В целом: Институциональных инвесторов нет, потому что они не нужны

Татьяна Лысова, главный редактор газеты «Ведомости»: Слушая министра финансов Антона Силуанова, я не могу понять, существует ли в России единая государственная политика. Предложения снизить отчисления на накопительную часть пенсии с 6% до 2% явно идут вразрез со словами министра, что финансовый рынок крайне нуждается в длинных деньгах, в том числе пенсионных.

Сергей Алексашенко: Давайте честно скажем, кого спасали в тот момент. Не «КИТ финанс», а Газпромбанк, потому-то спасение и оказалось таким дорогим. Пакет «Ростелекома» и прочее было куплено не за счет депозитов, а за счет кредитов, полученных в Газпромбанке. Рухнул бы «КИТ финанс» – рухнул бы и Газпромбанк.

Родился в1959г. вг. Ликино-Дулево Орехово-Зуевского района Московской области. В1986г. окончил экономический факультет МГУ им.М.В.Ломоносова. Смая 1993г. – замминистра финансовРФ, сдекабря 1995г. по 14сентября 1998г. – первый заместитель министра финансов. Вноябре 2000г. назначен заместителем генерального директора «Интерроса», вфеврале 2001г. – член совета директоров ГМК «Норильский никель». Смарта 2006г. по13мая 2008г. – управляющий директор, председатель банка Merrill Lynch вРоссии. Сдекабря 2008г. – директор помакроэкономическим исследованиям НИУ ГУ-ВШЭ.

Антон Силуанов, министр финансов России: Это непростой вопрос, он серьезно обсуждался в правительстве. Есть две составляющие. Первая – необходимость как можно скорее сбалансировать пенсионную систему. Дефицит более 1 трлн руб. покрывается за счет госбюджета. Эти деньги мы отрываем от инфраструктурных, социальных и других важных проектов. Вторая – вы, безусловно, абсолютно правы, пенсионные накопления – это тот самый источник длинных денег, который мы так ждем. К концу года уже накопленных пенсионных отчислений будет более 2 трлн руб. Это серьезный ресурс. Но пока вверх берут аргументы, что нужно сокращать дефицит пенсионной системы.

Сергей Алексашенко, директор помакроэкономическим исследованиям ГУ-ВШЭ: Давайте подумаем. Если человек получает зарплату в 20000 руб., сможет он накопить себе на пенсию в размере хотя бы 10000 руб. в месяц при 6%-ном отчислении и нынешних правилах инвестирования? Наверное, в ближайшем будущем нет. Вот об это и споткнулась реформа. Есть люди с достаточным уровнем дохода, которые при 6%-ных отчислениях будут получать нормальную пенсию. А есть с низким доходом.

Но мы не говорим, что всю пенсию он будет получать как накопительную часть. Есть еще базовая и страховая. К тому же нельзя оценивать эффективность пенсионной системы по итогам лет пяти. Посмотрим на ее эффективность за 40 лет. Тогда при 6%-ном отчислении человек будет накапливать существенную прибавку к пенсии.

Олег Вьюгин, председатель совета директоров «МДМ банка»: Мы считали, что если действующую систему не менять, то через 30–35 лет доля накопительной части составит 15–20% от пенсии. Это, в принципе, нормально. Переходим к следующей теме – почему же банковская система развивается нормально, а институциональные инвесторы отстают?

Что такое мегарегулятор

Сергей Алексашенко: Потому что они никому не нужны. Источником долгосрочных денег для институциональных инвесторов являются пенсионные деньги и страховые деньги. Эти два сегмента на финансовом рынке у нас самые неразвитые. Наверное, даже брокерские и дилерские институты развиты сильнее, чем страховые.

Мне порой кажется, что наше правительство не верит в пользу от рыночных принципов, когда можно доверить деньги частным управляющим. А вдруг они их угонят в офшоры? Как будто можно гарантировать, что госбанки в подобном даже заподозрить нельзя.

