Бенуа Потье: Интервью - Бенуа Потье, президент и гендиректор Air Liquide

Инновационное изобретение, стартап, IPO: типичный сценарий истории успеха по-американски для наших дней. Однако история французской химической компании Air Liquide пошла по такому сценарию еще более 100 лет назад. Сегодня компания, название которой в переводе на русский означает «жидкий воздух», производит и кислород для металлургии и больниц, и ацетилен для сварочных аппаратов, и газовые смеси для аквалангов, и инертные газы для пищевой промышленности – все это на 14 млрд евро в год. А еще участвует в космических проектах вроде отправки на Марс вездехода Curiosity (для него специалисты Air Liquide проектировали газовый хроматограф и сваривали капиллярные трубы). В интервью «Ведомостям» президент и генеральный директор Air Liquide Бенуа Потье рассказал о новых технологиях компании и планах по завоеванию российского рынка технических газов.

– История Air Liquide выглядит очень впечатляюще: построить столь большой бизнес в узкоспециальной области мало кому удается.

– Все началось с одного изобретения, воплотившего в жизнь идеи физиков конца XIX в. После того как Антуан Лоран Лавуазье определил состав воздуха и установил, что его составной частью является кислород, начались опыты по разделению воздуха, с тем чтобы кислород можно было производить. Это удалось Жоржу Клоду при поддержке финансиста Поля Делорма. В 1902 г. они учредили маленькую компанию, по сути, стартап, чтобы развивать производство кислорода на базе дистилляционной установки, построенной Клодом недалеко от Парижа. И за четыре года компания смогла развиться и стать полноценным бизнесом благодаря своим акционерам: за этот срок удалось наладить производство кислорода в промышленных масштабах и приступить к его продаже. Причем акционерами выступили частные лица – банки отказывались финансировать проект. А в 1913 г. первые акционеры решили вывести компанию на Парижскую биржу. В следующем году как раз будет отмечаться 100-летие этого события.

А в то время компании быстро удалось завоевать доверие инвесторов и получить средства на развитие. Поскольку сооснователем компании был сам инженер, который изобрел метод сжижения кислорода и воплотил идею в жизнь, у Air Liquide с самого начала были сильные позиции в плане технологий. Поначалу главным потребителем кислорода была металлургия, его использовали для раздувания пламени в мартеновских печах. Затем, когда появилась технология пайки листового железа, сжиженный газ стал применяться в этой области. Особенно эта технология пригодилась флоту – ведь прежде для строительства кораблей применялось только механическое соединение листов болтами. Я уверен, что и российский флот в начале XX в. прошел через эту модернизацию. Постепенно от реализации изобретений на практике компания перешла к международной экспансии, благодаря которой вышла на глобальный уровень развития. Получается, было несколько элементов: инновационная идея, ее внедрение, солидные акционеры и широкое географическое присутствие.

– Такое впечатление, что речь идет о стартапе XXI в., а не столетней давности.

– Да, именно так: стартап, который преуспел. Причем уже давно. (Улыбается.) Но история на этом не заканчивается. За географической экспансией последовала технологическая революция. Когда мы научились производить жидкий кислород, появилась возможность перевозить его в автоцистернах. Помимо металлургических предприятий нашими клиентами стали химические концерны. Все это происходило в первой половине прошлого века, до Второй мировой войны. А после войны мы вышли на новый уровень технологического развития: сперва наши технологии начали применяться в ракетно-космической отрасли, а затем в электронике, здравоохранении и новых областях промышленности (например, для ускорения сгорания). Все это происходило во второй половине XX в., когда компания стала по-настоящему международной, с полным глобальным покрытием – мы вышли на рынки Азии, Африки и Ближнего Востока, Центральной и Южной Америки. Затем мы добрались и до России, откуда я недавно вернулся. В России мы начали работать еще в 1911 г., начав продавать оборудование. Но потом, как вы знаете из истории вашей страны, произошли важные события, и после революции мы были вынуждены покинуть Россию. Вернулись только в 1989 г., а в 2005 г. сделали первые крупные инвестиции [в совместное предприятие с «Северсталью»].

