Ален де Руврэ: Интервью Ален де Руврэ, президент и гендиректор ESI Group

Когда выпускник Беркли Ален де Руврэ запускал свой стартап по компьютерному моделированию, у него самого – как, впрочем, и ни у кого в мире – еще не было компьютера. Так что неудивительно, что только на поиски первого клиента у него ушло полтора года. Зато де Руврэ, по сути, создал с нуля не только успешный бизнес (обороты его софтверной компании ESI Group превышают 100 млн евро), но и целый рынок. В конце прошлого года ESI Group, уже не первый год строящая виртуальные модели сталеплавильных печей для российских металлургов и сотрудничающая с «Росатомом», открыла представительство в Екатеринбурге. В интервью «Ведомостям» основатель компании рассказал, какие перспективы видит на российском рынке и какие перемены с помощью своих ноу-хау собирается произвести в медицине и образовании.

– Можно сказать, что у вас небанальный выбор места для представительства – в России все начинают обычно с Москвы, Петербурга, но не с Екатеринбурга.

– Просто нужно быть как можно ближе к нашим клиентам – а тяжелая промышленность сильно представлена как раз на Урале, да и «Росатом» работает там, а не только в Москве. Сегодня мы считаем, что российский рынок привлекателен своим ростом и амбициозностью, особенно для виртуального моделирования, в частности для литейного производства и в целом для тяжелой индустрии. Русские очень хорошо разбираются в литейном деле, но это только экспериментально, благодаря традиционным технологиям. А если хочется перейти к более инновационным методам, снижая издержки производства, сегодня это надо делать через информатизацию. ESI – мировой лидер в области виртуального моделирования производственных процессов для большинства технологий и материалов. Например, в России рынок композитных материалов все еще слабо развит, поскольку пока это дорого... Но, скажем, в регионе БРИК, а именно в Китае, у нас есть стратегическое партнерство с производителями композитных материалов – с группами AVIC и BIAM. И сейчас мы в процессе переговоров по поводу аналогичного партнерства в России – с группой ВIАМ, чтобы заниматься моделированием поведения материалов в космической отрасли. Сегодня промышленнику для того, чтобы быть конкурентоспособным, нужно быть менее дорогим, а также нужно производить очень быстро и более качественно, с меньшим количеством брака, да еще и более инновационно. И все это особенно подходит для сферы виртуального моделирования, нашей специфической отрасли.

– Как вы решили создать свой бизнес?

– Будучи основателем компании, я был и ее первым сотрудником. После Центральной инженерной школы Парижа я отправился получать докторскую степень по гражданскому строительству в США, в Университет Беркли на кафедру научных вычислений. Я нашел эту сферу особенно интересной и многообещающей, что и подвигло меня на запуск бизнеса после возвращения во Францию. Подумал, что работа инженеров, воплощенная через компьютер, может открыть экстраординарные перспективы для промышленности. Но на то, чтобы заполучить первый контракт, у меня ушло 18 месяцев. Я был один, у меня не было ни капиталов, ни команды, ни опыта...

– Наверное, только компьютер был?

– Нет, даже его не было! Это происходило в начале 1970-х, а тогда не было ни ноутбуков, ни персональных компьютеров.

Когда я получил первый контракт от одной оборонной госорганизации, я начал искать сотрудников среди своих друзей по Беркли, которые тоже там защищали докторские. Те, кто присоединился ко мне, были на очень высоком уровне в нашей области – так мы все и запустили ESI в 1973 г. Но у нас не было финансовых средств, ничего, кроме наших воли, желания и компетенций. По сути, наш первый контракт касался национальной безопасности – нужно было оценить вероятность попадания советской ядерной боеголовки в бункеры на Альбионском плато [на котором расположены Прованс, Ронские Альпы и Лазурный берег]. И никто не имел точного представления о том, как это сделать, а о том, чтобы смоделировать этот процесс в натуральную величину, конечно же, не было и речи! Мы же провели исследования с помощью компьютерной симуляции, построив очень утонченные программы. Потом мы диверсифицировали нашу работу в области виртуального моделирования, принимаясь за исключительные, а то и невыполнимые исследования: работали над ядерным реактором-размножителем Superphenix, так же как и над программой по созданию герметичных реакторов Westinghouse-Framatome. В последующие годы мы работали над проектами по созданию ракетоносителя Ariane и над спутниковыми проектами. Одним из самых интересных проектов было проведение расчетов для антиметеоритного щита, который был помещен на космический зонд Giotto для защиты европейских стран от микрометеоритов и кометы Галлея. А когда во Франции были построены ядерные авианосцы Charles de Gaulle, понадобилось защитить их ядерные реакторы на случай столкновения с другими кораблями (в частности, с ледоколами): пришлось делать расчеты рисков [радиоактивного] загрязнения, особенно на случай затопления [судна]. Много подобных вещей было сделано в первое десятилетие существования ESI.