Я сейчас пытаюсь вспомнить, какое ведомство у нас отвечает за работу с институциональными инвесторами. Нет такого ведомства. И тут всплывает вопрос о едином регуляторе.

Некоторое время назад на встрече экспертов рабочей группы «открытого правительства» в «РИА Новости» было замечательное выступление Игоря Шувалова, где он четко описал ситуацию. Рекомендую послушать, а пока перескажу в двух словах.

Пункт первый. Год назад правительство провело реформу регулирования финансового рынка. Как само признало, неудачно. Создана конструкция не сдержек и противовесов, а бетонных надолбов и противотанковых ежей, где не то что институциональный инвестор – государственное ведомство пройти не может. Пункт второй. Слава богу, правительство осознало, что от того, как оно будет работать со страховыми компаниями и пенсионными фондами, будет зависеть и будущее институциональных инвесторов. Пункт третий. Чтобы улучшить эту работу, нужно резко увеличить ресурсы, находящиеся в распоряжении ФСФР. Пункт четвертый. Денег нет. Значит, нужно найти ведомство, у которого они есть. А это Центробанк.

Вот и все. После такой логической цепочки дискуссия о том, на какой базе должен создаваться мегарегулятор, прекращается. И я с ужасом представляю, каково придется следующему председателю ЦБ. Следующему – потому что у Сергея Михайловича Игнатьева весной заканчивается третий срок, и он с радостью уйдет. А преемнику Игнатьева придется заниматься эмиссиями сотен тысяч акционерных обществ, которые никому не нужны, документооборотом, ежеквартальной отчетностью эмитентов, наблюдением за брокерами, дилерами, страховщиками, пенсионными фондами... Может, еще и за паевым строительством. Мы все время ссылаемся на опыт Великобритании, которая создала FSA (Управление по финансовому регулированию и надзору). Так, в сферу его ответственности входят и строительные кооперативы, т.е. – по-нашему – дольщики.

Кирилл Дмитриев, генеральный директор Российского фонда прямых инвестиций (РФПИ): Исторический опыт, в том числе нашей страны, показывает, что, если нужно решить какую-то задачу, необходимо, чтобы тот, кто решает ее, имел и мандат, и интересы именно в этой области. У ЦБ другой мандат. Он в первую очередь озабочен вопросом финансовой стабильности. Поэтому, стань он регулятором фондового рынка, он будет развивать на нем то, что нужно для финансовой стабильности.

Рубен Варданян, соруководитель Sberbank CIB: Я поддерживаю саму идею мегарегулятора. Мне как участнику рынка надоело видеть войны между ведомствами. Сколько чиновники тратят на нее времени! Эта безумная борьба ведомств за какие-то ресурсы, постановления, право первым внести законопроект – все это при слабых ресурсах и низкой компетенции людей – это же невозможно! Вместо того чтобы создавать фондовый рынок, ФСФР и ЦБ воевали за то, кто его будет регулировать!

Банки не главное

Олег Вьюгин: У меня складывается ощущение, что основное внимание правительства направлено на банки. Но длинные деньги-то не у них. Я бы попросил генерального директора РФПИ Кирилла Дмитриева поделиться своим видением финансового рынка России в будущем.

Кирилл Дмитриев: Я очень оптимистичен. Сейчас, в том числе благодаря усилиям Минфина, заложена мощная основа для дальнейшего роста рынка. Макроэкономическая стабильность России – уникальная вещь на фоне проблем других стран. У нас сбалансированный бюджет, низкая безработица, низкая инфляция, низкий уровень долга по отношению к ВВП. Еще одна цифра, которую часто забывают, – показатель ВВП на душу населения. 12 лет назад он составлял 1/20 от американского, сейчас – 1/3. Мы очень быстро сокращаем разрыв.