– А сейчас вы видите какие-то интересные цели для приобретений?

– Рост должен быть органическим – нужно развивать рынок и продавать продукцию клиентам напрямую. Это прежде всего. Чтобы ускорить развитие, возможны и приобретения, но они не находятся в центре нашей стратегии. Нашим первым крупным клиентом в России стала «Северсталь», потом появились и другие контракты. Работа с клиентами и подписание контрактов с ними – главное направление нашей стратегии в России. Сегодня в нашем российском подразделении работает более 700 человек. Объем наших инвестиций достигает уже 350 млн евро. Мы инвестируем в заводы в России и расширяем нашу деятельность, подписывая контракты с новыми клиентами. Ищем новых клиентов, а когда подписываем с ними контракты, тогда и делаем новые инвестиции. Так что в России мы тоже исходим из органического роста. Если мы увидим возможности для поглощений, мы их реализуем. Но это в любом случае будут небольшие сделки, а не крупные приобретения.

– И кто же ваши основные клиенты в России?

– «Северсталь», как я уже сказал. Другие крупные производители стали тоже являются нашими потенциальными клиентами. Поставки для производства стали – это один из традиционных рынков, так сложилось исторически, и поэтому нас интересуют клиенты, работающие на рынках стали. Химические производства, которые используют промышленные газы, тоже наш рынок. У нас есть клиенты среди малых предприятий, делающих металлические конструкции, – им нужен газ для пайки. Автопроизводителям мы поставляем газ для обработки некоторых деталей с целью придания им особой прочности. Это все традиционные направления нашей работы с промышленностью. Еще в 2007 г. мы подписали контракт с ОАО «НИИМЭ» и «Микроном»: им для современного производства полупроводников тоже необходим промышленный газ. Электроника – это перспективный рынок. Равно как и здравоохранение, ведь мы поставляем кислород в больницы. Электроника, здравоохранение – рынки, открытые для конкуренции. Сейчас суммарное потребление промышленных газов в России выглядит так: две трети от их общего объема производят сами потребители. Одна треть рынка отдана на аутсорсинг. В США аутсорсингом пользуется 99% потребителей промышленных газов. В Западной Европе – 80%, а в России – пока только треть. Но промышленная модернизация страны должна сделать аутсорсинг в этой области гораздо более важным. Для нас российский рынок – это рынок роста и модернизации с очень большим потенциалом. Сейчас значительная часть промышленных газов в России производится на установках старше 40 лет. Технологии в мире за это время окончательно ушли вперед. Мы можем предложить нашим клиентам современную технологию и взять на себя инвестиции [в производство промышленных газов].

– Насколько сильна конкуренция в вашей отрасли?

– В мировых масштабах сильна. В России лет 20 назад вообще не было международных игроков, только российские: по сути, это были только собственные производства местных заводов. Так что мы были первыми, кто предложил им отдать это производство на аутсорсинг в больших масштабах. С тех пор как мы начали сотрудничать с «Северсталью», на российский рынок пришли и наши конкуренты. Сейчас в России присутствуют три крупные международные компании, и четвертая собирается выйти на рынок. Есть еще пара российских игроков, не очень больших.

– И каковы ваши оценки российского и глобального рынков промышленных газов?

– Считается, что объем потребления промышленных газов в России на сегодня превышает 2 млрд евро. Но этот рынок будет расти по мере модернизации и увеличения мощностей. Ожидается, что в ближайшие 5–10 лет он увеличится до 3 млрд евро. Когда сравниваешь этот рынок с французским, германским, итальянским, с европейским в целом, то видишь, что даже 3 млрд евро – это заметно ниже каждого из перечисленных или же рынка Восточной Европы. В этом смысле можно говорить о значительном потенциале для роста. Глобальный рынок промышленных газов сейчас оценивается более чем в 50 млрд евро.

– Вы в России активно работаете всего семь лет, но все же это уже достаточный срок, чтобы сравнить наш инвестиционный климат с другими рынками, на которых присутствует Air Liquide.

