Кристофер Гвилльям: «Победить в российском суде можно, но лучше до суда не доводить»

Управляющий проблемными активами, по мнению Кристофера Гвилльяма, – совсем не скучная профессия, про нее даже анекдоты можно рассказывать. Например, о том, как человек ищет себе бухгалтера через «Желтые страницы» и всем задает один и тот же вопрос: сколько будет один плюс один? Все, разумеется, отвечают «два». Работодатель продолжает обзванивать бухгалтеров, пока кто-то не спрашивает его: «А какой ответ вам нужен?» «Вот так мы и работаем. Приходится... – улыбается Гвилльям. – У нас нет готового ответа. Понятно, что хотелось бы, чтобы ответ был «мы хотим, чтобы вы все вернули», но это не всегда возможно. Многие проблемные активы стали проблемными не потому, что люди просто не платят, а потому, что обстоятельства не дают такой возможности». Проблемными активами в Восточной Европе британец занимается с 1995 г., а с августа 2010 г. трудится в латвийском банке Reverta, в который были переданы все плохие долги бывшего Parex banka. О том, как сделать из плохих долгов хорошие (или вовсе никакие) и как с этим обстоят дела в России, Гвилльям рассказал в интервью «Ведомостям».

– Что произошло в кризис с Parex banka и зачем была учреждена Reverta?

– Parex был универсальным банком, он начал свой бизнес в начале 1990-х гг. Потом начался кризис, и он оказался в перегретой экономике с очень большим кредитным портфелем и справиться с ситуацией не смог. Спустя какое-то время пришлось вмешаться государству. Оно выкупило доли двух крупнейших акционеров банка, заплатив каждому по 1 лату. Потом было принято решение разделить банк. Хорошие активы банка перешли к новому банку (что совершенно нетипично) – Citadele, плохие активы остались у Parex. На его основе было решено основать «рабочий банк», который не выдавал бы новых кредитов и не принимал депозитов, а занимался бы только возвратом ранее выданных кредитов. Это произошло 1 августа 2010 г. Официально первый рабочий день у нас был 2 августа 2010 г. Была поставлена цель вернуть как можно больше с учетом графика, чтобы расплатиться с государством. Точнее сказать, нашу долю инвестиций – потому что часть осталась у Citadele, а часть – у Parex. Это было соглашение между правительством Латвии и Еврокомиссией, основанное на правилах предоставления госпомощи. Для моего понимания местами это слишком сложно (смеется).

– В чем назначение Reverta?

– Вернуть государственные инвестиции. Если бы [мы] ставили целью вернуть максимальный объем средств, то этот процесс тянулся бы бесконечно. Мы стремимся к тому, чтобы вернуть средства в оптимальном объеме за оптимальное время. Время у нас еще есть. Цель этой работы – получить наибольшее за оптимальное время.

– Какой процент от выданных кредитов вы стремитесь вернуть?

– Невозможно сказать.

– Хотя бы приблизительно – 60%? 80%?

– Давайте скажем так. Балансовая стоимость оставшихся активов [которые мы пытаемся вернуть] сейчас составляет, грубо говоря, $1 млрд. Мы надеемся вернуть большую часть этих денег – с течением времени.

– А вы не пытались сравнивать результаты Reverta с результатами властей США, которые распродают сейчас активы, принадлежавшие до кризиса AIG?

– Это несопоставимые ситуации, совершенно разные философии. Американцы, особенно если речь идет о крупных организациях или крупных ситуациях, всегда будут готовы к продаже портфеля и большим дисконтам. Так что нет никаких причин сравнивать эти две ситуации. У нас операции, финансирующиеся государством, и вернуть эти средства нужно в максимальном объеме.

– Вы говорите, что латвийское правительство выкупило доли крупнейших акционеров Parex banka, заплатив по 1 лату каждому.

– Да.

– После этого были и другие государственные инвестиции? На какую сумму?

