В главных ролях: Капитал должен вернуться

Бюджетные правила – вещь крайне важная, но, перефразируя известную шутку, в экономике есть вещи поважнее, чем бюджет. Нужно переходить к бюджетным правилам, но, какие они должны быть, надо уточнять. Дело не в том, чтобы выбрать между $90 и $100 за баррель нефти, любая цена означает секвестр бюджета, потому что нынешние расходы соответствуют цене $110–115. Вопрос в том, за счет чего проводить этот секвестр, а это выводит нас на вопрос, каковы приоритеты экономической политики, как совместить задачи развития, модернизации с задачами поддержания бюджетной и в целом макроэкономической сбалансированности.

Еще до кризиса была принята Концепция долгосрочного социально-экономического развития России до 2020 г. По параметрам пенсионной системы предполагалось обеспечить соотношение средней пенсии и средней зарплаты более 30% к 2020 г. Однако перед кризисом и в ходе кризиса государством были приняты очень серьезные социальные обязательства. Причем если дорогу можно перестать строить, что мы, собственно говоря, и сделали во время кризиса, то социальные обязательства, приняв, уже не отменишь. Мы уже подняли соотношение пенсии и зарплаты до 35–36%, т. е. намного выше, чем предполагала концепция. Мы также пошли на значительно более высокие, чем планировалось ранее, расходы на оборонный комплекс.

Сейчас мы находимся в условиях, когда маневрировать становится сложно. Вроде бы у нас иная ситуация, чем в Европе. Наоборот, мы имеем нулевой дефицит бюджета на этот год, но дисбаланс между нефтегазовым бюджетом и в целом бюджетными обязательствами большой – примерно 10–11% ВВП. И при такого рода социальных и оборонных обязательствах, как у нас, сократить его даже в среднесрочной перспективе не получится, да и в долгосрочной достаточно сложно. Поэтому пространство для маневров очень ограничено.

Другое общество

Главный вопрос – это содержание преобразований в сфере образования, здравоохранения, науки, которые, как показывают все оценки, будут стоить существенных денег бюджету. Сейчас наши расходы на инфраструктуры небольшие – около 2% ВВП, с учетом региональных бюджетов. Это меньше уровня не только Китая, который на эти цели тратит 5,5% ВВП, но и Чехии, страны с совершенно другой плотностью дорог и уровнем развития транспортных услуг. Расходы на образование и здравоохранение у нас на уровне Индии и других развивающихся стран. Поэтому, если мы хотим быть конкурентоспособными, нужно идти на очень серьезные реформы в этих секторах. Причем это вопрос не только экономики, но и социальных сдвигов. Значительная или большая часть людей, которые работают в секторе общественных услуг, не относятся к среднему классу. Люди должны иметь возможность своим трудом обеспечить себе конкурентоспособный уровень жизни. Тогда у нас действительно будет другая экономика, однако это означает серьезную бюджетную нагрузку.

Ключевая развилка

Одна из ключевых развилок, которые возникают, – выбор между пенсионной системой и остальными расходами бюджета. Дефицит пенсионной системы при сложившихся правилах, если не идти на существенные налоговые льготы или повышение размера страховых выплат, составит более 2,5% ВВП в ближайшее время, к 2020 г. – уже 3% ВВП, далее он приблизится к 4% ВВП. Это означает, что, даже для того чтобы бюджетная система в целом была бездефицитна, мы по остальным доходам и расходам должны иметь профицит в таких же размерах, т. е. 3–4 процентных пункта ВВП. Это несовместимо не только с нашими оборонными обязательствами, но и, как я уже сказал, с расходами на развитие, потому что эти расходы на развитие на федеральном уровне и так недостаточно велики (в лучшем случае всего 2–2,5% ВВП). Поэтому вопрос бюджетного маневра и бюджетных правил – это вопрос другой структуры и общества и движущих сил экономического роста.

В нашей экономике соотношение 1/3 очень распространено. Если мы возьмем долю нефтегазового комплекса в ВВП, то это примерно треть, его доля в доходах бюджетной системы в целом – та же треть, а в федеральном бюджете даже выше – более 40%. Но если посмотреть на темпы роста российской экономики, то ситуация принципиально иная. Доходы от экспорта на 80% обеспечиваются углеводородами, но в самом ВВП, т. е. в реальном процессе производства, удельный вес нефтегазового комплекса намного меньше.

По сути, нам нужно к 2020-м гг. создать экономику, где эта пропорция существенно поменяется. Кардинально изменить структуру экспорта, если цены на нефть и газ не будут падать, нам, конечно, вряд ли удастся. Но даже при наших сверхоптимистичных расчетах это все равно означает, что ненефтегазовый экспорт должен увеличиться примерно в 2,5–2,6 раза к 2020 г., а к 2030 г. – уже в 10–15 раз, и это минимальная планка требований, чтобы при стабильных ценах на нефть не уйти в большой дефицит по торговому балансу и особенно по счету текущих операций. То есть не меняя структуры экономики, мы не сможем обеспечить стабильность платежного баланса. Это означает, что если сейчас мы можем себе позволить экспортировать капитал и при этом иметь достаточно сильный рубль, то в дальнейшем наш платежный баланс, а значит, и наша финансовая система будут целиком определяться тем, вернется капитал в Россию, будет кто-то в Россию вкладывать или нет.

Новые источники

Сейчас нефтегазовый комплекс – это 25–26% ВВП, но к 2030 г. его доля при относительно стабильных ценах упадет минимум до 12–15% в реальном выражении. Почему? Потому что существенных масштабов роста производства экспорта не предвидится, соответственно, возникает вопрос: а кто будет поддерживать экономический рост?

Нам нужно создать новый источник роста. Мощность экономики, связанной с высокими и средними технологиями, должна возрасти с нынешних 10–11% ВВП до 20%. Тогда экономика знаний и технологий сможет заместить в качестве главного мотора роста нефтегазовый сектор. При этом надо иметь в виду, что авиакосмический комплекс генерирует до 20% всех современных технологий, однако его прямой вклад в ВВП будет довольно умеренным – он повысится с 0,3 до 0,6–0,7% ВВП. Но это будет качественный и количественный рывок. Нужна такая модель реиндустриализации и аграрной политики, которая наряду с технологическим прорывом позволила бы сформировать мощные экспортно-ориентированные секторы среднетехнологического уровня. Только такая тройственная структура экономики: углеводороды + глубокая переработка сырья + высокие технологии и интеллектуальные услуги – позволит России быть конкурентоспособной и обеспечить устойчивость как бюджетной системы, так и платежного баланса.

Чтобы осуществить эти структурные и технологические сдвиги, должна сформироваться новая управленческая элита, которая руководствуется долгосрочными взвешенными инновационными стратегическими приоритетами, а не только приоритетами кратко- и среднесрочной финансовой стабильности. Модернизация экономики – это прежде всего социальная и управленческая революция.