– Всего российского рынка я не знаю и не могу выносить общие суждения. С тех пор как мы пришли в Россию, у нас образовался позитивный опыт работы с крупными клиентами – такими, как «Северсталь». В химической промышленности мы подписали контракты с «Сибуром» и российским подразделением бельгийской Solvay. У нас открыты представительства в Москве, Санкт-Петербурге, Череповце, Нижнем Новгороде, где мы сделали вторую крупную инвестицию, и в Татарстане, в Казани. В октябре я встречался с руководителями Татарстана и нашел их очень открытыми и дружественными по отношению к бизнесу. Это именно то, чего ждут иностранные инвесторы, – способности местных властей к диалогу. Для России это прекрасный пример международного сотрудничества на региональном уровне.

Рыночные условия и исполнение контрактов мы находим в целом нормальными. Административные хлопоты, с которыми сталкиваются все новые инвесторы, были преодолены, все инвестиции сделаны. Остается желать, чтобы административные процедуры были более простыми, быстрыми и дружественными для международных инвесторов. Климат именно для нашего бизнеса можно назвать благоприятным. В России я нахожу то же самое, что во всем остальном мире, – активных участников экономической жизни, которые осознают вызовы и в состоянии занимать те же места в мировой табели о рангах, что и бизнесмены из любой другой страны. Я приезжал в Россию несколько раз с различными промежутками и могу засвидетельствовать достаточно интересный прогресс в дискуссии с российскими промышленниками.

– Как бы вы в целом описали вашу международную стратегию? И какое место в ней занимает Россия?

– Это стратегия роста, стратегия, направленная на то, чтобы постоянно генерировать рост. Для этого у нас есть подходящие идеи и инновации. Причем с запуском каждой новой инновации мы создаем новый сегмент рынка. Наши научно-исследовательские центры работают в разных частях света, совершенствуя ноу-хау и развивая новые идеи, в этом заключается наша технологическая стратегия. Можно также говорить об экспансионистской стратегии. Куда нам идти? Конечно, в зоны роста – особенно в страны, которые можно отнести к развивающимся или недостаточно развитым. В первую очередь это страны БРИК. Россия, Бразилия, Индия и Китай нас очень интересуют. Можно сказать, что они занимают центральное место в нашей стратегии роста и это приоритет для наших инвестиций. Почему Россия интересна с этой точки зрения? С одной стороны – экономический рост, с другой стороны – очень большая важность модернизации. При всем этом еще и традиционно высокий уровень инженеров и науки. У нас же есть нацеленность на рост и возможности инвестировать в модернизацию и таланты. Складывая все это вместе, получаем, что Россия предоставляет нам возможности для скорого роста. По сути, когда смотришь на размеры России, на объемы природных ресурсов, на ее индустриальную мощь и потребление промышленных газов, то видишь, что это одно из лучших мест в мире для реализации нашего потенциала.

– Может быть, это идиотский вопрос, но где вы берете сырье для своего производства?

– Просто из воздуха. По сути, сырья нам не требуется. Все, что нужно для производства того же кислорода, – это электричество. Для производства водорода требуется разложение углеводорода, т. е. природного газа. Если мы будем развивать водородное производство в России, придется закупать природный газ. Но главная наша статья расходов – это электричество. Мы покупаем только небольшое количество воды и совсем не покупаем угля.

– Выходит, ваша бизнес-модель – это буквально деньги из воздуха.

– Почти так! Воздуха повсюду хватает, и он никому не принадлежит. Но нам нужно развивать наши технологии, именно поэтому это захватывающее занятие.

– Это занятие опасно для экологии?