А в начале 1980-х получилось сделать первый виртуальный краш-тест автомобиля, адаптировав методы из военной и авиационной инженерии. И мы также представили результаты краш-теста на случай столкновения самолета с ядерным реактором. В то время никто не думал, что это возможно, но мы сказали: «Ну ладно, давайте попробуем», и все удалось! Единственная трудность была в том, что не было подходящих мощностей для расчета, – надо было задействовать суперкомпьютер CRAY с векторными программами, а этот суперкомпьютер в то время стоил $25 млн. Немногие клиенты могли такое предложить, за исключением больших автомобильных концернов. Потому что один краш-тест стоил несколько сотен тысяч долларов, а здесь счет уже шел на десятки и даже сотни [тысяч].

– А сейчас вы работаете с Areva? Я потому спрашиваю, что ее генеральный директор в интервью «Ведомостям» рассказывал о виртуальных краш-тестах для реактора четвертого поколения EPR, подтвердивших его надежность как раз в случае падения самолета.

– Да, с Areva мы много работаем, конечно же. Сделали для них множество сложных проектов, включая расчеты для столкновения самолетов с реакторами. Раньше это было для Framatome [предшественник Areva], а сейчас мы также делаем это для EdF, Westinghouse и т. д. Для Японии мы недавно сделали предпроектную проработку касательно землетрясений и цунами. Например, смоделировали ситуации, когда землетрясение ослабляет структуру строений перед приходом цунами.

– Ваши первые партнеры по ESI c вами по-прежнему?

– Нет. Один из них был иранец, доктор Ирадж Фаруман, вернувшийся в Иран после падения шаха, университетский профессор – его расстреляли революционеры после прихода к власти аятоллы Хомейни. Это драматично и возмутительно: он был такой щедрый парень, идеалист, большой умница... Еще один партнер был француз, у него случился инсульт, и он был вынужден досрочно уйти в отставку. Он по-прежнему состоит в административном совете. Еще один, бывший директор по науке, работает в качестве консультанта. Только я и остался!

В 1985 г. компания была трансформирована, поскольку к тому времени мы уже делали очень сложные исследования для процессов, которые невозможно изучать на реальных объектах, – вроде моделирования эффектов от ядерных взрывов, как гражданских, так и военных. И тогда мы решили расширить сферу деятельности компании, с тем чтобы стать производителем программных продуктов для промышленных проектов. В 1991 г. мы впервые привлекли венчурный капитал – это была калифорнийская группа из Кремниевой долины, которая, познакомившись с одним нашим дерзким бизнес-планом, решила инвестировать в ESI $3 млн в ожидании взлета виртуального моделирования «для всех». Затем мы начали открывать офисы в Европе, США, Японии, странах БРИК, в том числе и представительство в Екатеринбурге в конце 2012 г. До этого мы работали с Россией через наш чешский филиал – там некоторые сотрудники хорошо говорят по-русски. Мы расширялись на российском рынке на протяжении нескольких лет, и наши российские клиенты потребовали открыть представительство рядом с ними.

– Где вы ищете новых клиентов в России? Думаете ли, к примеру, о таких компаниях, как Renault-«АвтоВАЗ»?

– Начинаем [поиски] среди мировых промышленных лидеров – тех, кто действительно впереди, и тех, кто нуждается в инновациях, чтобы оставаться конкурентоспособным. На протяжении многих лет низкая стоимость рабочих рук была сильным конкурентным преимуществом для БРИК. Но сейчас уже недостаточно иметь даже высококвалифицированные рабочие руки, нужно быстро внедрять инновации и на этот раз использовать виртуальное моделирование или виртуальную инженерию. Вот почему мы ищем компании, которые выпускают, к примеру, лучшее тяжелое оборудование, – аналоги Komatsu или Сaterpillar. Также в зону нашего интереса входят университеты, преподаватели и профессора, которые обучают инженеров для современной индустрии. Чтобы им не приходилось испытывать потребность в баснословных суммах на ультрасовременные материалы для новых лабораторий, мы их снабжаем конкурентоспособными программами.