– После разделения бизнеса выделялись определенные средства на рекапитализацию, чтобы Parex мог поддерживать требуемый для банка уровень ликвидности и капитала. Одна из причин, из-за которых мы недавно решили отказаться от банковской лицензии и регулятор нашу просьбу удовлетворил, в том, чтобы нам больше не нужно было выполнять требования по капиталу. Теперь мы можем работать с гораздо меньшим капиталом. Государство сэкономит $300–320 млн за счет того, что ему не придется постоянно нас рекапитализировать.

– Сколько времени займет возврат всех долгов, которые возможно вернуть?

– У нас есть план реструктуризации, который нам отводит время до конца 2017 г. План такой: 31 декабря 2017 г. баланс обнуляется, все оставшиеся сотрудники покидают свои рабочие места и кто-то закрывает двери и вешает замок. Примерно так произошло в Лондоне, когда я впервые работал в аналогичной ситуации. На момент моего ухода все оставшиеся активы были проданы, а баланс обнулен. Возможно, что у нас какие-то остатки будут, хотя мы постараемся, чтобы не было. А дедлайн – 2017 год.

– Почему новую компанию назвали Reverta? Почему такое поэтическое название? Этимологически оно же восходит к латинскому revert – возвращать?

– Хотели сделать стиль названия более женственным, более мягким – по сравнению со старым и очень мужским Parex banka. Если вы внимательно посмотрите на дизайн логотипа, то заметите, что у него нет острых краев, с внешней стороны все линии плавные и закругленные. Это было сделано специально, чтобы сделать название более мягким, более понимающим, чем Parex, которое звучит довольно резко и по-мужски.

– Женственные штрихи для управляющего проблемными активами... Ой.

– Это происходит от понимания и желания сотрудничать с клиентами, чтобы найти решения, которые устроят всех. Именно это мы и делаем во всех случаях, в том числе и с российскими активами.

– Почему поэтические названия сейчас так популярны?

– Я бы не стал называть его таким уж поэтическим. Корни у него латинские и латышские. Оно происходит от латышского vertiba – стоимость. Последняя часть этого слова ассоциируется с несколькими корнями, а целиком оно значит «возвращение стоимости». Неплохая идея, по-моему.

– А латинский корень – это verto: изменять?

– Он же в английском revert – возвращать, да.

– Какие активы перешли к Reverta от Parex banka?

– Все плохие активы – полностью.

– Какие активы вы считаете плохими?

– Все кредиты с просрочкой более 60 дней остались в Parex, почти все с меньшей просрочкой, например 59-дневной, было переведено в Citadele.

– Каким секторам выданы эти кредиты? В Европе больше всего проблем в связи с сектором недвижимости. А в Латвии и России?

– Эти активы не связаны исключительно с дефолтами девелоперов или владельцев ипотечных кредитов. Это компании, которые перестали обслуживать кредиты из-за рецессии, которым не платят их должники, они в свою очередь не выполняют обязательств перед кредиторами и так или иначе оказываются неплатежеспособными. Нельзя сказать, что это никак не связано с торговыми потерями. Тем не менее большая часть активов, которые остаются у Reverta, так или иначе имеют отношение к недвижимости, поскольку именно недвижимость обычно выступает обеспечением торговой деятельности компании. Так что в итоге у нас много недвижимости под управлением, это значительная часть активов.

– Reverta называет себя одним из крупнейших управляющих проблемными активами на территории России и СНГ. А в материалах компании говорится, что ее деятельность не сводится к традиционной работе коллекторов. В чем разница между управляющим проблемными активами и коллектором?

– Мы один из крупнейших управляющих [проблемными] активами, но, конечно, наш портфель не из самых крупных в России и СНГ. Он значителен по сравнению с нашим балансом. Мы уникальная компания для прибалтийского региона, например. Здесь нет другой такой компании, учрежденной для предоставления подобных услуг по управлению активами. Принципиальная разница между нашей бизнес-моделью и коллекторским бизнесом состоит в том, что работа коллектора направлена на возвращение задолженности любыми средствами, а мы стремимся вернуть деньги, помогая нашим должникам сохранить и оздоровить свой бизнес.

– Судебное производство не единственный метод, который использует Reverta?

– Нет, конечно.

– Как вы работаете с должниками?

