Мы хотим стать точкой притяжения

И регуляторы, и участники российского инфокоммуникационного рынка указывают на Татарстан как едва ли не на самый технологически развитый регион страны, в котором и электронное правительство, и широкополосный интернет-доступ, и технопарки работают лучше, чем в большинстве других регионов. Выяснить, в чем секрет, «Ведомости» попробовали у министра связи и информационных технологий республики Николая Никифорова.

– Татарстан считается одним из самых продвинутых регионов России во всем, что касается высоких технологий, в частности электронного правительства. Почему?

– Самой главной задачей на сегодняшний день мы считаем перевод государственных услуг в электронный вид. Мы относимся к этому несколько иначе, чем на федеральном уровне. Мы фокусируемся на том, сколько раз людям не пришлось «ходить ногами», и считаем это ключевым показателем. Госорганы предоставляют тысячи видов услуг, но в электронный вид мы переводим прежде всего те, которые быстро дают ощутимый результат для граждан. Если мы посмотрим планы общефедеральные, то стоит задача перевода огромного количества услуг, среди которых, например, получение лицензий, разрешительных документов и т. д. Но мы считаем, что это немного не то, чего от нас ждет население. Мы ищем востребованные услуги и благодаря этому за 2011 г. смогли предоставить жителям Татарстана 10 млн услуг в электронном виде. Мы перевели 98 видов услуг и сервисов в электронный вид. Из них полноценных – 30. Вот эти 30 услуг у нас люди получили 10 млн раз, и мы считаем, что это очень хорошо. Рост колоссальный – за год в пять раз, нужно просто правильные услуги выпускать.

– Какие, например?

– Все, что связанно с ГИБДД, загсом, загранпаспортом, уплатой налогов, оплатой услуг ЖКХ, – банальные приземленные вещи, которые каждого из нас касаются. Мы старались популяризировать портал услуг. Сегодня каждый пятый набирает его в адресной строке [браузера]. Активно развиваем электронные очереди, потому что считаем, что это самый простой и понятный способ сэкономить время. Мы хотим, чтобы на каждую услугу при любом раскладе можно было заранее записаться в удобное назначенное время. По крайней мере, заранее увидеть, что в этот день приходить бесполезно, потому что там все загружено. И мы это внедряем по всем социально значимым направлениям – загсы, ГИБДД, миграционная служба, соцзащита.

– Что мешает внедрению электронных услуг?

– Например, проблема скрытых и внешних комиссий – очень комплексная и непростая. Мы пытаемся ее решать. Например, в Налоговом кодексе есть строчка, что при оплате госпошлины не может взиматься комиссия. Но при этом любой банкир вам скажет, что при оплате с помощью Visa, MasterCard и т. д. комиссия всегда есть – в этом суть платежной системы. Отсюда вывод, что платить госпошлину карточками невозможно. То есть возможно, только если отдельный банк заключил соглашение с отдельным оператором и т. д. Но, учитывая, что банков сотни, видов услуг тысячи, это такая интересная проблема.

Другая часть этой проблемы находится в зоне ЖКХ. Дело в том, что многие управляющие компании подписывают какой-нибудь договорчик с каким-нибудь банком, где вы можете платить без комиссии. И эту комиссию платят они за вас сами. А если вы будете платить в другом банке, то с вас эту комиссию возьмут сверху. А если вы к ним придете как оператор какой-нибудь платежной системы или как интернет-сайт, пусть даже госуслуг, который позволяет платить [карточкой] Visa или MasterCard, то они скажут, что про комиссию Visa и MasterCard и другого банка, который вам карточку выдал, они ничего не знают, и попытаются тоже переложить это на население.

Мы считаем, что тут должны быть понятные правила игры. Можно ли эти комиссии скрывать, включать их внутрь или, наоборот, нужно сделать их внешними и обеспечить конкурентный рынок этих комиссий? Потому что когда что-то внутри, а что-то нет, получается не совсем рыночная конкуренция. Проблема комиссий нас очень беспокоит, мы считаем, что она сдерживает развитие безналичной карточной формы оплаты в России. Если на Западе всегда и везде все платят карточкой и наличные – это редкость, то у нас наоборот. Мы даже наблюдаем, что у нас люди могут в интернете что-то узнать и потом наличными оплатить в инфомате.

Недавно мы унифицировали все комиссии на портале услуг и в инфоматах электронного правительства. На портале комиссия при оплате картами любых банков составляет 2,5%, в инфоматах наличными – 3%. Очевидно, что оплачивать карточкой выгоднее, чем наличными, – здесь ниже процент комиссии, так как нет затрат на обслуживание, инкассацию и т. д.