Российский рынок быстро развивается в правильном направлении. Дебаты про длинные деньги крайне важны сейчас. Мы считаем, что в этом направлении будет принято много правильных шагов. Так, на первом заседании совета по инвестициям при председателе Госдумы Сергее Нарышкине главной темой было – как резко ускорить принятие пакета документов по инфраструктурным облигациям. Сейчас есть буквально пара технических моментов, которые не позволяют пенсионным средствам активно входить в эту сферу. Но полагаю, что решение этой проблемы – вопрос 3–5 месяцев.

Возвращаясь к вопросу о будущем финансового рынка – да, безусловно, будет расти роль пенсионных вложений. Посмотрите на опыт Южной Кореи, где до 50% вложений в фондовый рынок осуществляет пенсионный фонд. Преимущество России в том, что, пока другие страны думают о резком сокращении расходов и подстегивании роста, у нас эти проблемы стоят не так остро. На этом фоне дискуссия о притоке длинных денег, мне кажется, разрешится крайне положительно.

Рубен Варданян: Есть интересная история из жизни средневековой Японии. И самурай, и европейский рыцарь имели право без суда и следствия наказать крестьянина или другого человека более низкого сословия, если тот его оскорбил. Но было одно небольшое отличие. В 90% случаев в Японии самурай должен был после этого сделать себе харакири. Потому что позволил нижестоящему оскорбить его раньше, чем он это понял и предотвратил.

Читал в Financial Times, что Россия сейчас на втором месте в мире по финансовой стабильности после Саудовской Аравии. На третьем месте – Китай. Но есть одно небольшое отличие от этих стран. И в Китае, и в Саудовской Аравии есть очень жесткие правила и четкая последовательная модель. Я не обсуждаю, рыночная она или нерыночная, демократическая или нет. Главное – последовательная.

У нас же очень странная модель. Государство меняет правила с такой скоростью, что ни один долгосрочный инвестор не может понять, что будет через 10–15 лет. Посмотрите, сколько раз за последнее десятилетие менялись правила только по фундаментальным вопросам.

К тому же все смешано в кучу. Имеет ли смысл разрешать спокойно выводить капитал за рубеж и не решать множество проблем с регулированием внутри страны? Наверное, нет. Значит, надо или решать внутренние проблемы, или ограничивать движение капитала. Надо быть последовательным до конца в своей модели. Мы постоянно делаем взаимоисключающие вещи. Везде – не только в бизнесе. Сохраняем Мавзолей Ленина и ходим в православные храмы. Изменяем пенсионную систему и говорим о длинных деньгах. Заставляем пенсионные фонды ежегодно отчитываться о безубыточности, невзирая на колебания рынка, и при этом опять же говорим о длинных деньгах. Видимо, непоследовательность в поведении в России заложена на уровне мировосприятия.

Сюда же относятся правила игры, которые для всех разные. Китайские чиновники говорят: мы будем давать госбанкам столько денег, сколько надо, пока у нас не кончатся средства. Есть плохие долги, нет – все равно будем поддерживать. Япония делает то же самое, только механизм поддержки иначе устроен. У нас не до конца понятно, кому и как помогают, кому не помогают и из каких принципов исходят.

Вопрос не в том, хорошо или плохо развивается Россия в последние 10 лет, стала ли она более или менее рыночной, а в последовательности наших действий. Проблема в том, что мы делаем шаг в сторону, потом два шага назад, а потом начинаем себя за это критиковать.

Олег Вьюгин: Очевидно, что если есть цель построить систему, благоприятную для вкладывания длинных денег, то к ней нужно идти последовательно. Тем не менее банковская система в России, например, развита...

Рубен Варданян: О какой развитой банковской системе вы говорите? Сколько у нас банков, которые занимались отмыванием средств, сидели без капитала, а ЦБ все это видел и, вместо того чтобы отозвать лицензию, закрывал на все глаза!

Олег Вьюгин: Я совершенно согласен, что эта система несовершенна. Но давайте посмотрим, сколько штрафов SEC накладывает на американские банки за нечто подобное: за обман, за недостоверную информацию. Так что им можно такой же упрек адресовать.