– Это промышленное производство. Но при этом хорошо управляемое, в том числе и с точки зрения экологических рисков. Риски возникают и на этапе транспортировки – по автодорогам или по трубопроводам, – но здесь мы тоже действуем профессионально. Я бы сказал, что мы стремимся к тому, чтобы наша компания была среди лучших в области безопасности для окружающей среды: влияние на окружающую среду почти нулевое, если говорить о производстве воздушных газов. Берем воздух, извлекаем из него кислород и выбрасываем азот, который тоже является составным элементом воздуха. Правда, мы пользуемся электричеством. А производители электроэнергии могут при сжигании топлива выбрасывать в атмосферу углекислый газ. Так что мы как потребители электроэнергии косвенно можем быть причиной эмиссии СО2 при производстве кислорода. Что же касается водородного производства – здесь мы берем углеводород и разделяем его на водород и метан. Во время процесса реформинга метана образуется СО2, и в этом случае идут выбросы в атмосферу, что влияет на окружающую среду. Поэтому мы работаем над тем, чтобы улучшить эту технологию и снизить выбросы СО2.

– Какова ваша финансовая ситуация, как вы справляетесь с экономическим кризисом?

– У нас прочная финансовая ситуация. Бизнес продолжает расти как в годовом, так и в квартальном измерении, прибыль есть, дивиденды выплачиваются в ежеквартальном режиме, средние темпы роста бизнеса – 8% в год на протяжении 40 последних лет. За всю историю [компании] с кризисами мы сталкивались не раз: это были и послевоенные кризисы, и нефтяной кризис 1973 г., и более свежий, в 2009 г. В 2009 г. выручка снизилась на 5% на сопоставимой основе, что было, в общем, незначительно. Сопротивляемость кризису оказалась очень хорошей. В 2010–2011 гг. мы восстановили прежние темпы роста. Наше широкое географическое присутствие и диверсификация бизнеса позволили группе достичь значительного уровня продаж при нынешней ситуации в мире, а также по сравнению с III кварталом 2011 г. В 2012 г. европейский и глобальный кризисы в наибольшей степени проявились во II квартале, из-за чего МВФ снизил свои прогнозы экономического роста в мире по итогам года. Мы сами видим замедление экономического роста на своих клиентах. Но опять же все это заметно только по физическим объемам потребления газов некоторыми из наших клиентов – в финансовом отношении позиция Air Liquide остается очень устойчивой.

– Возможно, менее приятная вещь для вас, как и для французского бизнеса в целом, – это приход к власти социалистов?

– Мы не смешиваем политику и бизнес, поэтому политические вопросы я не могу комментировать. Если же посмотреть на экономическую ситуацию во Франции, то можно констатировать, что она находится в промежуточном положении между Германией и Южной Европой. Во Франции существуют факторы замедления экономического роста – равно как и для сопротивления кризису. Можно сказать, что наша деятельность сопротивляется, находясь в среде, которая сейчас менее благополучна, чем раньше. Почему? Дело в том, что мы сейчас находим новых клиентов на растущих рынках, и это компенсирует снижение объемов потребления газов на некоторых других рынках. Ситуацию удается, таким образом, балансировать. Что же до политики, то я думаю, что никакое правительство не может повлиять на экономическую динамику всего за шесть месяцев – результаты могут появиться в лучшем случае к концу первого года, а то и на второй год. Если же говорить о ситуации в Европе в целом, очевидно, что евро как единая валюта остается незаменимым – и, собственно, в первую очередь были приняты меры, направленные на поддержание евро. Второй этап – это восстановление бюджетной стабильности, что должно вернуть доверие рынкам. И затем предстоит заняться европейской банковской системой, чтобы достичь экономической конвергенции и финансовой стабильности для всей Европы. Последовательность должна быть именно такова, и, глядя на все это, я остаюсь оптимистом по поводу Европы. Но, конечно, нужно быть реалистом и учитывать все экономические трудности.

– А ваша компания как-то зависит от европейской банковской системы?

– Нет. Это тоже интересная тема, относящаяся к специфике Air Liquide. Во-первых, наши рынки – это рынки частных клиентов. От публичных рынков мы зависим очень незначительно. Это позволяет нам развиваться так, как мы желаем. И, во-вторых, чтобы это было возможным, наши финансовые источники очень хорошо сбалансированы между акционерным капиталом, долгосрочными долговыми обязательствами и банковским финансированием. При этом 40% наших акционеров – это частные лица, которые, по сути, инвестируют свой капитал в наш бизнес. А это долгосрочные инвестиции, на 10–20–50 лет. Так что у нас есть постоянный источник долгосрочного капитала, что позволяет нам оставаться независимыми в финансовом отношении, и это очень важно. В результате такого подхода у нас есть и долгосрочные клиенты, и долгосрочные акционеры, и сотрудники, работающие в компании долгое время. Можно сказать, в целом Air Liquide – это долгосрочная компания. И это делает нас менее подверженными флуктуациям финансовых рынков и воздействию кризисов.