Однако здесь есть и еще одна проблема: когда я карточкой что-то оплатил, я не всегда могу это «подшить к делу». К примеру, те, кто платит социальную ипотеку, потом в налоговой службе предъявляют бумажки с синей печатью банка для получения налогового вычета. Что они предъявят, если они оплатили это в электронном виде в интернете? А как налоговая служба об этом узнает? А кому она поверит? А что, если прокуратура придет проверит? Таких вопросов много. Рынок этих платежей – это миллиарды долларов в масштабах страны. И все эти правила игры – полпроцента тут, полпроцента там – это фантастическая возможность.

– В Татарстане работает проект информатизации образования. Как он развивается?

– Мы оснастили учителей ноутбуками, они есть у 100% учителей, 42 000 ноутбуков. Каждый ноутбук стоил в среднем 15 000–16 000 руб. В 1486 школах работает 11 000 WiFi-точек. У нас тотальное WiFi-покрытие школ. Мы видим по статистике, что 99,6% учителей работают с ноутбуками в школе или дома, т. е. они выходят онлайн, мы их персонифицируем и ведем учет. 425 школ мы подключили по оптике. Это тоже фантастическая проблема в стране, потому что в рамках нацпроекта мы получили подключения школ по ADSL. Это был реальный прорыв для своего времени, но в 2012 г. [эта технология] уже не выдерживает критики от самих учителей и школьников. Когда в школу пришло 40 учителей, каждый с ноутбуком, и они полезли через WiFi-точки в этот ADSL-канал, это просто не работает. И думать, что вот мы выложили на федеральном портале Минобразования электронные ресурсы и ими кто-то будет пользоваться в условиях, когда в школе ADSL, – просто вводить себя и других в заблуждение: давайте признаем, что это не работает. Если в школах не появится оптика или 4G, то электронного образования там не будет.

– А кто платит за этот ШПД по оптике в школах?

– Республика Татарстан, бюджет. Строит компания «Таттелеком» в рамках своей инвестпрограммы. Мы платим 10 000 руб. в месяц за канал 100 Мбит/с до каждой школы, это очень дешево. Важно, что это, по сути, формирование электронной среды общения учитель – школьник – родитель. 40 000 учителей, 402 000 школьников и 350 000 родителей – почти 800 000 человек, которые имеют логины на образовательном портале Татарстана, приходят туда.

– Что они там могут увидеть?

– Во-первых, электронные дневники и журналы. Во-вторых, мы год за годом формируем [дополнительный] электронный контент. Мое личное субъективное мнение, что в ближайшие три-пять лет мы перейдем к какой-то новой форме образовательных материалов для школ. Я считаю, что бумажные учебники будут очень быстро отмирать и будет какая-то живая среда с постоянно обновляющимся контентом. Почему даже в тех школах, где у нас стоит один еле дышащий ADSL, мы все равно сделали 15 WiFi-точек? Потому что туда все равно когда-нибудь дойдет оптика и у школьников через год-два-три появится какое-нибудь портативное электронное устройство за $200 с [поддержкой] WiFi. И через этот WiFi школьники, пусть даже не все одновременно, будут выходить в сеть. Это настолько очевидно, что не нужно это игнорировать.

Проблема в том, что в школе нет айтишников. Какой бы там учитель физкультуры ни отвечал за поддержку компьютеров – это не работает. Мы пытаемся сделать тотальный аутсорсинг: у школ просто должно быть определенное количество компьютеров и сервисов, и они не должны мудрить, ставить какие-то свои программы. Обычно находится какой-нибудь талантливый школьник, для которого IT-среда школы становится площадкой для экспериментов. Периодически система не работает, в результате рушится весь процесс – нельзя оценки в журнал поставить и т. д. Поэтому мы хотим вывести это в полный аутсорсинг, чтобы у нас везде были люди на местах. Это будут сотрудники ГУП «Центр информационных технологий», такого аутсорсингового государственного оператора. Если что-то не работает – это их проблема.

53 школы мы объявили центрами IT-компетенции. Туда отгрузили максимум всевозможных новинок, и с нового учебного года они полностью перейдут на юридически значимые безбумажные журналы.

– А с «Роснано» и их ридерами вы работаете?

– Не знакомы, не в курсе. Я их, по крайней мере, не видел, и никто не выходил на нас с предложениями. Но мы к этому готовы.

– Вторая огромная социальная отрасль – здравоохранение. Насколько глубоко продвинулась ее информатизация?