Сейчас вообще наблюдаются впечатляющие перемены в информационной области. Все сегодня знают CAD [программы для двухмерного и трехмерного моделирования], но это не что иное, как цифровая обработка изображений и сложной документации. Геометрия CAD не принимает в расчет ни физику материалов, ни комплекс производственных процессов: если нагреваешь [что-то, то оно] должно плавиться, если свариваешь [что-то, то оно] должно расплываться и т. д. Это область применения такого авангарда, как CAE [инжиниринговые программы], «реалистичной» цифровой симуляции – значительное конкурентное преимущество, которое все больше и больше необходимо! То, что заставляет изменяться положение вещей, – это абсолютная потребность автомобильной индустрии в инновациях. В целом эта индустрия на протяжении 30–40 лет инвестировала в виртуальное моделирование гораздо больше, чем авиация и оборонный сектор! Бюджеты автопрома на виртуальное моделирование превосходят все остальные, вместе взятые! Понемногу программы и методы симуляции, надежно опробованные на характеристиках различных материалов и производственных процессов, были отработаны для того, чтобы предсказать поведение продукта в нормальных, экстремальных и катастрофических условиях, – и сейчас все это существует в первую очередь в автомобильной индустрии. Но еще остается необходимость адаптировать виртуальное моделирование для разных отраслей промышленности. Вот так мы и идентифицируем наших новых клиентов – это те, кто хочет конкретного и быстрого выигрыша от виртуальных технологий и от наших продуктов, отходя от традиционных методов для реальных прототипов по принципу «тестирование – ошибка», методов дорогостоящих и даже опасных.

Мы ведем разведку прежде всего среди лидеров мировой промышленности, можно сказать, среди тех, у кого есть не только средства, но и главным образом амбициозность и нужда в инновациях.

Это как раз случай больших автомобильных конструкторских бюро, их генеральных поставщиков и субподрядчиков, а также лидеров авиакосмической промышленности, крупных КБ и их команд, особенно тех, кто должен использовать композитные материалы. Посмотрите, сколько лет задерживается программа EADS по запуску новых Airbus или как пострадал запущенный Boeing проект Dreamliner, – это, в частности, потому, что они не сумели в должной мере их протестировать через виртуальное моделирование. Они были обязаны строить реальные модели для испытаний и обнаруживали проблемы постепенно, как это было в автопроме 20 лет назад! По сути, это исключительная возможность для новых игроков из Китая, Бразилии, России... Чтобы, адаптируя новые виртуальные технологии как можно быстрее, догнать и даже перегнать крупных игроков, традиционно доминирующих на рынке.

– В вашей истории было много поглощений. Планируете ли вы делать их в России? Видите ли здесь привлекательные мишени?

– Пока не видим. Но почему бы и нет? То, что мы традиционно делаем, – это приобретения в технологических сферах, где нам недостает каких-то преимуществ. Эти приобретения начались 15 лет назад. Так что мы примерно заполнили эту область с помощью лидеров и пионеров в своих технологических сферах. Но вокруг все движется без остановки – новые команды, новые техники, новые продукты... Одним из наших последних приобретений была германская компания IC.IDO, которая занимается виртуальной реальностью. Изначально в нее вошли три команды из разных германских университетов высшего мирового уровня, чтобы основать стартап индустриальной направленности. Они финансировались по государственным контрактам, включая европейские, потом привлекли венчурный капитал на много миллионов евро. Также им удалось внести вклад в работу глобальных лидеров автомобильной индустрии – они работали с такими германскими автоконцернами, как Daimler, BMW, Audi. Затем они вышли на рынок США через Boeing и Caterpillar. И дальше уже мы их выкупили у венчурных фондов, потому что они давали нам уникальное конкурентное преимущество – лучшие команды разработчиков, глобальную дистрибуцию и современнейшую, необходимую технологию в сфере физики материалов. И так мы стали мировым лидером в этой ультраконкурентной отрасли с очень высоким уровнем добавленной стоимости.

Вообще, чтобы сблизиться с новым рынком, мы начинаем через партнерства с университетами – сейчас у нас всего 250 университетов-партнеров в мире, включая несколько российских. Это позволяет нам получать хорошие связи, и мы имеем хорошие рекомендации для потенциальных клиентов и возможность совместного запуска инновационных проектов.