Российские банки выглядят куда лучше, чем институциональные инвесторы. Посмотрите, как высоко доверие россиян к банковской системе. Рубен Карленович [Варданян] говорил, что должна быть цель и последовательность в ее реализации. Была ли она в банковской сфере или она как-то сама собой развилась – вот и институциональные инвесторы тоже сами разовьются со временем?

Анатолий Аксаков, президент Ассоциации региональных банков России: В банковской сфере среди прочего сыграли роль и традиции. Все-таки в советское время банки существовали, население привычно к этому институту, развит кадровый потенциал. Конечно, и государство было более последовательно. Хорошо или плохо, но тем не менее выполняется уже третья стратегия развития банковского сектора.

В то же время мы сталкиваемся и с проблемами. В этом году наблюдается торможение темпов роста активов и темпов кредитования реального сектора.

Причина – высокая закредитованность юрлиц, растущие риски их кредитования и более жесткое регулирование со стороны ЦБ при кредитовании юрлиц, зато либеральный контроль за кредитованием физлиц. В итоге банки, естественно, переориентируются на работу с населением. Портфели растут так быстро, что возникает подозрение: а не формируется ли новый пузырь? ЦБ пытается затормозить рост, но, на мой взгляд, делает это не очень гибко. Надо все-таки порой предлагать и пряник. А регулятор в последнее время пользуется только кнутом.

В России ужесточение регулирования к нормализации ситуации не приведет. Реальный сектор больше денег не получит. Сейчас в инвестициях в основной капитал кредиты – менее 10%. Нужно находить стимулы для того, чтобы банки направляли деньги в реальный сектор.

Конечно, нужно принимать законы о проектном финансировании, снижать риски кредитных организаций. А сейчас обратная тенденция. Принимаются популистские решения, увеличивающие риски банков. Например, новшества в ипотечном кредитовании вроде бы выгодны новоселам. На самом деле наносится вред добросовестным заемщикам, на них перекладываются риски недобросовестных. Кстати, по рублевым ипотечным кредитам добросовестных заемщиков в России более 98%.

Олег Вьюгин: Самое время высказаться Александру Николаевичу [Семеняке, гендиректору АИЖК]. Ведь потребительские кредиты, 15-минутные кредиты, кредиты на покупку телефонов – это бизнес, которым серьезные банки в Европе и Америке не занимаются. Они больше внимания обращают на, например, ипотеку, которая является очень мощным инструментом развития.

Александр Семеняка, генеральный директор АИЖК: Ипотечный рынок неплохо развивается. В 2012 г. объем ипотеки достигнет 1 трлн руб. А значит, заемщики вложили в покупку жилья около 400 млрд руб. собственных средств. В целом же граждане инвестировали в жилье порядка 7 трлн руб. Безусловно, государство стремится этот рынок регулировать. Было бы правильно разделить компетенции правительства и ЦБ. Центробанк мог бы в основном заниматься вопросами предоставления ликвидности. Сегодня он дает ликвидность до года. Может быть, целесообразно расширить его полномочия по среднесрочной ликвидности.

За правительством должна остаться компетенция страхования рисков. Страхование банковских вкладов помогло увеличить приток депозитов. Сейчас похожая мера обсуждается и для долевого участия. На мой взгляд, механизмы страхования должны вводиться и для НПФ, программ страхования жизни и, может быть, фондов облигаций.

Я с большим удовольствием услышал, что в Минфине обсуждается освобождение от налогов долгосрочных вложений в бумаги. Но мне кажется, что, если уж быть последовательным, как сегодня об этом говорили, нужно научиться отдельно облагать спекулятивную прибыль по краткосрочным вложениям. В России нет налога на прирост капитала – все подпадает под налог на прибыль. Если уж стимулировать долгосрочные инвестиции, то правильнее всего использовать не его, а как раз налог на прирост капитала.

