Экосреда: Средств на R&D компании не жалели даже в кризис

Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ)

Государственное образовательное учреждение. Создано в 1992 г. Обучение ведется на 15 факультетах, имеет 11 научных центров, 20 научно-исследовательских институтов, 20 научно-учебных лабораторий. Имеет кампусы в Москве, Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Перми. Количество студентов в 2011 г. – 17 177 человек. Сумма государственных контрактов в 2011 г. – 2,16 млрд руб., доходы – 8,8 млрд руб., расходы – 7,7 млрд руб. (данные «СПАРК-Интерфакса»). Институт менеджмента инноваций НИУ ВШЭ (ИМИ НИУ ВШЭ) создан в 2009 г. Занимается научной и образовательной деятельностью в области инноваций и подготовки кадров для инновационной сферы РФ.

Институт менеджмента и инноваций ВШЭ провел исследование «Управление исследованиями и разработками в российских компаниях». Это углубленное экспертное интервью 29 руководителей и топ-менеджеров, которые отвечают за технологическое развитие в 22 крупнейших российских корпорациях – из верхней половины рейтинга «Эксперт-400» (время исследования: 2010 г. – лето 2011 г., для института это была уже третья волна, предыдущие – в 2006–2007 гг. и в 2009 г.). А Ассоциация менеджеров России провела количественный опрос по своей панели – это 100 компаний.

В первые две волны исследования мы обнаружили очень слабую R&D-активность крупных компаний, исключая отрасли, связанные с высокотехнологичными направлениями. Компании больше занимались инновациями организационного характера, они выстраивали свои финансовые системы, боролись за собственность и т. д. Третья волна, которая возникла благодаря участию РВК и Ассоциации менеджеров, показала, что теперь крупные российские компании не просто активно включились в инновационный процесс, а уже имеют вполне определенные современные инструменты для работы в этой зоне. Компании, которые попали в опрос, работают в технологическом сегменте low и среднего уровня, но присутствует и высокотехнологичный сегмент. Так что, в принципе, это можно считать некоторой репрезентативной выборкой. Тем более что основные выводы экспертных интервью подтвердились количественным опросом Ассоциации менеджеров.

Мировой R&D-бум

В последние два года был совершен серьезный поворот к политике стимулирования инноваций, к ставке на университеты и к активному... я бы даже сказал – принуждению к инновациям государственных компаний. Была принята «Инновационная стратегия развития России до 2020 г.», в которой многое посвящено стимулированию бизнеса. Государство заявило о себе как о достаточно содержательном и масштабном игроке на российском инновационном рынке. На наш взгляд – это тренд последних двух лет.

Второе обстоятельство – это то, что заметили и наши коллеги за рубежом: европейские, американские панели, европейское исследование по 1400 компаниям, китайская панель (ноябрьские 2011 г. данные CPMG). После кризиса – в 2010 г. – произошел рост расходов на R&D в корпоративном секторе практически по всем отраслям. Естественно, с разной долей активности: лидеры – это хайтек, компьютерная техника и электроника, биотехнологии; там же недалеко – автопром, а также химия и энергетика. И в силу этого (возможно, локального) R&D-бума, отказа в 2009 г. от урезания R&D-бюджетов на следующий год получилось так, что в 2010 г. была довольно сильно перекрыта планка R&D-расходов в корпоративном секторе даже 2008 г. – а она считалась экспертами самой высокой за все десятилетие. Это свидетельствует об очень интересном мировом тренде: несмотря на кризис и ожидание второй волны (то ли накроет, то ли нет), частный бизнес активно инвестирует в НИОКР и проявляет инновационную активность. При этом один из признаков – корпоративный венчур. В 2010 г. корпоративные венчурные фонды показали вполне приличные результаты. Если, например, говорить о всех венчурных сделках в Америке, то пятую часть в них вложили частные корпорации.

Итак, наша государственная политика и мировой R&D-бум – или по крайней мере всплеск. Что в частном секторе России? Если посмотреть на статистику, то у нас в 2009 г. не было спада, но понятно, что у нас очень низкая база, поэтому продолжающийся в 2009 г. рост в общем-то закономерен. Хорошо, что затраты на НИОКР в частном корпоративном секторе продолжают расти. Данные за 2011 г. говорят, что некоторый спад все-таки пошел, но несущественный. Величина расходов на НИОКР в стране все равно превышает уровень 2007–2008 гг. в сопоставимых ценах. При этом некоторое снижение этих затрат в корпоративном секторе было смягчено тем, что государство свои расходы не снизило.