– Почему промышленные гиганты отдают вам на аутсорсинг виртуальное моделирование? Это слишком дорого для них или же они сами не умеют?

– Да вообще не дорого, это просто смехотворно дешево по сравнению с очевидными преимуществами! Потому что мы замещаем очень дорогостоящие испытания, которые требуют множества итераций и, следовательно, много времени, замещаем работой инженеров и программного обеспечения, которая стоит всего долю от тех затрат. Что может стоить дороже, так это некоторые высокоточные интенсивные вычисления. Но создание реальных моделей в лабораторных условиях или научных центрах мы заменяем с большой выгодой. Это обходится в десятую или даже сотую долю цены и сроков, чтобы получить аналогичные [реальному моделированию] результаты, а часто даже и лучшие – благодаря компьютерной симуляции. И мы обучаем наших клиентов развивать виртуальные прототипы самостоятельно. Показываем им, как строить и апробировать первую, вторую виртуальную модель, а потом они сами продолжают и улучшают эти прототипы! Это как если бы вы сказали, что вам нужна аэродинамическая труба или автоклавная печь, которые могут стоить миллионы евро, а с нашими решениями по виртуальному моделированию можно сделать то же самое на компьютере, и это будет стоить не миллионы, а всего несколько десятков тысяч евро, считай, вообще ничего!

По сути, автомобильный сектор – наш основной клиент (на него приходится почти половина выручки), но понемногу эти решения распространяются и в других отраслях промышленности. Стоит только начать. Мы сделали первые и принципиальные инновации для развития продуктов – для энергетики, обороны, авиакосмического сектора, электроники, а впоследствии для образования и медицины.

– Вернемся в Россию. Как бы вы охарактеризовали инвестиционный климат в сравнении с другими рынками вашего присутствия? Какие риски для вас очевидны и что вам нравится, с другой стороны?

– Что мне нравится, так это в первую очередь сама Россия. Я немного занимался русским языком в университете. В первый раз, когда я приезжал сюда в январе 1991 г., в Москву и Пермь, у меня была задача оценить возможности передачи технологий от французского правительства. Должен сказать, что в Перми тогда был просто зверский мороз, но люди, с которыми я встречался, были очень симпатичные (и отлично говорили по-французски!). Потом мы начали работать на российском рынке через посредничество нашего чешского филиала и понемногу продвинулись в России. К тому же клиенты нуждаются в поддержке специалистов, потому что хоть программное обеспечение у нас и простое в использовании, но для создания надежных моделей и овладения методологией виртуального моделирования требуется более сложное обучение и экспериментальное сопровождение.

По поводу условий для иностранного бизнеса в России мне трудно сегодня говорить, потому что на начальном этапе мы работали преимущественно через своих агентов, а не через местных посредников и больших трудностей у нас не было. Но рынок развивается, и наши клиенты, в основном большие промышленные компании, хотят все более продвинутых решений и поддержки. Так что придется эволюционировать. Если хочешь передавать методологию виртуального моделирования, нужно иметь солидных партнеров, потому что это сложное занятие. Например, в Китае у нас десятки партнеров в области НИОКР.

Возвращаясь к вашему вопросу, могу сказать, что вплоть до настоящего времени я нахожу условия для бизнеса и наших контрактов в России нормальными и обнадеживающими. У меня есть личные контакты с нашими российскими клиентами – все это люди симпатичные и с высокими качествами.

– А среди ваших знакомых есть какие-то влиятельные люди – из правительства, например?

– Нет.

– Кто ваши главные конкуренты?