Олег Вьюгин: Хотел бы подвести итог выступлениям участников дискуссии. Во-первых, если есть задача развивать тот или иной рынок, нельзя двигаться влево-вправо, вперед-назад. Нужна последовательная политика. Во-вторых, должен быть достаточно компетентный и достаточно сильный орган, который будет развивать рынок. С этой точки зрения попытка передать полномочия ФСФР Центробанку – пример не очень последовательного шага. ФСФР является компетентным органом в части развития институциональных инвесторов. Но, к сожалению, слабым по обеспеченности кадрами и ресурсами.

Если финансовую деятельность мы сосредоточиваем все-таки в банках, то становится актуальной проблема «слишком больших, чтобы рухнуть» кредитных организаций или проблема смешения в банковском бизнесе рыночных рисков, которые ложатся на депозиты населения. Пока эта проблема еще никак не прозвучала в российской действительности. Все пущено на самотек. Какие-то банки предпочитают больше рисковать, какие-то воздерживаются, но эта сфера деятельности почти вообще никак не обсуждается и никак не регулируется. Хотя есть нормативы ЦБ, они достаточно примитивны – и нет концепции, будут ли разделены эти риски.

Непонятно, кто слишком большой

Сергей Алексашенко: Проблема «слишком больших, чтобы рухнуть» возникла по двум причинам. Первая – наличие крупных финансовых институтов, спасение которых обходится очень дорого бюджетам. Не секрет, что и американский бюджет, и бюджеты ряда европейских стран потратили колоссальнейшие деньги на поддержку банковской системы. Ведь последствия краха Lehman Brothers оказались настолько серьезными, что никто не отважился на эксперименты вроде того, что был в России в 1998 г., когда банкам велели выживать, кто как умеет, а правительство отправили в отставку.

Но главная причина вторая – качество надзора. Причем во всем мире. Регуляторы многих стран пошли по пути саморегулирования банковской сферы. Обратите внимание, что в Германии крупных банковских потрясений не было, потому что немецкие финансовые власти все держали под контролем.

Пока рынок на подъеме, царит всеобщая эйфория, все кажется хорошо – и проблемы исчезают. Собственно, в такой ситуации живет Россия. Когда нефтяные цены перестают расти, мы узнаем, что прежние проблемы никуда не делись. Зато стали еще серьезнее и болезненнее.

В банковской сфере у России есть несколько специфических черт. Во-первых, рынок о плохом финансовом состоянии обанкротившихся банков из топ-30 знал задолго до того, как это признали финансовые власти. Мне очень нравятся заявления: мол, у нас с надзором все в порядке и мы риски контролируем регулярно, но что-то такое случилось (мы сами не поняли что) – и банк рухнул. А почему рухнул – неизвестно.

Во-вторых, есть сложности с определением, кто же слишком велик. Понятно, что Сбербанк точно относится к этой категории. Конечно, такое и в страшном сне никому не приснится, но малейшее качание Сбербанка для России хуже, чем проблемы General Motors для Америки. С другой стороны, кризис 2008–2009 гг. показал, что для получения статуса «слишком большого, чтобы рухнуть» достаточно входить в топ-30 или топ-40 и иметь на счетах крупный депозит очень важного человека. Правда, банк, выходящий за пределы топ-50, шансов считаться слишком большим практически не имеет. Зато в этих пределах им может стать любой. Или не стать – критерии расплывчаты.

Другой пример. У нас много неплохих банков, которые совершают классическую ошибку под названием maturity mismatching, когда короткие пассивы, длинные активы. Самый яркий пример из 1998 г. – Инкомбанк, у которого был очень хороший портфель промышленных активов. Просто его нельзя было быстро продать, тем более в кризис. В итоге банк рухнул.

