Наше прошлое с акцентом

Балет на музыку Дмитрия Шостаковича, поставленный по заказу New York City Ballet, в Америке сразу причислили к высшим достижениям хореографа Ратманского – а постановку при первой возможности перехватил театр «Ла Скала», где главную партию забронировала для себя Светлана Захарова. Этот спектакль обладает редким в балете даром влюблять в себя с первого взгляда. Хотя, казалось бы, чем он может принципиально выбиться из общего ряда одноактовок, имя которым легион: 25-минутный балетик, в котором никого не убивают, не сводят с ума и даже не ведут под венец, а просто танцуют на пуантах под классическую музыку? Но лучшие балеты Ратманского отличают, вероятно, не движения, основная база которых неизменна со времен Бошана, придумывавшего танцы еще для Людовика XIV.

Concerto DSCH – территория, на которой гармонично соединилась ностальгически-светлая музыка Второго фортепианного концерта Шостаковича, посвященного юному сыну, и любовь хореографа Ратманского к эпохе молодости композитора. Конец 1920-х – 1930-е – это не только эпоха репрессий, но и оптимистические фильмы, в которых шагают рядами юноши и девушки в белоснежных спортивных костюмах, и выдающийся взлет Захарова, Лавровского, Вайнонена, Чабукиани, создавших новый стиль советского балета, лучезарный в своей вызывающей технической виртуозности. Спектакль Ратманского пропитан ностальгией по тем черно-белым кинокадрам и балеринам, которые днем выполняли норму ворошиловских стрелков, били союзные рекорды в плавании, а вечером превращались в Золушек, Зарем и Китри, отважно и легко прыгали через всю сцену на руки надежных партнеров.

Но в Concerto DSCH наслаждаться виртуозностями позволено не только паре премьеров, как это бывало в классических балетах, – хореограф щедро делит эффектные элементы между двумя десятками исполнителей, хотя и группирует их в строгом соответствии с традиционной балетной иерархией. Вместе с тем в Concerto DSCH нет позывных показательного балетного трюкачества: фуэте хореограф отдает крутить не балерине, а зрительскому глазу, который одновременно должен успеть за восьмеркой артистов кордебалета, тремя дуэтами корифеев, па-де-труа «заместителей главных героев» и центральной лирической парой. Хотя в программку спектакля не вложена программка с сюжетом, проследить его легко: в молодежной компании, разбившейся на стабильные пары, кто-то еще остается в поиске партнера, а кто-то, пережив пик эмоций, расстается после адажио, казавшегося идеальным единением пары.

Форма этих взаимоотношений задана традиционным построением фортепианного концерта. Но воздух, который окутывает па Ратманского, содержит концентрат заразительного, упругого, кажется, физически ощутимого счастья – даже если персонажам балета приходится страдать. И эта совершенно нематериальная субстанция и кажется отличительным знаком лучших постановок хореографа.

Но ее воплощение оказалось непреодолимой задачей для танцовщиков Мариинского театра. Труппа, совсем недавно умевшая тонко артикулировать особенности стилей Петипа, Баланчина, Форсайта и прекрасно чувствовавшая себя в балетах Ратманского, выглядит растерянной перед напором темпов и количеством микро- и макродвижений, которыми нашпигован спектакль. Она по-солдатски усердно держит линии и перестраивается в фирменные круги-хороводы Ратманского, но не достигает чувства парения и не представляет, что такое «вместо сердца пламенный мотор».

Concerto DSCH будто создан для отечественной публики, способной вычитать в нем и детское восхищение комедиями Александрова, и умение придумать балетный аналог акробатических пирамид на Красной площади, и трогательную привязанность к фотографии Лепешинской. Но пока спектакль звучит с фальшивым акцентом. И заставляет лишь восхищаться американской труппой, чьи возможности ни в чем не ограничили ностальгический полет Ратманского.