– Чтобы вам ответить, проведу параллель с конкуренцией на рынке мобильных телефонов. Рынок этот сегментированный (и становится все более сегментированным). Например, можно сказать, что Nokia не прямой конкурент Apple, потому что Nokia не производит планшеты, а Apple, в свою очередь, конкурирует только с Samsung или Kindle. Так вот десятки наших конкурентов – в основном как Nokia против Apple. Мы действительно как Apple в области [инжиниринговых программ] CAE, мы там реально на верхней строчке. В ряде случаев мы не получаем рынка, потому что клиент считает, что ему достаточно и Nokia. Но в случае с людьми, которые хотят Apple, убедительных конкурентов у нас нет. Если посмотреть на рынок PLM (Product Lifecycle Management, программы для управления жизненным циклом продукта), на этом рынке доминируют Dassault Systemes / CATIA, Siemens / PLM, Autodesk, PTC. Это настоящие гранды, которые, по сути, делают промышленные концепции – проект, функционал, числовое программное управление, сборочные линии и т. п. Но после разработки проекта и функционала нужно делать компьютерные вычисления, измерения в различных сферах – статика, динамика, усталость материала, безопасность, комфорт и т. д. Так что вначале идет [рисование объекта в] CAD, потом анализ – CAE, а вторая половина работы – это виртуальное моделирование во множестве областей: испытания рабочих характеристик, улучшение, апробирование концепции. Мы наилучшим образом позиционированы как раз в этой, последней части работы, где в промышленности создается наиболее сильная добавленная стоимость.

Часто можно сказать, что у нас фактически полтора конкурента в какой-то области. Сами промышленники зачастую годами делают реальные испытания в различных областях, чтобы в итоге убедиться, что в этом нет смысла и они могут доверять виртуальным испытаниям. Но они практически никогда не сотрудничают с единственным поставщиком – им хотелось бы иметь двух или трех, и так для каждой категории испытаний. Поэтому, например, в симуляции автомобильных краш-тестов у нас полтора конкурента – американская и французская компании. В штамповке – тоже полтора конкурента, швейцарско-германская и американская компании. В виброакустике – один конкурент из Бельгии. Так что в целом у нас несколько десятков таких вот частичных конкурентов. Но когда речь идет о сборке чего-то от начала до конца для получения полного виртуального компонента – как, например, подушки безопасности, или автокресла, или топливного бака для самолета, или электронного микропроцессора, – настоящих конкурентов у нас нет. Например, чтобы сделать модель продукта для Аравии, нужно учесть, что он будет использоваться в условиях ветров и песчаных бурь, турбулентного взаимодействия с постройками... Так вот заняться таким типом испытаний конкуренты что-то не торопятся!

– А у вас бывали провальные краш-тесты?

– В сущности, нет, поскольку мы постоянно их улучшаем, отлаживая новые методы. Сейчас в автопроме важно иметь новые материалы – например, особо высокопрочную сталь, которая не поддается штамповке при обычной температуре. Нужно нагревать детали до 600 градусов и применять горячую штамповку. Если не брать в расчет этот эффект, возникающий при производстве деталей, то результаты виртуального краш-теста будут частично искажены. Но это произойдет не потому, что программа плохая, а потому, что физику процесса недостаточно учли. Значит, надо улучшать физическое моделирование свойств материалов, чтобы принять во внимание металлургическую трансформацию, теплообмен между инструментами и деталью, механизм охлаждения инструментов, и это подтвердилось в процессе работы различных университетских и промышленных центров мира на протяжении ряда лет. Сейчас у нас есть специализированная версия программы, которая включает температурные переменные. Она работает, но ее апробирование потребует времени и усилий. Я часто привожу одну цитату: «Все модели неверны, но некоторые полезны – при условии, что можно с точностью определить обстоятельства и пределы их пригодности».

– Что вы думаете об экономической ситуации во Франции после возвращения к власти социалистов?

– На этой стадии – ничего особо хорошего. В нынешнем составе французского правительства 38 министров, из которых 36 никогда не работали в промышленности, ни в частной, ни в государственной. С другой стороны, в начале истории ESI были крупные правительственные программы – ядерные и военные, [создавались] атомные подводные лодки и авианосцы, истребители Mirage и Rafale; были гражданские программы в ядерной энергетике, космическая программа [по строительству] ракетоносителя Ariane, программа [высокоскоростного железнодорожного сообщения] TGV и т. д. А что мы имеем сейчас? Самую лучшую социальную систему и самое лучшее обеспечение для безработных, какое только можно представить. Экономическую модель, при которой мы вынуждены финансировать экономические и социальные преимущества американских пенсионеров, арабских инвесторов, китайских суверенных фондов и т. п. Но сколько времени все это продлится? К счастью, уже в 2011 г. ESI получала 87% выручки за пределами Франции. Проблема в том, что французские инженеры и работники самые невыгодные, потому что стоят дороже всех в мире: дороже немецких, американских или японских.

– А повышение налогов вас затрагивает?