– В ноябре прошлого года все регионы получили 12 млрд руб. на программу модернизации здравоохранения. Есть определенные правила: федеральный бюджет дает деньги на компьютеры, на телекоммуникационное оборудование и локальные сети. Регионы должны сделать свои прикладные решения, которые будут везде работать. Татарстан приобрел 10 000 новых электронных рабочих мест. По сути, компьютер будет теперь на рабочем столе у каждого врача. Эта банальная инфраструктурная проблема была тем препятствием, которое не давало развиваться электронному здравоохранению. Софтовых наработок в республике очень много. Есть две компании – «Барс групп» и «Кир», которые работают во многих регионах России. Они даже умудряются во многих регионах биться друг с другом на аукционах, роняя цену в три раза.

Что уже сделано? Например, в Нижнекамске 100% всех посещений врача происходит по электронной записи. Когда мы говорим «по электронной», мы подразумеваем и интернет, и терминал, и телефон. Миллион записей в 2011 г., хотя это маленький город, там 230 000 человек живет. И ежедневно примерно 600 человек записывается через портал услуг, примерно 2000 – через центр телефонного обслуживания.

Мы сделали так называемый онкокластер: всю систему, связанную с онкологией – от крупных онкологических центров до всех онкокабинетов в районных больницах, – увязали в единую систему. В ее рамках создали единую медицинскую карту, которая сегодня есть у 400 000 жителей республики, – это те, кто так или иначе столкнулся с проблемой рака. Более того, за счет того, что мы наладили передачу этой информации, есть доказанная медицинская статистика, что мы, во-первых, повысили раннюю выявляемость онкологических заболеваний, а, во-вторых, реально сократилась смертность за счет того, что быстрее информация доходит и быстрее этого человека выводят на нужный уровень оказания медицинской помощи.

– А в этой сфере какие проблемы?

– Есть большая проблема. Здравоохранение – это услуга, за нее платит либо фонд обязательного медицинского страхования, либо страховые компании. Любой прием у терапевта, снимок на томографе стоит денег. За информационные технологии кто-то должен платить. То, что страна за два года вкладывает 24 млрд руб. в инфраструктуру здравоохранения, проще говоря, в компьютер на рабочем столе у каждого врача, и то, что все здравоохранение сейчас информатизируют, говорит о том, что в тарифах на здравоохранение должна появиться составляющая на IT. Ее нужно обосновывать, ее нужно защищать и нужно понимать, что если прием терапевта стоит условно 100 руб., то должны быть, условно говоря, 5 или 10 руб., которые будет стоить вся инфраструктура, связанная с удаленной записью на прием, с обслуживанием его компьютера, сетей, телекоммуникаций, защитой данных и т. д. В эти 100 руб. заложена оплата отопления, канализации, водоснабжения, освещения, резиновых перчаток, которые надевает врач, стола и стула, медицинского оборудования, амортизация томографа, на котором он работает. Когда мы вложили 24 млрд руб. федеральных инвестиций и регионы дали еще миллиардов десять, мы получили огромные инвестиции – более миллиарда долларов. Нужно включать расходы на эксплуатацию, иначе все это через год выключится и не будет работать. Это вопрос тарифов – в тарифах ФОМС и других страховых компаний должна появиться эта составляющая. То есть объективно стоимость конкретного факта медицинского обслуживания должна чуть-чуть подрасти, но в целом наступит очень серьезная оптимизация. Терапевт с компьютером стоит дороже, чем терапевт без компьютера, но он более эффективен.

Формируется огромная рыночная IT-ниша. Кто будет аутсорсером обслуживания IT-инфраструктуры в каждом регионе? Может быть, это будут крупные федеральные игроки, может быть, местные IT-компании или госструктуры. Но факт, что возникает новая ниша.

– А министерство здравоохранения согласно?

– Согласно, но эти решения не приняты еще. Федеральные министерства должны инициировать поправки, приказы. Пока этого еще нет. В госорганах принято верить уже подписанному документу, потому что можно пять раз обсуждать его на разных комиссиях, согласовывать или нет.

– Какой примерно объем финансирования требуется?

– Сложно сказать, нужно обосновывать. Опять же он будет разный. В Татарстане с высокоразвитой инфраструктурой стоимость обслуживания будет ниже. Точно так же, как стоимость отопления в Татарстане и в Тюмени разная.

– Расскажите о системе «Глонасс-112».

– Это интегрирующий проект, который объединяет сразу много направлений. Это та самая система [связи со службами экстренного реагирования] «112», наконец-то по ней приняли федеральное постановление в ноябре 2011 г., наконец-то ее начинают официально строить, мы ее начинаем официально сдавать.

– А до постановления?