– Стараемся договариваться и приходить к соглашению, которое устраивает и их, и нас. Пересмотр сроков погашения кредита – очень типичный вид его реструктуризации. В целом работа Reverta основана на трех основных механизмах: реструктуризация долга, в исключительных случаях судебное производство и управление недвижимостью.

– Что меняется при реструктуризации – уменьшается ставка? Сумма кредита?

– Надо начинать с чего-то более фундаментального. Сначала необходимо прийти к соглашению. Детали по процентной ставке, по структуре выплат – уже потом. Сначала нужно добиться того, чтобы должник начал с нами переговоры. К сожалению, очень часто это происходит только после того, как мы вынуждены готовиться к судебному разбирательству или даже начинаем его. Но желания пугать [должников судом] у нас нет, мы стремимся, чтобы должники нормально говорили с нами и мы бы нормально говорили с ними, а потом переходили к сотрудничеству.

– А бывает такое, что должники приходят к вам сами и говорят: «Хотим реструктурировать кредит. Вы нам поможете?»

– Конечно.

– И часто такое происходит?

– Когда они видят, что мы стараемся понять их проблемы, тогда – да, часто. Но это обычно касается очень небольших ссуд. Что касается крупных ссуд, то здесь сложнее: приходится работать долго, порой доходит до судебного решения, и только тогда они приходят и начинают переговоры с нами. При этом у нас уже есть успехи, и даже крупные успехи. Наша стратегия заключается в том, чтобы сделать так, чтобы клиент захотел с нами сотрудничать, с тем чтобы мы смогли заключить новое соглашение о выплате большей части долга. Сейчас наш портфель составляет почти $1 млрд, и мы надеемся, что большая часть этих средств будет нам возвращена – посредством реструктуризации, без нашего обращения в суд. Примерно треть портфеля сейчас в судопроизводстве, но многое из этого – выпуски инструментов с ипотечным обеспечением, которые были размещены в Латвии. В целом наша стратегия заключается в том, чтобы избегать судебного производства, где это только возможно.

– Приведите примеры успешного возвращения долгов.

– В России у нас уже было несколько случаев. Всего удалось вернуть примерно $100 млн. Первый случай – с [московским] универмагом «Москва». Нам было полностью возвращено все тело долга, здесь было и достижение обоюдовыгодного соглашения, и перенос срока выплаты кредита, причем все это продолжалось в течение нескольких лет, потому что, к сожалению, имел место конфликт между владельцами и директорами компании. Все это привело к напряженной ситуации, и Parex еще до разделения бизнеса обратился в суд. Дело кончилось тем, что появилась третья сторона, которая, обсудив ситуацию с нами и другими сторонами, сочла, что может предоставить необходимое финансирование, чтобы вернуть деньги банку, и это было большим успехом. Второй случай – зерновая компания «Настюша», пострадавшая из-за проблем, связанных с рецессией, и мы очень рады, что в итоге мы смогли встретиться с менеджментом компании и прийти к соглашению. Это пошло на пользу самой компании, потому что позволило им обратиться к другим кредиторам – у них были и другие большие долги – и показать, что, договорившись с нами, они смогут разобраться и с другими кредиторами. Скажем так, мы по сей день остаемся друзьями.

– То есть первый шаг – это заставить должника подписать договор о сотрудничестве?

– Нет, подтолкнуть должника к тому, чтобы он был готов договариваться с нами. И мы подписываем соглашение «вот как мы будем выглядеть в будущем». Потом они платят, мы работаем совместно над тем, чтобы компания начала выплачивать долг. Если готовности к этой работе нет, тогда мы...

– Нет-нет, я говорю о реструктуризации. Какие условия вы предлагаете по выплате долга, если должники не платят?

– Если есть кредиты, которые не обслуживаются, мы стараемся договориться об условиях, на которых компания готова платить. Нет смысла пытаться заставить людей заплатить то, что они не могут заплатить, потому что тут же будет новый дефолт. Никакой стандартной программы нет, каждый случай индивидуален.

– Ваши должники, особенно должники из России, не пытаются прятать активы, чтобы показать, что денег у них нет и платить они не могут?