Отраслевая наука получила прописку в корпорациях

В ходе исследования мы обнаружили несколько новую и неожиданную для нас тенденцию: возрождение отраслевой науки. В последние годы мы привыкли говорить, что отраслевая наука «накрылась медным тазом». Если академические институты защищала Академия наук с мощным политическим ресурсом, а Минобрнауки патронировало вузовскую науку и даже усиленно выращивало на базе вузов инновационный НИОКР, то отраслевая наука оказалась не у дел. Отраслевые институты были распределены по разным ведомствам, и никакой системной политики в их отношении не проводилось. После того как наши корпорации подошли к стадии, когда нужно заниматься технологическими инновациями, нужно заниматься корпоративными R&D, они увидели, что на рынке достаточно пусто. И тренд, который мы отметили: сам бизнес – как частный, так и государственный в лице госкорпораций – сейчас занимается возрождением отраслевой науки в корпоративном формате. Очень интересный феномен и чисто российская специфика. На мой взгляд, это один из самых интересных моментов исследования.

Что сейчас способствует росту отраслевой науки. Прежде всего это, конечно, ценовое преимущество. До сих пор можно довольно дешево и купить отраслевой НИИ, и заказать ему работу. Осталась квалификация, кое-где есть кадры, и зачастую покупать готовую технологию под ключ на Западе в разы дороже, чем организовать, разработать и довести ее до конца в России. Второе – эффект географической близости и наличие уже имеющихся связей. Государство отраслевую науку как бы не видело, но она жила, межотраслевые и отраслевые связи с бизнесом были, и работа так или иначе шла. Третья причина – сложилась ситуация, когда ряд технологий стал просто недоступен для покупки на мировом рынке. Это связано, с одной стороны, с тем (это чисто экспертная позиция), что в некоторых отраслях наблюдается глобальная волна технологического торможения – мало новых идей, прорывных технологий, и поэтому перестают продавать технологии, которые уже разработаны. Может быть, в других условиях продали бы, если можно на новое технологическое направление переходить.

Вот характерный пример из нефтехимии. Какую-нибудь технологию производства полиэтилена или полипропилена легко купить, а, например, если вы хотите изоцианат, производство которого высокомаржинально, – тут всего четыре игрока в мире, и они этой технологией не торгуют. Вот придет что-то на смену изоцианату – будут продавать, но сейчас – нет. И российской компании, которой надо развиваться, приходится разрабатывать такую технологию самостоятельно.

Справились сами

Итак, есть потребность в R&D, есть необходимость создания своих центров, взаимодействия с внешними игроками. Какие траектории тогда у компании есть? Самое простое и понятное: если готов отраслевой НИИ и он, что называется, живой – купить его, включить в свою структуру и делать из него уже корпоративный центр. Это такая российская специфика, потому что еще остались кое-где серьезные отраслевые НИИ.

Возможна организация центров совместно с университетами. Для этого есть исторические причины, есть причины, связанные с политикой Минобрнауки в отношении университетов (как я уже упоминал, министерство пыталось усилить там R&D компетенции). Кроме того, корпорации и университеты связаны общими интересами по кадровой проблеме. Одновременно решается проблема и с R&D, и с кадрами.

Но все же возможности, о которых я сказал, есть не всегда. Поэтому подчас компания вынуждена строить R&D-центры с нуля. Это очень серьезный вызов, это интересная и сложная задача, и некоторые компании из нашей выборки с ней справились.

Из 22 опрошенных нами компаний 16 создали собственные научно-исследовательские центры (НИЦ). Если обратиться к количественному исследованию Ассоциации менеджеров, в целом тенденция подтверждается по результатам опроса 100 компаний . Меньше всего НИЦ создано в ТЭКе, но и там 40%, а, например, в машиностроении и металлургии практически все, кто попал в выборку Ассоциации менеджеров, обладают своими центрами.

Еще раз хочу обратить внимание, что даже в нашей небольшой выборке компании, которые образовали R&D-центры, сделали это в 2011 г., т. е. мы сейчас находимся на острие этого процесса и он продолжается.