– Ну как-то эта система функционировала, но, честно говоря, ни в одном регионе не имеют права даже использовать номер «112», потому что должен быть соответствующий приказ, должен быть утвержденный проект, все это нужно согласовать. То есть в каком-то смысле это самодеятельность. Но наша самодеятельность привела к тому, что за прошлый год мы обработали 464 000 звонков на номер «112» в республике. Это очень востребовано. Каждый пятый звонок был по делу. Можно удивиться: «лишь каждый пятый?!» На самом деле это очень хорошо, потому что четыре звонка из пяти – это мусор, который валится на службы 01, 02, 03, 04, куда невозможно дозвониться.

– А что это за звонки?

– Это балуются дети, это человек, у которого кончились деньги на сотовом телефоне, ночью в садовом товариществе просит вызвать ему такси, потому что он больше не может ничего сделать. Все, что угодно. И это четыре пятых. В этом и есть смысл системы «112», что экстренные службы должны заниматься экстренными вызовами. А «112» – это первая линия, фильтр. Там работают психологи, там люди знают разные языки. Под Универсиаду мы, например, запускаем мультиязычную линию. Потому что очевидно, что на номер «112» будут звонить люди на английском, испанском, китайском языках, и им будет требоваться какая-то помощь.

Мы продолжаем шаг за шагом оснащать все дежурно-диспетчерские службы оборудованием «Глонасс». Из 458 всех подразделений служб 01, 02, 03, 04, которые разбросаны по республике, [оборудованием «Глонасс»] оснащено 261, каждая третья машина экстренной службы им оснащена. Это очень высокий показатель. Мы хотим довести [его] до 100%.

Мы считаем, что «112» – это как раз пример эффективного использования IT-технологий, которые позволяют вести внешний контроль за работой экстренных служб. Потому что именно в системе «112» будут четкие отметки времени: время звонка, время нажатия кнопки оператором, время принятия заявки экстренной службой, время назначения экипажа, экипаж отъехал, экипаж приехал, экипаж доставил в больницу. Эту правду никто не знает сегодня, а она зачастую ужасна. У нас были служебные расследования, когда мы выявляли, что из-за не совсем четкого взаимодействия экстренных служб гибли люди.

Это так же, как, например, электронные торги, которые усложнили коррупцию в стране. Кто бы что ни говорил, на электронных аукционах экономятся миллиарды и триллионы рублей. Можно лукавить, можно говорить, что это неэффективно, но то же самое и здесь – когда внедрится система «112». Но именно по татарстанской модели, именно с «Глонасс», и даже прежде всего с «Глонасс». Когда экстренные службы начнут скоординированно работать в одной системе, обнаружится, что «вдруг» почему-то значительно ухудшились показатели доезда «скорой помощи», всплывет масса проблем, о которых никто не хочет сегодня знать. Но это очень важно.

В ноябре 2011 г. по нашему предложению наконец-то узаконили право оператороров связи на передачу информации о координатах звонящего на номер «112». С самого начала, с 2009 г., наша система это подразумевала, мы это показывали всем – и вот прошло два года, и наконец-то появилась официальная строчка в постановлении правительства России, что это можно делать. Правда, выясняется, что это сложно технологически, операторы не всегда готовы и т. д. Есть и еще проблема – sms-сообщения на номер «112». Казалось бы, банальная вещь, но когда оператор получает sms, то зачастую все это агрегируется в каких-то межрегиональных шлюзах. И отделить sms, отправленное с территории Татарстана, от sms, отправленного с территории Чувашии, очень сложно технологически. Это тоже очень важно, потому что в Татарстане несколько десятков тысяч людей, у которых проблемы с речью или слухом. И они не могут вызвать «скорую» по телефону в случае, например, сердечного приступа. И отправка sms для них в этой критической ситуации единственный шанс привлечь внимание экстренных служб.

– А как развивается связь в Татарстане?

– У 62% домохозяйств есть компьютер и интернет, в Казани – у 78%. При этом 85% населения имеет доступ к 3G. Это очень важно, потому что 3G – это фантастическая конкуренция с проводным ШПД. Я на даче пользуюсь 3G и прекрасно обхожусь без оптики.

– Какова скорость передачи данных в 3G?

– В районе 1 Мбит/с – этого достаточно, если ты не качаешь HD-видео. На YouTube любой ролик включается и играет без торможения.

– Сотрудничаете с операторами?

