Отражение детства

Режиссер Василий Бархатов и сценограф Николай Симонов предложили вот что. Над сценой, как домики на сваях, высятся три куба, переднюю стенку образуют открывающиеся-закрывающиеся жалюзи. Покатый планшет – береговая зона с шезлонгами, зонтиками и пляжным кафе сбоку. На заднике видеопроекцией раскинулось море широко и волны бушуют вблизи. Согласно Вагнеру (либретто самого композитора), раз в семь лет Голландец сходит на землю со своего призрачного корабля, дабы отыскать земную женщину, чья любовь до гроба может снять с него дьявольское проклятье бессмертия.

Титры (видео на жалюзи) отмеряют семилетние циклы с конца 1950-х: в левом кубе снимают фильм-оперу, знаменитый монолог-автопрезентацию Голландец поет на камеру (на премьере Йоханнес фон Дуйсбург пел неровно, некоторые ноты просто заваливая). В правом – кинотеатр, немногочисленные зрители, в том числе Сента, дочь капитана Даланда, завороженно смотрящая этот самый фильм (Асмик Григорян выглядела стильно, чего не скажешь о вокале – проникновенное piano перемежалось криком на forte). В среднем домике происходит какая-то драматическая сцена между Голландцем, неустановленным мужчиной в костюме и дамой в красном (поскольку все это одновременно – не знаешь, куда глядеть, и легко упустить что-то важное в сочиненном режиссером поверх оперы сюжете).

Но вот съемка кончается, Голландец с чемоданом спускается в дольний мир обитателей побережья (которых Мария Данилова одела в розовые, палевые и фисташковые платья в духе диоровского New Look). Надо так понимать, через кратное семи количество лет. Кто же он в таком случае – мифический персонаж легенды или актер из фильма?

То, что Сента влюбилась не в портрет на стене, как у Вагнера, но в киногероя, а потом встретилась с ним наяву, – очень даже возможно. Вообще, тема разрушительного столкновения искусства и реальности плодотворна и обыграна не раз. Но как один персонаж может быть сразу и настоящим актером, и сказочным капитаном? Впрочем, в поп-культуре таких противоречий просто не существует: Голландец – герой комикса, навроде Человека-паука или Женщины-кошки, его, должно быть, кто-то покусал, и теперь он иммортель.

Генеральный директор Михайловского театра Владимир Кехман поведал: предполагалась другая постановщица, которая внезапно отказалась; узнав про это, Василий Бархатов сам позвонил и попросился делать «Голландца». Что может означать только одно: художник хочет передать миру через данное конкретное произведение некий важный для него наболевший смысл. Смысл этот, как оказалось, состоит в том, что г-н Бархатов выдумал фишку с кино. Собственно, так сейчас поступает большинство оперных режиссеров – без фишки вроде как и не «решение». В этом смысле спектакль очень современен. Наше время – время так и не выросших людей, чье инфантильное сознание не воспринимает искусство в его взаимосвязях с жизнью (жизнью-то почти никто и не живет), но по-детски играет ассоциациями с всевозможным масскультом.

Утешительно, что хоть оркестр Василия Петренко играл по-взрослому.

Санкт-Петербург