По мере развития R&D-сектора произошла и продолжается эволюция корпоративных систем. Инновационный процесс для наших компаний уже приобретает характер управленческой рутины – т. е. становится нормальной функцией любого серьезного диверсифицированного бизнеса. Крупные компании не только создают собственные R&D-центры, но и формируют соответствующие управленческие структуры. Раньше нередко бывало, что R&D-директор просто отсутствовал во многих компаниях. Сейчас эта должность появилась, в госкомпаниях вообще появились вице-президенты по инновациям, создаются специальные департаменты.

Мы заметили в опрошенных компаниях, что у R&D-директоров вырос статус. В государственных корпорациях это произошло потому, что была такая политика: буквально в приказном порядке были назначены директора по инновациям, которые отвечают за программы инновационного развития. Но нечто подобное происходит и в частных компаниях абсолютно естественным образом, без приказа сверху. Часто R&D-директор начинает выполнять функцию директора по инновациям. Технологическая стратегия корпораций ввиду той экспозиции, которую я описал в начале доклада, становится важной составляющей бизнес-стратегии вообще. Понятно, статус этого человека должен быть повышен. И что очень важно, он отвечает не просто за R&D, а он отвечает за тот самый открытый интерфейс, за взаимодействие с внешними источниками НИОКР для компаний.

Без кооперации не получится

Может показаться, что, если какая-то корпорация купила отраслевой НИИ, он становится внутренним ее центром и закрывается для остальных игроков. Наше исследование показало, что это не так. Корпорации даже заинтересованы в том, чтобы НИИ, ставшие их R&D-центрами, продолжали работать в целом на отрасль. Характерен пример «Башнефти», которая, поглотив отраслевые НИИ, поставила принципиальную задачу, чтобы их вновь образованный R&D-центр вырабатывал отраслевые технологические стандарты для нефтяной отрасли в целом. По крайней мере для интересов «Башнефти» уж точно. Или, например, «Сибур», который вообще поставил задачу перед своим R&D-центром стать центром прибыли для компании за счет заказных НИОКР.

Это очень интересный тренд – некий перенос фокуса внимания корпоративных R&D-центров с самостоятельного выполнения НИОКР на формирование кооперационной сети, на использование открытых интерфейсов. Что, впрочем, неудивительно: после того как спрос на R&D вырос, корпорация, может быть, и хочет создать свой R&D-центр, работать в формате закрытых инноваций, но, когда конкуренция обостряется, а компания хочет быть впереди, ей приходится искать инновации снаружи. К этому подталкивает и мировой опыт.

Количественное исследование Ассоциации менеджеров подтверждает, что на первом и втором месте из внешних контрагентов по НИОКР, по инновационным проблемам для корпораций оказываются вузы и отраслевые НИИ. В меньшей степени это предприятия крупного бизнеса, конкуренты или соседи по отраслям. Совсем мало работают с институтами РАН, и совсем плохи дела с малым бизнесом – это, наверное, тоже российская специфика. С малым бизнесом вообще очень сложно работать крупным компаниям. В инновационно активных экономиках давно выстроены специальные интерфейсы, в которые малый бизнес знает, как войти, как ему, если можно так выразиться, быть комфортно съеденным крупным бизнесом. В России этого пока нет. Наша экспертная панель подтвердила количественные данные. Если построить рейтинг партнерских организаций по частоте упоминания, на первом месте опять-таки вузы, на втором – профильные отраслевые институты. Нужно отметить, что не очень высоко стоят инжиниринговые компании, хотя вроде они должны быть выше (это связано с известным инжиниринговым провалом в России). Не очень хорошо обстоят дела с РАН: есть компании, которые с ней взаимодействуют, но не так интенсивно, как с профильными отраслевыми институтами и с вузами. Не берусь судить, с чем это связано. Возможно, с тем, что РАН не успела или не захотела выстроить интерфейсы, а может быть, с тем, что крупные корпорации пока не видят в ней адекватного партнера. И наконец, малые инновационные компании – среди партнеров крупных корпораций они большая редкость (такие же данные и в количественной панели). Но в целом важно, что практически все опрошенные компании выстраивают работу по R&D, привлекая внешних игроков. Это значит, что открытые инновации, о которых сейчас модно говорить, становятся реальной практикой для нашего крупного бизнеса.