– Мы пытаемся им административно помогать в части совместного строительства базовых станций. У нас в начале 2011 г. был месячник, посвященный качеству связи, основные жалобы были на поставщиков тогда. Мы применили технологию краудсорсинга – вывесили на сайте министерства карту, каждый мог поставить на ней точку, где у него возникают проблемы с сотовой связью. Выявили проблемные места, туда поехал Роскомнадзор, включил там прибор, оштрафовал сотовиков, выписал по 10 000 руб. смешного штрафа (такое законодательство). В результате операторы перераспределили свои инвестпрограммы в пользу Татарстана. Они установили в 2011 г. 973 базовые станции. Это гораздо больше, чем в 2010 г., хотя они выполнили собственный план только на 70% – у них были проблемы с поставкой оборудования.

Но там, где проблемные точки, они объективно проблемные. Не потому, что оператор не хочет там ничего ставить, а либо его с крыш сгоняет местное ТСЖ, либо какое-то здание находится в федеральной собственности и нужно проводить федеральный аукцион на право размещения там оборудования. В таких местах мы стараемся административно помогать операторам, но с условием, что они друг друга туда пускают. Чтобы два или три оператора сразу на одной вышке «висели». Это сразу решает проблему в конкретном микрорайоне или где-то еще.

– В прошлом году было много шума из-за решения о демонтаже подвесных линий связи в Казани. Зачем это понадобилось?

– С июля по декабрь 2011 г. мы демонтировали 358 км линий. Это 11% от их общей протяженности. Очень простая ситуация. Подвесной провод – это нарушение правил благоустройства города. Если где-то висит подвесная линия связи, то приходят городские власти и выписывают штраф либо владельцу здания, на котором висит провод, либо оператору – если владелец здания доказал, что это провод оператора. К примеру, на владельца какого-нибудь здания выписали уже повторный штраф, а повторный штраф в Казани – это 200 000–500 000 руб. В итоге директор поднимает трубку, звонит [своему сотруднику] и говорит: «Возьми топор – и чтобы завтра утром никаких кабелей не было!» Чтобы не было таких незапланированных, спонтанных, эмоциональных демонтажей, мы подписываем соглашения с операторами, в которых есть четкий календарный план демонтажа. Там написано, когда какая подвесная линия должна быть демонтирована. И если написано, что она будет демонтирована, например, в сентябре 2012 г., то до сентября штрафовать не будут. Протокол составят, оформят как предупреждение, но штраф не потребуют. Это соглашение трехстороннее – оператор связи, муниципалитет и министерство информатизации и связи Татарстана. Практически по всему объему мы договорились и подписали [соглашения], в том числе с такими крупными операторами, как ТВТ (принадлежит МТС) и «Эр-телеком». На сегодня штрафов вынесено примерно на 76,5 млн руб.

– Эти правила благоустройства когда были приняты?

– Во многих городах они появились в середине 2000-х гг.

– Ваш рабочий кабинет, как ни странно, находится не в министерстве, а в IT-парке. Насколько этот проект технопарка удался?

– Это супервдохновляющий проект, 100% площадей занято. Строим параллельно вторую площадку IT-парка в Набережных Челнах. Все приходят, говорят – дайте еще площади столько же, сколько у нас уже есть, IT-компании растут безумными темпами, у резидентов парка выручка за 2011 г. – 2,6 млрд руб. Работает 64 компании, 1512 сотрудников, средний возраст – 24 года, выработка на сотрудника – 1,7 млн руб. Уже пять компаний-резидентов получили статус участника проекта «Сколково». Думаю, что скоро их станет значительно больше – подано очень много заявок. Запущен и на 100% заполнен бизнес-инкубатор. Девять резидентов бизнес-инкубатора получили гранты от Агентства инновационного развития Татарстана на 12 млн руб. Загрузка дата-центра – 33%.

У крупных российских IT-компаний, таких как «Лаборатория Касперского», выручка на сотрудника – 6–8 млн руб. в год, у нас – около 2 млн руб. ВРП Татарстана за 2011 г. – 1,3 трлн руб., его обеспечили около миллиона человек трудоспособного населения. Получается, что Татарстан вместе с «Камазом», «Татнефтью» и «Оргсинтезом» выдал 1,3 млн руб. в расчете на одного трудоспособного жителя, а 24-летние ребята из IT-парка уже выдали каждый по 1,7 млн руб., и у них еще большой потенциал роста. И я уверен, что когда они начнут экспортировать свои решения, пусть даже они дадут не 6–8 млн руб. на сотрудника, как «Касперский», но даже если они сделают 5–6 млн руб., это будет в три раза выше, чем средний уровень по Татарстану. То есть это доказательство того, что IT-отрасль – реальный способ повышения качества жизни, серьезнейший сектор экономики, который надо растить.

