Сожженные иллюзии

Книга Салмана Рушди «Джозеф Антон» о его жизни после смертного приговора Хомейни касается самых болезненных точек общественного бытия, но, к сожалению, не только их

Дико, конечно, предъявлять претензии, пусть только эстетические, обитателю литературного олимпа, живому классику, жизнь которого оплачена такой высокой ценой – на днях, кстати, награда за его голову снова выросла. Нельзя не видеть, насколько именно сейчас – и из-за страстей, разгоревшихся вокруг «Невинности мусульман», и из-за приговора известной панк-группе – высказывания Рушди о последствиях религиозной нетерпимости актуальны. И все же эта книга могла быть короче.

Салман Рушди написал томину в 850 страниц, попытавшись объединить слишком уж разнородный материал. Открывается «Джозеф Антон» действительно страшной сценой, во время которой писатель узнает о смертном приговоре, вынесенном ему аятоллой Хомейни за «Сатанинские стихи» (в более точном переводе – «Шайтанские аяты»). Рушди подробно описывает историю своих скитаний, подпольного существования, пропитанного постоянным страхом быть убитым, тревогой за сына, ужасом от чтения новостей об очередных аутодафе его книг, поджогах книжных магазинов, демонстрациях и гибели невинных людей.

Он рассказывает о рослых красивых охранниках подразделения «А» особого отдела лондонской полиции, на девять лет ставших почти членами его семьи, и о том, как лишился собственного имени, из соображений безопасности вынужденный сочинить псевдоним. Рушди составил его из имен двух любимых авторов – Конрада и Чехова, но охранники предпочитали звать его попросту Джо, что страшно нервировало писателя.

Изгнание из мира живых, выживание человека-невидимки – одна тема, жуткая, жгучая, важная. Однако Рушди считает уместным поведать и о многом другом. И ладно бы только о годах учебы в Лондоне, расизме англичан, пути к прозе – нет, не упуская деталей, он сообщает и о сложных отношениях со своими возлюбленными: первой женой и матерью своего первого сына, а потом с женой следующей и с новой женой и матерью второго сына, наконец, с очередной супругой, самой неотразимой, – американской красавицей индийского происхождения. Но так ли уж важно для читателя, что у одной из жен было подозрение на рак шейки матки и она, тоже писательница, любила прилгнуть, а другая явилась на торжественный ужин в трениках? Нужно ли нам знать о мелких счетах, выставленных друг другу во время очередного развода? Проклиная тупоголовых газетчиков, Рушди то и дело сам балансирует на грани стилистики желтой прессы. И то, что из стремления к объективности он говорит о себе в третьем лице, не спасает дела – желание рассказать о «нем» даже самую интимную правду разрыхляет текст.

У Рушди могла получиться отчетливая по мысли публицистическая книга о противостоянии «чудовищно раздутых идеологий» и отдельного человека, о весомости слова художника в мире, о том, что «узости, фанатизму, межплеменным и межрелигиозным распрям» противостоит сама человеческая природа, неоднородное, многоликое «я» каждого. И обо всем этом Рушди тоже, в общем, пишет, но то и дело сбивается то на подруг, то на друзей, то на отношения с издателями и литагентами. Изумительный архитектор собственных романов, на этот раз Рушди постоянно отвлекается. В итоге картина получается смазанной, написанной точно бы не великим автором «Детей полуночи» и «Стыда», а фантомным Джозефом Антоном.

Стержнем, который все-таки не позволяет завалиться этому тексту-колоссу, неожиданно оказывается проблема свободы. Вот о чем получилась в результате эта книга. О медленном освобождении не только от британских охранников, но и от собственных иллюзий: от безоговорочной веры в целительную силу женской любви, от убежденности в своей несг ибаемости и в том, что все тебя должны непременно любить. Ладно уж, не будем придираться – тоже, в общем, совсем немало.