Роберт Ауманн: «Я не уверен, что демократия более эффективна»

Теория игр фактически связана с ежедневной деятельностью любого человека: всем нам постоянно приходится решать мелкие и крупные проблемы, где наши цели могут не совпадать с целями других людей, участвовать в конфликтах – бытовых, деловых, межличностных, из которых нужно искать выход. Найти его оказывается проще, если задуматься о целях и желаниях другой стороны и постараться соотнести их со своими собственными. Ведь в большинстве случаев взгляды сторон различны, но не радикально противоположны. Если есть хоть какая-то основа для сотрудничества, установить его вполне возможно, особенно если руководствоваться не сиюминутными позывами, а более долгосрочными выгодами.

Это достаточно простая мысль, не стоящая нобелевской награды, спокойно говорит один из самых крупных мировых авторитетов в теории игр – Роберт Ауманн. Этой теорией он занимается уже около полувека. Еще в 1965 г. Ауманн организовал в Иерусалиме Первый международный семинар по теории игр, а в 2005 г. получил за нее самую престижную в мире премию. Теория игр применима при взаимодействии не только отдельных людей, но и различных групп, корпораций, наций, даже биологических видов, указывает Ауманн. Его деятельность и исследования свидетельствуют: теорию игр можно применять в самых разных областях жизни, от экономики и военных действий до построения бизнес-стратегий и анализа религиозных текстов.

В своей нобелевской речи Ауманн говорил, в частности, о том, что война не иррациональна – ее нужно изучать научными методами. «Упрощенное миротворчество» может привести к войне, а ее достоверная угроза и гарантированное взаимное уничтожение противников могут надежно войну предотвратить. Ауманн отметил и важность долгосрочного видения и планирования: лучшего результата добиваются стратегии, приоритет в которых делается на «потом», даже если «сейчас» приходится идти на крайне болезненные решения. Своими взглядами о том, почему стратегия важнее тактики, как преследование сиюминутной выгоды подрывает ситуацию в экономике и в каком случае авторитарный режим может быть эффективнее демократического, Ауманн поделился с «Ведомостями».

– Каким может быть исход нынешней экономической ситуации? Есть разные мнения о том, как действовать. Одни говорят, что нужно стимулировать рост все новыми государственными деньгами. Другие утверждают: нет, нужно дать обанкротиться тем, кто не может обслуживать долги, поначалу кризис будет более болезненным, но затем восстановление – более быстрым и устойчивым. Третьи настаивают на жесткой бюджетной экономии.

– Очень важно создать правильные стимулы. Это основа основ и в экономике, и в теории игр. Именно поэтому несостоятельным оказался социализм. Я разделяю мнение тех, кто говорит, что Греция фактически банкрот и ей нужно дать обанкротиться. По-моему, это вовсе не значит, что при этом она обязательно должна покинуть еврозону. Пусть остается. Но если она не может платить по долгам, она не должна этого делать, а те, кто ее кредитовал, должны пострадать. Вот и все. А экономисты, утверждающие, что нужно стимулировать рост новыми деньгами, наверное, должны поучаствовать в этом своими собственными средствами – Пол Кругман, например. Пусть вместе с другими, кто так считает, создаст компанию и инвестирует в Грецию – под тот процент, который захочет.

Если страна (любая – Греция, Испания, Россия, Израиль) не может платить по долгам, она должна определить какой-то реальный уровень своей платежеспособности, сколько она все-таки сможет вернуть кредиторам, и дальше сама решить, что делать. Как любой человек, оказавшийся в такой ситуации.

– А что насчет США? Инвесторы по-прежнему считают казначейские облигации безрисковым активом, но Соединенные Штаты – страна с самым большим долгом в мире (в номинальном выражении).

– Каждый инвестор должен сам решать для себя. Если он считает США платежеспособной страной – пожалуйста, вперед! Я считаю, что США платежеспособны; они могут печатать деньги, в отличие от Греции, – вот в чем разница. Вопрос в том, сколько они хотят их напечатать. Если очень много и долго, стоимость доллара, безусловно, будет падать и инвесторы в казначейские облигации в итоге пострадают. Но это свободный рынок.

– Какими могут быть меры стимулирования роста?

– Это должны быть в основном частные деньги. Один из способов стимулирования со стороны правительства – реализация общественных, инфраструктурных проектов: строительство дорог, парков, аэропортов и проч. Но я теоретик, а не макроэкономист. Я не знаю деталей греческой ситуации, но если они платят слишком много денег госслужащим, которых там очень много, то, может, им стоит прекратить это делать? Такие платежи не стимулируют рост. Стимулировать рост можно за счет инвестиций, приносящих реальный продукт, реальный результат. Самый сильный стимул для того, чтобы проводить ответственную фискальную политику, – дать обанкротиться тому, кто больше не может платить по долгам. Это стимул быть ответственным не только для заемщиков, но и для кредиторов.

– Этот кризис спровоцировал острые социальные конфликты, в том числе из-за высокой безработицы. Вы в своей теории как раз рассматриваете различные виды конфликтов, включая социальные. Как их разрешить?