– Проект IT-парка как-то увязан с образовательными проектами?

– Да, Татарстан хочет стать одним из российских центров подготовки IT-специалистов. На базе Приволжского федерального университета открылась Высшая школа информационных технологий и систем, в прошлом году 30 студентов получили персональные гранты от IT-парка. Там обучение только платное, но мы дали гранты тем, у кого были максимальные баллы ЕГЭ. В этом году уже 100–150 абитуриентов получат гранты. Причем мы хотим, чтобы максимальное число студентов приехали из других городов. У нас есть деревня Универсиады, где за 50 руб. в месяц, по ставке общежития, ты живешь в квартире с отличным ремонтом и бытовой техникой. То есть Казань – это хорошее место, куда можно приезжать, жить по принципу современного европейского, американского кампуса и, приехав из Владивостока, на деньги Татарстана обучаться в Высшей школе информационных технологий и систем, где преподают дисциплины ведущие IT-архитекторы компаний – резидентов IT-парка.

Это все превращается в модель того самого Иннополиса – инновационного города-спутника Казани. На территории Иннополиса мы планируем открыть ИТ-университет и рассматриваем в качестве партнера американский Университет Карнеги Меллон (Carnegie Mellon University), занимающий высшие позиции в рейтингах в области подготовки специалистов по информационным технологиям. Возможно, будут два варианта обучения. Дорогой – когда для получения образования не нужно будет ехать в Европу или США, можно будет учиться здесь, ходить на лекции приезжающих специалистов. И бюджетный вариант – когда преподавание идет по тем же программам, но нашими преподавателями, прошедшими очень серьезную подготовку. Мы будем пытаться уместиться в этот же лимит 100 000 руб. на студента, поддерживая это грантами, той инфраструктурой, которая построена под Универсиаду. Все для того, чтобы мы могли реально привлекать талантливых молодых людей. Конечно, впоследствии мы хотим их уговарить оставаться работать здесь.

– Чем IT-парк отличается от других технопарков?

– IT-парк – это не здание, а экосистема, не побоюсь этого заезженного слова, включающая в себя много составляющих. Не случайно, говоря об IT-парке, мы упоминаем Высшую школу информационных технологий и систем, бизнес-инкубатор, гранты, мероприятия, которые тут проходят. С ребятами из IT-парка занимаются ведущие бизнес-тренеры, постоянно проходят семинары и тренинги – Радислав Гандапас, Глеб Архангельский, Игорь Манн и т. д. Это целая экосистема, мы нацеливаем ребят на лидерство, на успех, на глобальную конкуренцию.

– Кто за это платит?

– IT-парк – самоокупаемая структура. У него есть центры прибыли и центры затрат. Центр прибыли – это конференц-зал, в котором проходят мероприятия, в том числе внешние, за которые платят деньги. Это дата-центр, который при 33%-ном заполнении дает определенный доход. Центром затрат является сама сдача в аренду – она убыточна, мы сдаем площади [по ценам] ниже рынка и ниже себестоимости. Бизнес-инкубатор со всеми его мероприятиями – тоже центр затрат. То есть у нас сбалансированная бизнес-модель, государство не финансирует IT-парк.

– В бизнес-инкубатор приходят люди с идеями на так называемой салфеточной стадии, т. е. у которых есть только идея, «нарисованная на салфетке»?

– Да. И мы помогаем им с бухгалтерией, маркетингом, патентами, просто тренируем команду. Там фантастические условия, и туда непросто попасть – конкурс один к пяти обычно. Отбирают [идеи] бизнесмены – венчурные инвесторы, предприниматели.

– Они потом участвуют в этих проектах, финансируют их?

– У нас есть софинансирование, которое косвенно идет через Татарстан, – 12 млн руб. грантов. Это очень мало. У большинства ребят есть частные инвесторы – еще по два, по три, по пять миллионов им кто-то как-то где-то дает. Сегодня целый ряд фондов рассматривает проекты, которые есть в IT-парке. Я пока не могу привести конкретных примеров сделок, но ряд из них уже в стадии подписания...

– Когда начал работать IT-парк?

– Здание было достроено в октябре 2009 г., в 2010 г. он начал полноценную работу. Бизнес-инкубатор открылся в апреле 2011 г. К концу августа планируется запуск второй площадки IT-парка в Набережных Челнах, сейчас там заканчиваются общестроительные работы, идет внутренняя отделка. Его строительство обойдется в 1,3 млрд руб.