Так вот, в кризис 2008 г. был известный банк, у которого был замечательный портфель недвижимости. Просто отличный портфель. Кому-то он понравился, кто-то посчитал, что негоже его выпускать на свободу – мало ли кому он достанется, давайте-ка его приберем. И этот банк спасли. У нас на слуху сейчас еще один государственный банк (из четырех букв), у которого, по очень грубым оценкам, объем потерь сопоставим с объемом его капитала. Не уставного капитала, а реального. И правительство почему-то намерено решить проблему убытков вливаниями уставного капитала.

В моем понимании этот банк никак не является слишком большим. Если он исчезнет из российской банковской системы, ничего плохого не случится. Так что можно не быть системообразующим банком, зато активно спекулировать на фондовом рынке за счет кредитов, взятых в других банках, и быть уверенным, что государство тебя спасет.

Как американцы подошли к этому вопросу? Они объявили всем: мы посчитали и обнаружили, что у нас есть 19 крупнейших банков. Если кому-то будем помогать, то именно им. Все остальные – забудьте.

Рубен Варданян: Я не согласен, что Германия очень хорошо прошла кризис. Вспомните судьбу Deutsche Bank и Commerzbank, не говоря уж о земельных банках, несмотря на хорошую систему надзора.

Теперь о дилемме спасать – не спасать. Банкротство – достаточно серьезный катаклизм. Толпы вкладчиков или дольщиков, стоящие на площади, вызывают немалое напряжение. Поэтому, если правительство может решить вопрос без банкротства, ничего страшного. Главное, чтобы бизнес перешел в руки эффективных собственников.

Как говорил один мой клиент, у России проблема в другом – огромное количество людей научились зарабатывать на убытках и потерях. Когда теряются деньги, легко можно спрятать все, что угодно. Давайте посмотрим, на чем разбогатели российские банки. Не на кредитовании. Не на оказании услуг. А на том, что становились собственниками промышленных активов, и на обналичке. Ключевой вопрос – как сделать так, чтобы финансовая система зарабатывала на том, на чем должна. То есть на услугах населению и организациям, а не на получении в собственность активов и нелегальных операциях.

Это относится и к вопросу о слишком больших, чтобы рухнуть, банках. Важно отделить тех, кто работает как настоящий банк, от тех, кто зарабатывает на производных, получении активов и т.д. Выбрать пять – десять – двадцать банков и объявить, что они системообразующие. Для них будет специальный надзор, специальные стресс-тесты, их показатели будут публиковаться. И тогда станет невозможна ситуация, когда в одном из крупнейших банков страны обнаруживаются проблемы, которые ЦБ столько лет подряд не мог разглядеть.

Татьяна Лысова: Я хотела бы уточнить. Есть пример банка «КИТ финанс», который вложил миллиарды рублей в акции, в том числе «Ростелекома», и в итоге рухнул. У банка были вкладчики, их пришлось спасать. Для государства это стало одно из самых дорогих банкротств. Вы считаете, что это не системная проблема регулирования, а уникальный случай? И не нужно следить, чтобы банк разделял инвестиционный и коммерческий банкинг?

Рубен Варданян: Я считаю, что нет механизма, который позволит разделить деятельность таким образом, чтобы невозможно было найти способ обойти запрет. Судите сами – все попытки ЦБ ограничить кредитование банком собственных акционеров все время оканчиваются тем, что люди придумывают новые схемы.

Другое дело, что последний фактически выдал огромный и крайне рискованный кредит брокеру. Риск-менеджмент Газпромбанка должен был понимать, насколько опасную операцию проводит.

Нет внутреннего долгового рынка

Кирилл Дмитриев: Мне кажется, что дискуссия зашла несколько не в ту сторону. Рассуждая, как дополнительно зарегулировать рынок, сложно создать новую стоимость. Двигаться вперед позволит продвижение новых продуктов, которые у нас в отличие от многих стран практически не развиты. Например, индексных фондов.