– Я не считаю, что в США безработица высока. Вот в Испании – да! Я был там несколько месяцев назад. Безработица – более 20%! Но частично это объясняется опять-таки стимулами! Не знаю, как в России, но во всей Западной Европе очень высокие пособия по безработице. Это, конечно, прекрасно и замечательно, но не создает для людей стимулов работать. В США пособия меньше – и безработица ниже. Люди говорят о социальной справедливости. Если это означает равенство доходов, я в это не верю, это социализм. А социализм – масштабный провалившийся эксперимент ХХ в. Кому это знать лучше, как не вам? Мое же впечатление таково, что эта система просто не работала и развалилась, потому что люди не хотят работать на другого. Они готовы отдавать часть своего дохода – налоги, но не хотят на 100% работать на кого-то другого. «От каждого по способностям, каждому по потребностям» – прекрасный лозунг, прекрасный, я его всячески поддерживаю в качестве морального императива. Но он просто-напросто не работает. Поэтому я не верю в идею социальной справедливости, которая есть просто переродившаяся социалистическая идея.

– Некоторые эксперты высказывают мнение, что этот кризис в конечном итоге может привести к войне, как после Великой депрессии.

– К войне между кем и кем? Я не считаю, что Германия должна заставлять Грецию проводить жесткую бюджетную политику. Греции просто нужно перестать ссужать деньги, вот и все! Что, Греция пойдет войной на Германию, потому что та перестала давать ей деньги? Это же бессмыслица. Не говоря уж о том, что такая военная кампания вряд ли будет успешной для греков. Но и Германия должна перестать давить на Грецию. Дать ей действовать так, как ей заблагорассудится! Не сокращайте расходы! Хотите платить большие зарплаты своим госслужащим? Пожалуйста! Но мы больше не дадим вам кредитов, вот и все. Это нормально, это демократия, это независимая страна. Если человек с заработком $1000 в месяц хочет ходить на балет, питаться в лучших ресторанах и что там еще ему захочется, нужно ему сказать: «Прекрасно! Хочешь? Делай! Но я тебе не дам на это денег!»

– В своих работах вы пишете, что у сторон конфликта (а любой конфликт, как вы отмечаете, – это игра) больше шансов достичь договоренности, если им в течение долгого времени приходится постоянно общаться друг с другом, даже если их точки зрения противоположны.

– Если они абсолютно противоположны, это не поможет. Например, в шахматах: можно играть в них и 10 лет – никакого сближения взглядов не произойдет. Но в большинстве случаев взгляды различны, но не противоположны. В ситуациях, когда договоренность может принести пользу обеим сторонам или когда есть какая-то возможность для сотрудничества, долгосрочное общение помогает такое сотрудничество установить. Это очень простая идея. Я бы не стал самому себе давать за это Нобелевскую премию, если бы был в нобелевском комитете; к счастью, я в него не входил. Если к вам подходит какой-то человек, которого вы никогда не видели, и пытается что-то продать, вы не будете это покупать даже по достаточно привлекательной цене, потому что вы ничего не знаете о качестве товара. Но если вы отправляетесь в супермаркет или в магазинчик вашего соседа, вы абсолютно готовы этот товар купить, потому что знаете о его качестве. Потому что, если вас обманут, вы попросту больше туда не придете. В этом весь смысл. Поэтому долгосрочное общение стимулирует и укрепляет сотрудничество. При разовом общении нет возможностей отреагировать на желания другой стороны, а при долгосрочном – есть.

– Можно ли в таком случае говорить, что демократический режим более эффективен, чем авторитарный, потому что взаимодействие между властью и обществом в первом случае идет более активно, чем во втором?

– Я не уверен, что демократия более эффективна. Я ее сторонник и противник авторитаризма, но вслед за Уинстоном Черчиллем могу сказать: «Демократия – худшая форма правления, не считая всех прочих». Авторитарный режим может быть более эффективным как раз потому, что у него горизонт планирования и принятия решений больше, чем у демократического, где он обычно составляет четыре года. Я, например, считаю, что спасение тонущей компании или банка на госсредства – плохая идея. Но в краткосрочной перспективе, на горизонте четырех лет, это может казаться хорошей идеей. Однако в долгосрочной перспективе она плоха, потому что создаются неправильные стимулы: компании знают, что даже при плохом ведении бизнеса они будут спасены. Это, правда, не причина выбирать авторитарный режим, но это один из недостатков демократии.

Есть некоторые авторитарные режимы, которые действительно стараются повысить благосостояние народа. Даже короли такие были. Много, конечно, и эгоистов, не думающих особо о народном благе. Но не поймите меня неправильно: не надо говорить, что Ауманн выступает за авторитаризм. У авторитарных лидеров гораздо больше стимулов не заботиться о благосостоянии своего народа. Вспомните выражение: «Власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно». Авторитарные режимы обычно развращены и коррумпированы, но они не обязательно должны быть такими.