Казанский IT-парк обошелся в 2,5 млрд руб. Эти деньги возвращаются в бюджет в виде налогов. В 2011 г. компании IT-парка уплатили более 400 млн руб. налогов. Где-то за семь лет с момента запуска IT-парк окупается за счет налогов, которые его резиденты платят в бюджет России и Татарстана.

– Вы собираетесь строить Иннополис, IT-город рядом с Казанью. Зачем, IT-парка не хватает?

– Сейчас в казанском IT-парке все площади заняты, ребята тут как селедки в бочке. Мы должны или предложить им уйти отсюда в офисные центры, или дать им новые площади. Проблема роста очень серьезная. Инфраструктура для работы и жизни – это серьезный вопрос, и она должна быть сделана с очень большим запасом на очень большой рост. В Иннополисе будет 60 000 работающих IT-специалистов, а всего примерно 150 000 жителей. Именно поэтому не 10 или 100 га, а 1200. Именно поэтому не Казань, а пригород, который сейчас активно развивается. Именно поэтому частно-государственное партнерство. То есть мы не хотим предлагать Минкомсвязи строить что-то в Иннополисе на бюджетные деньги.

Кроме того, сейчас IT и связь Татарстана занимают 3,7% от ВРП республики, а мы хотим, чтобы стало 6–7%. Это невозможно, не реализовав проект масштаба Иннополиса.

– Иннополис – это официальное название, город так и будет называться? Раньше было другое название – IT-деревня.

– Да, мы зарегистрировали торговую марку, причем на глобальном уровне. Проблема с IT-деревней была в слове «деревня», которое не вполне воспринимала русскоговорящая часть наших клиентов. И была проблема с глобальным позиционированием. Что такое Иннополис – понимают все, это название однозначно пишется и произносится на всех языках. Честно говоря, мы удивились, когда оказалось, что это название не занято. Появится ли имя собственное – не знаю, может быть, и нет. Но мы хотим создать официальное муниципальное образование. Там будет глава исполкома, совет депутатов.

– Кто будет вкладывать деньги в строительство Иннополиса?

– Мы исходим из того, что государство построит базовую инфраструктуру – дороги, канализацию, электричество, детские сады, школы, поликлиники. Отрасль вполне готова на инвестиции. Конечно, это могут быть какие-то государственные институты развития, понятно, что мы будем искать длинные дешевые деньги, но мы знаем и уже доказали, что это все окупаемо. Более того, среднестатистический айтишник – это почти в два раза более состоятельный человек, чем средний житель Татарстана, несмотря на то, что этому айтишнику в среднем еще 24 года.

Грубо говоря, это будет территория, в которой объективно будет очень высокий уровень жизни. Соответственно, в ней будет хорошая социальная инфраструктура. Школа, поликлиника, детский сад там будут значительно лучше, чем в среднем по России. И это еще один аргумент для тех, кто претендует на трудоустройство в компаниях – резидентах Иннополиса, приехать сюда.

– Как и кто будет строить все остальное?

– Мы планируем построить первое очень крупное офисное здание на 10 000 человек. Мы сейчас обсуждаем целый ряд схем финансирования, это будут привлеченные длинные дешевые деньги. Проще говоря, это такой же IT-парк, только построенный не на бюджетные деньги, а на коммерческие, который окупается за определенное время.

– А участки продавать тем же IT-компаниям собираетесь?

– Это обсуждается, но скорее нет. У нас не Калифорния, нет самоцели у каждой компании построить свое отдельное здание и водрузить на него свой логотип. Компания с радостью на хороших условиях заключит контракт по долгосрочной аренде на 10 лет и будет развиваться, понимая, что, если она расширится, то заключит долгосрочный контракт по аренде на соседнем этаже.

– А жилые здания?

– Это, по сути, тоже коммерческая недвижимость, мы в основном ориентируемся на долгосрочную аренду.

– То есть нельзя будет купить участок и построить себе коттедж?

– Пока это не предполагается. Возможно, это тоже будет, но это вопрос целостности нашей финансовой модели. Мы пока не утвердили мастер-план, хотя уже считаем, сколько будет стоить мегаватт электричества, стоимость километра дороги, какой на ней будет тип освещения. Иннополис – это не только проект строительства зданий, это огромный перечень задач. Например, мы будем обращаться к федеральному центру с просьбой расширить участок федеральной дороги – нужно повысить его категорию с третьей до первой, строить развязку, повышать пропускную способность. Мы хотим стать точкой притяжения, которой сегодня являются Сингапур, Нью-Йорк или Франкфурт. Причем не только для российских специалистов. В Кремниевой долине сейчас 60% населения – приезжие.

– За счет чего, по-вашему, люди поедут, например, из Кремниевой долины сюда?