– Такие случаи бывают, и мы стараемся договориться. Мы всегда стараемся договориться. Если о приемлемых условиях договориться не получается или люди даже не хотят начинать переговоры, тогда приходится обращаться в суд. Был случай, когда несколько кредиторов, когда мы вели переговоры с ними, мошенническим путем переводили активы из компании-должника в другую компанию, чтобы избежать соблюдения обязательств перед нами. Мы пытаемся остановить этот процесс и надеемся, что выиграем. С нашей точки зрения, это очевидный случай мошеннического перевода активов, которые любой администратор вернет в случае окончательного банкротства компаний, но поживем – увидим. Нам бы хотелось быть уверенными, что это дело рассматривается должным образом, когда дойдет до окончательного решения. Пока дело в производстве, я не могу обсуждать детали. Но расскажу один интересный факт: другая сторона по этому делу утверждает, что гарантийные обязательства никогда не подписывались, и с учетом этого заявления было несколько странно, когда они явились в суд с экспертным заключением, которое утверждало, что подпись на гарантийных документах была поддельной. Мы попросили судью вызвать в суд само лицо, подписавшее документы, чтобы задать ему простой вопрос: «Вы подписывали документы?» Суд отказал. И наше экспертное заключение о подлинности подписи не принял (смеется). Такой вот странный случай.

– Вот в материалах Reverta говорится, что в России возможно добиться справедливости – если уважать местные законы и традиции. Что это значит?

– Это значит, что [нужно] понимать местное судебное производство и традиции. Мне кажется, все страны искренне стремятся, чтобы судебная система работала хорошо. Бывает, что система судопроизводства оказывается под давлением, особенно когда дел много, и мы понимаем, что иногда решение по делам вынести не так просто. Давление возникает, как мне кажется, из-за того, что российская система правосудия, так же как и у большинства постсоветских стран, переживает окончательные изменения, еще более трудные. В моей стране другая система судопроизводства. Британская судебная система (особенно) и судебная система США основаны на англосаксонском праве, которое пользуется прецедентом, а банковское законодательство укоренилось и как концепт, и как практика еще в конце XIX в. По своему опыту в других странах Центральной и Восточной Европы, а также здесь, в прибалтийских странах [могу сказать], что здесь эти процессы подвергаются влиянию наполеоновской и немецкой системы, которая основана на совсем иной философии с точки зрения системы судопроизводства, поэтому то, что я знаю и думаю о системе судопроизводства здесь, может отличаться от точки зрения тех, кто вырос здесь. Поэтому я прислушиваюсь и доверяю своим российским коллегам.

– Есть ли что-то, чего не хватает в российском законодательстве по защите инвесторов по сравнению с законами Великобритании и США?

– В принципе, нет. Мне кажется, законы очень похожи с точки зрения философии и идей, которые лежат в их основе. Давление в системе судопроизводства возникает из-за количества дел. Больший опыт решения таких вопросов в Лондоне означает, что дела решаются легче, поскольку уже есть прецеденты. А здесь прецеденты есть не всегда.

– Не случалось такого, что в каких-то неоднозначных случаях суд занимает сторону российской компании, а не иностранного кредитора? Труднее ли иметь дело с нашими судами, чем с британскими и европейскими?

– Я бы не стал говорить «труднее». Скажем так: мы сталкиваемся с большими задержками в вынесении решений в России, чем, вероятно, было бы в британских судах. Но думаю, исход будет тем же – правильным и справедливым, как мы это видели в случае с универмагом «Москва».

– Давайте вернемся к вопросу о методах работы с должниками. Вы говорили о реструктуризации, о судебных разбирательствах и переводе на баланс Reverta собственности. Не могли бы вы рассказать о последнем подробнее?

– Если говорить в целом, то это активы, которые мы принимаем в качестве оплаты по иску. Иными словами, [такое бывает] если люди решили не идти на конфронтацию с нами и не оспаривать наше право на долг. Это может быть во время судебного разбирательства, а может быть и до. Управление недвижимостью подразумевает продажу активов, потому что мы не хотим оставлять их на балансе, а хотим превратить их в деньги, чтобы вернуть в госбюджет. В этом наша главная и окончательная цель и состоит. Некоторые активы, к сожалению, продаются дольше, чем другие, потому что сейчас рынок в прибалтийских странах довольно слабый, а в большинстве случаев мы говорим о небольших кредитах на покупку жилья или собственности, которую мы получаем в качестве возмещения от неплатежеспособного бизнеса.