Барьеры – и как их преодолеть

Мы спросили наши компании, какие проблемы мешают им работать в открытом интерфейсе, в открытом контуре. Ответы свидетельствуют, что первые три – это проблемы отраслевой науки: деградация научных кадров, развал отраслевых НИИ, низкий управленческий уровень в научных организациях. То есть полумертвое состояние отраслевой науки – это главная помеха для того, чтобы сегодня в России работать в формате открытых инноваций. Также компании назвали дефицит квалифицированного инжиниринга, некомпетентность заказчиков – некое такое самобичевание, так как под заказчиками они в том числе понимали самих себя. Часто государство просто не понимает специфики и допускает ошибки в выборе объектов поддержки. Так, один из респондентов рассказал в ходе интервью, как несколько лет назад головным отраслевым институтом за счет государственного бюджета был разработан опытный образец очень перспективного изделия. Проблема оказалась в том, что это изделие должно было производиться на базе завода, принадлежащему одному холдингу, а комплектовать им предполагалось конечный продукт, выпускаемый заводом другого холдинга. Причем оба эти холдинга находятся в состоянии острой конкурентной борьбы. То есть техническое задание на этот НИОКР было задано Минпромом без согласования с потенциальным потребителем разработки. «Мы Минпрому сказали: «Нам такая разработка не нужна». Все, этот продукт никуда не пошел. Если бы в самом начале нас спросили, и мы бы выдали свое ТЗ, то мы это изделие уже поставили бы на производство. И тогда в России уже 1,5 года производилась бы продукция мирового уровня».

Еще одна серьезная проблема – общая низкая информационная прозрачность R&D-рынка.

Мы выясняли, какие из государственных инструментов по стимулированию инноваций активней всего используют наши компании. На первом месте оказались федеральные целевые программы, но «Сколково» практически поделило с ними первое место. Для нас было несколько неожиданно, что этот новый проект оказался достаточно заметен в R&D-зоне работы крупного бизнеса. На втором месте – «Роснано» и на третьем – 218-е постановление [правительства РФ «О мерах государственной поддержки развития кооперации российских высших учебных заведений и организаций, реализующих комплексные проекты по созданию высокотехнологичного производства» от 9 апреля 2010 г.].

Наши респонденты предложили некоторые меры по совершенствованию государственной политики в области R&D. Мы опрашивали – еще раз повторю – топ-менеджеров, которые отвечают за технологическую политику, R&D-директоров, директоров по инновациям, директоров по науке. Но все эти «технари» прекрасно понимают, что отдельной технологической политики не бывает, и достаточно широко смотрят на проблемы, которые стоят перед компанией. Самым узким местом оказалась экспортно-импортная политика, различные ее аспекты упомянули 10 компаний. Потом политика в области финансов и инвестиций; промышленная политика или, может быть, ее отсутствие в некоторых отраслях; налоговая политика и развитие конкуренции. Это тоже весьма интересное для крупного бизнеса соображение – что ему не хватает конкуренции.

То, что касается собственно профессиональной зоны наших респондентов – технической политики и сектора НИОКР. На первом месте оказалась необходимость развития в целом исследований и разработок. В том числе здесь одной из главных проблем была названа подготовка кадров. Недовольны наши респонденты техническим регулированием и стандартизацией. Причем часть из них говорит, что техническое регулирование должно стать также и стимулирующим инструментом. Подспудно некоторые из наших собеседников выходят на такие идеи, как технологические коридоры в отдельных отраслях и замена старых стандартов и ГОСТов новыми.

Выводов из исследования можно сделать много, оно богато по фактуре, но нам показалось, что можно свернуть их в три основные.

Итак. Интерес крупного бизнеса, прежде всего частного, к инновациям возрастает естественным путем в силу завершения массовой модернизации производства и роста конкуренции. Многие уже работают на глобальном рынке, а там с ними технологиями не делятся. Деваться им некуда, приходится разрабатывать самим. Второй очень важный момент – фокус внимания корпоративных R&D-центров смещается с концентрации уникальных технологий на умение организовать НИОКР в открытом формате. Потому что корпорация внутри себя силами своего R&D-центра все задачи решить не может. И третье – отраслевая наука. Без системной политики в отраслевой науке, без выработки государством по отношению к ней четкой позиции эффективность ниокровских связей в российской экономике будет оставаться низкой и формат открытых инноваций будет иметь серьезный барьер для развития.