– Такие примеры уже есть. Мы зарегистрировали две компании, учрежденные жителями Кремниевой долины. Они зарегистрированы в Татарстане, в IT-парке. Потому что здесь хороший комплекс мер господдержки, здесь кадровый потенциал, здесь интересная точка роста. У всех есть свои конкурентные ниши. Идеи, креативные люди, новые люди, новые, еще не задействованные возможности, – это и есть конкурентное преимущество. У нас большой котел, мы под ним разводим огонь, сыплем в него все, что под руку попадется, помешиваем, пробуем на вкус, сыплем другое, снова пробуем. Нет рецепта. У нас задача очень простая – нам важно, чтобы в Иннополисе работали 60 000 человек и выработка на них была 5 млн руб. на каждого. Тогда это будет суперместо, сюда очереди будут стоять, здесь аэропорт отдельный откроется. Все должно быть экономически обосновано.

– Уже понятно, во что обойдется Иннополис государству?

– Нет, такого расчета пока нет. Более того, Татарстан все равно строит детские садики, дороги, школы. Что-то из этого он построит в Иннополисе. Это вопрос наших госкапвложений. У нас нет точных расчетов, потому что сейчас это проектируется, перерисовывается. Но это совершенно разумные деньги. Вот, например, строительство первого офисного центра в Иннополисе. Что такое 10 000 работников? Это 240 000 кв. м, при стоимости строительства с хорошей инфраструктурой в 43 000 руб. за метр стоимость этой недвижимости – примерно 8,6 млрд руб.

– Не боитесь, что Сколково перехватит у вас всех специалистов?

– Нет, Сколково – это очень маленький город, который, конечно, привлекает инновационные компании особым налоговым режимом и грантами на миллиарды рублей. Всё Сколково – это примерно 12 000–15 000 рабочих мест. Значит, в IT-кластере Сколково (одном из пяти кластеров) будет 2000–3000 рабочих мест. Для страны это очень мало. Я уверен, что многие татарстанские компании получат статус участника Сколково, но также уверен, что ни одна из этих компаний в подмосковный город Сколково физически не переедет. Потому что им здесь будет хорошо. Я очень рассчитываю, мы уже неоднократно просили об этом, что будет предусмотрен механизм распространения статуса Сколково на другие территории. И мы можем внутри Иннополиса сделать отдельную небольшую территорию «Сколково», где компании – резиденты этого центра смогут комфортно продолжить работу. Одна из проблем России – в ее безумной централизации: и финансовой, и управленческой, и демографической. В США почему-то есть Чикаго, Лос-Анджелес, Хьюстон, Нью-Йорк, Бостон и т. д. У нас есть Москва, чуть-чуть – Санкт-Петербург, и ничего больше почти нет. Мы считаем, что нужно бизнес децентрализовывать, в том числе за счет таких проектов.

– Какие-то налоговые льготы предусмотрены для Иннополиса?

– У региона нет никаких полномочий по льготам. Но если хотя бы одному квадратному метру в Иннополисе присвоят статус территории Сколково, то на этот метр мы зарегистрируем всех участников Сколково из Татарстана, и у них будут все льготы, предусмотренные федеральным законом.

– Вы сотрудничаете в проекте Иннополиса с Сингапуром. В чем именно?

– Да, сингапурцы – частые гости здесь. Они завершают работу над мастер-планом. Там будет общий градостроительный план, исходя из которого мы будем знать, какой протяженности, ширины и в каком направлении должна быть автодорога, где оптимально расположить электрогенерирующие мощности, какое будет решение по утилизации сточных вод, где будет центр концентрации ресторанчиков, кинотеатров и т. д. В апреле в Казань приезжал Лиу Тай Кер – глава компании – разработчика мастер-плана RSP Architects, чтобы показать очередной этап разработки мастер-плана. Во время этого визита как раз и было решено увеличить численность населения Иннополиса с планируемых изначально 50 000 до 150 000 человек. Ориентация на больший масштаб необходима для того, чтобы Иннополис мог стать самодостаточным городом с потенциалом роста на несколько десятилетий вперед.

– А деньги сингапурцы какие-то вкладывают?

– Те, которые проектируют, – нет. Но с одной из сингапурских компаний мы ведем переговоры, мы хотим, чтобы они стали одной из управляющих компаний в Иннополисе.

– Когда заработает Иннополис?

– Мой супероптимистичный прогноз – что в 2014 г. первая очередь запустится, и там начнут жить люди. Он пока не подкреплен подписанными документами, но если нам будут помогать и не будут мешать, то это вполне реалистичный план.