– И каковы же новые направления для вашего бизнеса, видите ли вы что-то интересное на горизонте?

– Да, интересное есть. Сегодня мы наблюдаем важную тенденцию – эволюцию в потреблении энергии, которая затрагивает весь мир. Сейчас картина энергетического рынка складывается из атомной энергии, газа, нефти, угля, возобновляемых источников энергии – и находится в процессе перемен. Мы вошли на этот рынок со своей технологией преобразования исходной энергии в продукты с добавленной стоимостью. С точки зрения экологии промышленные предприятия принимают меры для снижения своих выбросов. Мы же предлагаем улавливать CO2. Это что касается энергетического рынка. В области инноваций есть технология очень высокого уровня для микроэлектроники – для производства полупроводников и солнечных батарей, и это рынок будущего. И наконец, новые технологии для здравоохранения.

Могу привести такой пример: рынок, который нас очень интересует, – электромобили. По всему миру люди переходят на автомобили с электродвигателями. Откуда брать электричество для них – от батарей или от каких-то других источников? Мы работаем над технологией компактных водородных батарей. На открытии осеннего Парижского автосалона в этом году был как раз представлен автомобиль на водородных батареях. Это очень интересный высокотехнологичный рынок.

– Когда же ожидаются практические результаты?

– Вот это большой вопрос! (Улыбается.) Его нужно задать производителям автомобилей. Анонсируется, что первый коммерческий образец электромобиля на водородных батареях появится в 2015 г. Говорят, что к 2025 г. рынок таких электромобилей уже будет существовать. Если получится использовать водород для получения энергии, ваш ноутбук или мобильный телефон смогут работать на таких батареях без подзарядки 7–10 дней. Водородная энергия – это энергия будущего. Еще одна интересная тема – как делать ее запасы. На сегодня единственный способ накапливать электрическую энергию – это батареи. Но они получаются тяжелыми. Как видите, перед нами открывается новый интересный рынок, связанный с ростом урбанизации и мобильности в мире. Существует урбанистическая концепция «умного города», в которую могут входить и автомобили на водородных батареях, и здания, которые сами регулируют свое потребление электроэнергии с помощью фотоулавливающей пленки, которой могут быть покрыты окна, – а между стеклами и пленкой закачан специальный газ. У нас есть технологические возможности, чтобы ответить на спрос такого рынка.

– А как решать кадровую проблему в вашей индустрии? На Всемирном женском форуме в Довиле в этом году, к примеру, инжиниринговые компании проводили сессию под названием «Пожалуйста, не говорите моей маме, что я инженер... она все еще думает, что я в модном бизнесе».

– Да, есть такая проблема, причем не только у женщин, у мужчин тоже. Мы проводили исследование восприятия профессии инженера в разных странах, чтобы определить тенденции на ближайшие 15–20 лет. Выяснилось, что проблема с обновлением кадров существует не только в Европе, но и в странах с более молодым населением – в Китае, Индии, да и в США тоже. Да, нам нужны инженеры. И женщины, кстати, – инженеры очень хорошие. И особенно нам нужно вернуть престиж инженерной профессии в Европе.

– Возможно, финансовый кризис вам поможет – престижность профессии инвестиционного банкира сейчас явно упала.

– Да, возможно. До сих пор самыми популярными были финансы, коммуникации, интернет-бизнес, тот же модный бизнес. Безусловно, там много возможностей, и это логично, ведь XXI век, как я уверен, будет веком технологий. Но интернет не сможет функционировать без инженеров, которые наладят все провода, серверы и программы. Всюду, где есть материальная составляющая, – биотек, медицина, энергетика – нужны люди, которые это налаживают и поддерживают в порядке.

Париж