– Reverta не просто уникальна для прибалтийских стран, но и один из крупнейших управляющих проблемными активами на территории бывшего СССР...

– В Центральной и Восточной Европе.

– Неужели нет необходимости в управляющих проблемными активами?

– Специальных компаний не так много. Мы не единственные, есть другие, но они гораздо большая редкость, чем обычная банковская практика, когда все плохие активы складываются в небольшом отделе, расположенном в подвале банка.

– Разве то же не делают США, Великобритания и Германия?

– Великобритания прекратила такую практику в 1992 г., когда была учреждена подобная компания после громкого банкротства Royal Trust Company of Canada во время кризиса на рынке недвижимости начала 90-х. Все точно так же – отказались от банковской лицензии, изменили название, продали активы, чтобы вернуть деньги правительству Канады. Несколько дней назад открыл Wikipedia, чтобы почитать, как там мой бывший банк. А он оттуда исчез (смеется), ничего более или менее существенного в Wikipedia об этом нет. Я был удивлен, поскольку Royal Trust Company of Canada была крупной компанией в то время.

– Сколько человек работает в Reverta?

– Сто тридцать в Риге, еще какое-то количество в Литве и Эстонии. В общей сложности около 200.

– Будет ли спрос на услуги управляющих проблемными активами расти в Европе, США и здесь?

– Один из вопросов, которым я надеюсь как следует заняться, и мы уже им занимаемся, – это проведение тренингов и консультирование, потому что работа с проблемными активами – прекрасная строчка в резюме любого финансового специалиста. Это помогает расширить кругозор и навыки, чтобы стать более разносторонним специалистом в любом секторе финансового мира. Думаю, что в Северной Европе опыт и навыки моих коллег сделают их очень востребованными. Не удивлюсь, если, например, во Франции, Испании или Италии на них спроса не будет – потому что языки и банковские системы там другие. Не столько даже языки, сколько местные практики.

– А как здесь?

– Здесь это тоже будет ценно. Языковые навыки здесь определенно очень важны. В Северной Европе знание английского и русского – огромный актив.

– Нравится ли вам ваша работа и чем именно?

– Расширяет горизонт. Я ведь видел обе стороны медали – работал в отделе продаж основных банковских продуктов Midland Bank, теперь это HSBC. HSBC поглотил его, но бренд сохранил. В течение многих лет Midland Bank был крупнейшим банком в мире.

– Как получилось, что уже так много лет вы работаете в Восточной Европе? В каких странах?

– В Румынии, Венгрии, Хорватии, Сербии, Македонии, Латвии, а также в Бахрейне.

– Работа с проблемными активами – это ваш выбор или просто так получилось?

– Мне нравится этим заниматься... Мне нравится иметь дело с людьми, которые стараются не иметь дел с нами. Создавать условия для того, чтобы мотивировать этих контрагентов к возвращению долгов.

– Вам не кажется это скучным?

– С большой долей правды могу сказать, что это увлекательно.

– Да? Ведь вы пытаетесь установить контакт с людьми. Они не отвечают. Вы пытаетесь снова, и снова, и снова... такую работу можно любить?

– Можно – из-за момента, когда они позвонят вам и скажут: хорошо, давайте встретимся (смеется). Мы всегда готовы к обсуждению, к переговорам, к поиску решения без судебного разбирательства. Потому что судебные разбирательства могут в любой стране обернуться неопределенностью. Везде, где возможно, мы стараемся этого избегать. Как продукт это экономически оправданный, очень жизнеспособный и хороший проект.

– Что бы вы сказали должникам, если бы была возможность обратиться ко всем сразу?

– Приходите к нам для разговора с разумными предложениями, и мы вас всегда выслушаем и найдем логичное взаимовыгодное решение.