Совсем недавно Госдумой принята необходимая для них законодательная база. В чем плюс индексных фондов? Риск гораздо меньше, так как он диверсифицирован. Это один из системных инструментов, в которых сложно найти какие-то лазейки, обход запретов. Вот только у нас такие инструменты почему-то не активно развиваются.

Как-то на питерском форуме менеджер одного крупного западного фонда сказал очень важную вещь, которую мы только сейчас начинаем осознавать. Он сказал: «Послушайте, у вас же в России фактически нет внутреннего долгового рынка!» Это важно. Мы говорим о депозитах и т.д., но это ограниченный набор инструментов. Многие компании сидят на генерирующих наличность активах. Если бы были инструменты по их вложению, они обеспечили бы гигантский денежный поток. Но таких инструментов в России нет. Я считаю, что для их создания нужно смотреть на опыт других стран и заимствовать то, что реально работает.

Рубен Варданян: Мы запускали индексный фонд. Но проблема в том, что для него нужен нормальный фондовый рынок, а не такой, где три бумаги определяют весь индекс России. Не такой, где можно в любой момент спокойно заявить, что данная бумага больше не котируется. Должны быть созданы нормальные правила.

То, что за 20 лет мы не получили многих простых инструментов, плохо. Их можно создать легко и просто, будь на то воля. Но, к сожалению, на сегодняшний день государство в лице его руководства не видит, что институциональные инвесторы являются ключевым драйвером изменения экономики. Оно думает, что ключевой драйвер – это госинституты. Пока эта позиция не поменяется, ничего не изменится.

Анатолий Аксаков: Сейчас хорошим субъектом кредитования является малый бизнес. Рост потребительского кредитования в значительной степени связан с малыми предпринимателями, которые берут такие кредиты для развития своего дела. Здесь могли бы подключиться ЦБ и правительство. Например, у нас есть Банк поддержки малого и среднего бизнеса. Он выдает региональным банкам довольно дешевые деньги, которые идут на кредитование различных проектов, в основном в реальном секторе. Возвращаемость довольно высока. Но банк очень низко капитализирован, соответственно, объем кредитов малому и среднему бизнесу по этой схеме недостаточен. Давайте капитализируем этот банк, это намного лучше, чем ежегодно, как мы сейчас делаем, выдавать из бюджета на поддержку малого бизнеса миллиарды без возврата, которые непонятно как распределяются.

Елена Ломаевская, телеканал «Россия24».: Насколько реалистична задача по превращению Москвы в международный финансовый центр (МФЦ)?

Рубен Варданян: Один американский профессор рассказывал, как в 1953 г. он, один из первых студентов-американцев, вернулся из поездки в СССР. В родной Оклахоме его расспрашивали: как там, в Советском Союзе? А он отвечал: «Да все нормально». «А люди – людоеды?» – «Да нет, нормальные люди». – «А медведи по улицам ходят?» – «Да нет, машины ездят». Он очень долго думал, чем же мы от них отличаемся. А потом сказал: «Вы знаете, у них главный праздник – Октябрьская революция. Они празднуют ее в ноябре. И так у них все».

Я должен признать, что, действительно, у нас так всё. Мы хотим сделать МФЦ, но рассматриваем его скорее как проект в сфере недвижимости. Если говорить серьезнее, то желание есть, но опять же оно несистемное и непоследовательное.

Сергей Алексашенко: Мне кажется, что международный финансовый центр – проблема определений. С моей точки зрения, Москва уже давно им является. Иностранные инвесторы сюда валом валят. Недели не проходит, чтобы тебя кто-нибудь не домогался, чтобы какой-нибудь форум не проходил или еще что-нибудь такое. Видимо, нужно определиться, что мы понимаем под МФЦ. Год назад, дискутируя по этому поводу, участники фондового рынка сформулировали: «До Нью-Йорка не дотянем, но хотим быть круче Лондона». МФЦ такого уровня возникнет тогда, когда в Россию финансисты поедут не для того, чтобы российская компания разместилась в Лондоне, а за деньгами. А без тех самых институциональных инвесторов, о которых мы говорили в начале дискуссии, этому не бывать.