– По-моему, это извращение какое-то! Например, я официально на пенсии; нормальным образом я не должен был бы платить [пенсионные] взносы, как это на деле происходит. Только для того, чтобы я мог продолжать исполнять свои обязанности управленца, ESI должна продолжать платить те же взносы в фонд социального страхования, на том же уровне, по сути, за ничто – это все равно что повторное налогообложение компании... Но нужно оставаться оптимистом и быть конструктивным, не так ли?

– Да, давайте поговорим о чем-нибудь, что вам нравится.

– У меня есть желание – увидеть Байкал. Это моя мечта. Я всегда любил русскую литературу и славянскую музыку. Я же учил русский, как помните.

– Какие новые открытия появляются в вашей области? Чего от вас можно ожидать в будущем?

– Открытия – они вездесущи! Мы сейчас захвачены новыми возможностями технологической эволюции, которая будет только ускоряться. Например, в области образования. Сегодня, если речь идет об одной из стран БРИК, люди очень хорошо образованны на уровне теории, но в случае с практическими аспектами новых технологий это зачастую не так. Вдобавок молодежь предпочитает учиться экономике, финансам, журналистике, а не практическим вещам, как литейное дело, сварка или композитные материалы. Подготовить профессоров по современным технологиям, оборудовать лаборатории и создать высокопроизводительные команды – это требует времени и сильной решимости. В то же время сейчас молодежь растет на видеоиграх – для них это забава! А я считаю, что этой молодежи будет необходимо учиться чему-то, особенно чему-то очень сложному, с помощью супервидеоигр. Это просто прорыв в образовании! Целая отрасль, исключительно многообещающая и необходимая.

Вторая сфера, которая меня немного удручает, – это медицина. Потому что когда я вижу весь этот обскурантизм, особенно в хирургии наших дней, или когда речь идет о проблемах с позвоночником, с протезированием... Это особенно критично для людей в возрасте, для спортсменов и в социальном отношении очень дорого стоит. И здесь есть что преодолевать. Во Франции сейчас все гордятся огромными перспективами, которые открывает изобретение искусственного сердца, – думаю, что это определенно хорошая идея. Но как она тестируется? Как подтверждается? На свиньях, на курицах... А клинические испытания на живых людях, больших или маленьких, молодых или старых – это же невозможно! И даже если вы проведете несколько испытаний, поместив это устройство внутри несчастных людей, как вы оцените, что результаты достаточно надежны? Никаких гарантий же нет! Без сомнений, среди более или менее согласившихся будет много жертв, это как со статистикой в области изучения автомобильных аварий на протяжении нескольких поколений. Но в медицинской области при отсутствии в публичном доступе подобной статистики, можно создать квази-черт-те-что. Я вспоминаю одного друга профессора из Стэнфорда, который по заказу американского правительства проводил тесты, симулируя операцию аортокоронарного шунтирования на основании клинически подтвержденного случая. Четыре знаменитых в США хирурга были отобраны, чтобы определить подход к наблюдениям, – и все четыре дали различные рекомендации, а это все были знаменитые хирурги, лучшие в своей области! И вот мой друг сделал компьютерное моделирование для всех четырех рекомендаций, начиная с официальной клинической информации. И он смог объяснить, почему каждый из хирургов дал ту или иную рекомендацию. И в каждом из четырех случаев была серьезная причина: в одном случае чтобы избежать побочных проблем с руками [пациента], в другом – с ногами и т. д. Каждый опирался на свой собственный опыт, чтобы исключить ту или иную травму или ущерб [для организма]! И как раз об этом я вам и говорил: экспериментально можно провести несколько десятков реальных испытаний, чтобы избежать наиболее опасного ущерба. Но при этом вы будете мало знать или не знать совсем реальной картины травматизма и его последствий в краткосрочной и среднесрочной перспективе. Или опять же возьмем такую отрасль медицины, как ортопедия, сравнительно не самую сложную. По статистике все нормально, но ваша рука, ваша спина, ваша шея для вас не элементы статистики, а персональный уникальный случай! Чтобы получать индивидуальное лечение в этой области, даже не нужно использовать CAD: рентгеновские снимки и различные анализы предоставляют первичную информацию, а медицинское вмешательство уже несложно смоделировать и улучшить в виртуальном режиме. И нет необходимости в товарище-хирурге, который предложит вам: «Давайте отрежем и заново пришьем... на всякий случай!»

Париж