Сны сэра Джона

На диване посреди стильной гостиной спит толстяк, сладко причмокивая во сне пухлыми губами. Он не реагирует на попытки медсестры разбудить его: слишком хорошо там, в царстве сна, где к его услугам сонм юных дев, вволю вкусной еды и крепкого вина. Вокруг кто-то тихо разыгрывает на рояле ноктюрн Шопена, медсестры в накрахмаленных до хруста чепчиках везут в колясках опрятных старичков, дамы разложили карты. Это Casa Verdi, вилла в Милане, в которой Верди в 1896 году устроил на собственные средства действующий по сей день дом для пожилых певцов и музыкантов. И сам упокоился там же, под могильной плитой в саду виллы.

Так начинается спектакль, в котором времена Верди, Шекспира и наше время соединены в тугой пучок. Во сне Фальстафа оживают призраки прошлого, они появляются в окнах, настойчиво стучат в стекла, лезут в дом. И только тут вступает оркестр. За пультом стоит вальяжный Зубин Мета, с неподражаемым изяществом он ведет оркестр Венских филармоников, сообщая партитуре Верди упругую пластичность фразировки, нагнетая в звучание воздух и сообщая игре музыкантов «легкое дыхание».

Персонажи из сна Фальстафа одеты в условные костюмы ХIХ века; однако же любая дама в Зальцбурге сочла бы наряды Алисы Форд, Нанетты или миссис Квикли вполне актуальными. На поклонах курпулентный Амброзио Маэстри - Фальстаф неожиданно выходит в роскошном театральном костюме шекспировской поры, шитом золотом. И тем соединяет времена Шекспира, Верди и современного Зальцбурга, где царствует эклектика стилей и эпох.

В спектакле пели исключительно итальянцы, носители вокальной школы бельканто. Практически все демонстрировали отличное владение приемами parlando, а напоследок виртуозно спели сложную десятиголосную фугу, без единой помарки или неточности. Фьоренца Чедолинс (Алиса Форд) убедительно изображала властную тигрицу, предводительницу дам, но звучала напряженно, не слишком красиво. Массимо Кавалетти (Форд) украсил звучным баритоном вокальный ансамбль. Мило и нежно звучало сопрано Элеоноры Буратто (Нанетта), сплетаясь с мягким, сладким тенором Хавьера Камарены (Фентон). Но доминировал в ансамбле, конечно же, жовиальный Амброзио Маэстри.

Несмотря на грузность, Маэстри двигается с неподражаемой слоновьей грацией: его звучный баритон отменно громогласен - не случайно его каждый год зовут в «Арена ди Верона». Толстяк с удовольствием поедает с ложечки пышный кремовый торт, преподнесенный льстивой Миссис Квикли (Элизабет Кульман). По-свойски разбирается с собутыльниками, резонерствует, волочится за горничными, изнывает от блаженства, окруженный ночными нимфами в неглиже, сладострастно прикладывается к стройным ножкам в кружевных чулочках. Тяжелее всего ему приходится, конечно, в сцене, где разъяренный ревнивец Форд ищет его по всем углам дома и потрошит корзину с грязным бельем. Певцу пришлось, кряхтя, опуститься на колени и зарыться в огромную простыню с узором в цветочек: простыня оказывается такой огромной, что преследователи незадачливого любовника накрывают ею всю гостиную целиком.

Однако, несмотря на веселую путаницу, кучу смешных трюков и эскапад, спектакль получился скорее грустен, чем весел. Старые люди живут в старом доме и с щемящей тоской вспоминают, как весел и прекрасен был мир. Вот почему в любовном дуэте Фентон и Нанетта в какой-то момент оказываются за спинами пожилой пары. Они поют, а вместе с ними беззвучно разевают рты старики, трогательно обнимаясь, нежно, со стариковской неуклюжестью поглаживая морщинистые лица. И мы понимаем: это и есть Фентон и Нанетта, постаревшие на полвека, но по-прежнему любящие друг друга. Эта сцена - самый пронзительный момент спектакля. Получается, что сны Фальстафа, от которых он никак не хочет пробуждаться, - это его бегство в прошлое, подмена грустной стариковской жизни реальностью сонной мечты, в которой он живет полнокровно и ярко.

Зальцбург