавном движении камеры. Крупные планы делаются наездом, а не вклеены при монтаже. План-эпизод, говорит нам теория кино, – как правило, знак субъективного взгляда. Но Белу Тарра, наверное, удивил бы вопрос, с чьей точки зрения снят фильм, похожий на экранизацию фразы Ницше «Бог умер». В его вселенной Бог умер, зато Автор жив-здоров.
Точка съемки в «Туринской лошади» чаще всего где-то на уровне пояса. С одной стороны, это нейтральный, ничей взгляд (если такое возможно). С другой – он направлен снизу вверх, что придает бредущей в порывах серого ветра человеческой фигуре монументальность – и выбор ракурса продиктован именно этим. В своем нарочитом аскетизме «Туринская лошадь» предельно патетична. Здесь мало говорят, а любая вещь неизменно показана так, будто она с большой буквы. Не только книга – это Книга (Библия), тут, кажется, даже картошка – это Картошка.
Смотреть «Туринскую лошадь» трудно не потому, что это очень медленный фильм, персонажи которого повторяют одни и те же обыденные действия. Такая стратегия способна завораживать, внутри такого сюжета любое событие становится Событием. В этом смысле Бела Тарр даже пару раз допускает чрезмерность, как в эпизодах с нагрянувшими на хутор цыганами или заглянувшим за палинкой соседом, который заводит с хозяином ницшеанский разговор.
Смотреть этот фильм трудно, потому что он настойчиво утверждает, что не только последний, но и великий. Не оставляет зрителю права на сомнение (ну, может, все-таки не совсем великий? – нет, совсем и окончательно). Поэтому «Туринскую лошадь» либо безоговорочно принимают, объявляя гениальной, либо так же категорически отвергают, обвиняя Белу Тарра в позерстве.
Возможно, это великий фильм. Наверное, именно это мешает мне его полюбить. Как я люблю другой фильм Белы Тарра, «Гармонии Веркмайстера» (2000), в прологе которого тоже показывают модель мироздания. Герой объясняет механизм затмения, выстраивая Солнечную систему из завсегдатаев грязной пивнушки, которые изображают небесные тела и пьяно вращаются по орбитам. Когда с трудом стоящую на ногах Луну удается пристроить между Солнцем и Землей, на секунду наступает конец света. Как и все в пивнушке, ты чувствуешь это абсолютно ясно – и совершенно не понимаешь, как это получилось, хотя тебе только что самым наглядным образом показали.
В монументальной «Туринской лошади» ничего такого, к сожалению, нет.