Анатолий Аксаков: Сама идея МФЦ позитивна. Но МФЦ – это не только инвесторы, но и эмитенты. А они предпочитают размещаться не в России. С ними надо последовательно работать. Что и делал в свое время Олег Вячеславович [Вьюгин], когда возглавлял ФСФР. И некоторые эмитенты после этого решили размещаться в России.

Олег Вьюгин

Родился в 1952г. вУфе. В1974г. окончил механико-математический факультет, ав1977г. – аспирантуру МГУим.М.В.Ломоносова. С1993г. – начальник департамента макроэкономической политики Минфина России, заместитель министра финансов, первый заместитель министра. С1999г. – исполнительный вице-президент инвестиционной компании «Тройка диалог». С2002г. – первый заместитель председателя Банка России. С2004г. – руководитель ФСФР. С2007г. – председатель совета директоров «МДМ банка».

Татьяна Лысова

Родилась вМоскве, в1991г. окончила Московский институт радиотехники, электроники иавтоматики поспециальности «прикладная математика». Осенью 1994г. стала корреспондентом журнала «Коммерсантъ», летом 1995г. перешла в «Эксперт», где проработала доперехода в «Ведомости» летом 1999г.

Сергей Алексашенко

Анатолий Аксаков

Родился в 1957 г.впос.Ермолаево Кумертауского района Башкирской АССР. В1983г. окончил экономический факультет МГУ им.М.В. Ломоносова, в2005г. – Дипломатическую академию МИД России. В1994–1997гг. – заместитель директора Института экономики, финансов иправа (г.Чебоксары). В1997–2000гг. – министр экономики Чувашии. Депутат Госдумы России 3, 4, 5 и 6-го созывов. С2006г. – президент Ассоциации региональных банков России.

Кирилл Дмитриев

Имеет степень бакалавра экономики Стэнфордского университета и MBA Harvard Business School. Работал вGoldman Sachs вНью-Йорке ивMcKinsey & Company вЛос-Анджелесе, Москве иПраге. В2007–2011гг. возглавлял фонд прямых инвестиций Icon Private Equity с капиталом под управлением более $1млрд. Доэтого был соуправляющим партнером иисполнительным директором Delta Private Equity. Провел ряд знаковых для российского инвестиционного рынка сделок: продажу DeltaBank компании GE, банка DeltaCredit компании Societe Generale, акций СТСMedia компании Fidelity Investments, компании ТВ3 холдингу «Профмедиа», группы компаний «НКС» холдингу «Базовый элемент», акций компании «Компьюлинк» консорциуму инвестиционных фондов, атакже продажу НТК банку «Россия». Вапреле 2011г. назначен генеральным директором Российского фонда прямых инвестиций (РФПИ).

Александр Семеняка

Окончил МГУ им.М.В.Ломоносова в1987г., в1991г. – Школу международного бизнеса ВНИКИ при МВЭС СССР. С1992 по1995г. – президент АО «Анализ, консультации и маркетинг». С1994 по1996г. – президент ОАО «Федеральная фондовая корпорация». Сфевраля поиюнь 1996г. – генеральный директор ЗАО «Инвестиционная компания «Горизонт». Сиюня 1996г. по апрель 2002г. – член правления, начальник департамента ценных бумаг идолгосрочного финансирования, начальник департамента корпоративного финансирования ОАО «Газпром». Сапреля 2002г. – генеральный директор АИЖК.

Рубен Варданян

Родился в1968г. вЕреване. В1992г. окончил экономический факультет МГУим.М.В. Ломоносова. С1991г. – эксперт, начальник отдела попервичному размещению брокерской компании «Тройка диалог», с1992г. – исполнительный директор, затем президент «Тройки диалог». С2005г. – председатель совета директоров «Тройки диалог», после покупки компании в2011г. стал соруководителем Sberbank CIB.