Политэкономия: Путешествие в 1968-й

Все как 45 лет назад - вплоть до дней недели. Вторжение в Чехословакию в среду, 21 августа. Выход на площадь - в воскресенье, 25-го.

Тогда - «вырывают, рвут и комкают плакаты» (из воспоминаний Натальи Горбаневской). Сейчас - то же самое, например, сделали с плакатами детей Ильи Фарбера. Только не люди в штатском, а грузноватые полиционерши.

Перекличка эпох, аллюзии и параллели - проклятие России.

Государство, как и тогда, зорким глазом отслеживает перемены на тех территориях, которые считает геополитически своими. Торгово-таможенная война с Украиной - ну совсем не вторжение в ЧССР. Уж Янукович совсем не Дубчек... Однако высокий смысл тот же - показать, кто в доме хозяин, доступными средствами. Тогда - военно-политическими, сегодня - торгово-политическими. Вот и все, что изменилось спустя 45 лет.

С 1968-го началась, говоря словами славянофила Константина (не Михаила!) Леонтьева, «подморозка России». С нее же, в историческом масштабе, и начался ментальный развал СССР, который закончился его физическим распадом спустя 20 с небольшим лет. Если есть что замораживать, как это сегодня происходит, значит, власть чего-то боится, значит, единственным смыслом ее существования становится самосохранение. Не слишком четкое целеполагание, не самая эффективная модель.

Понятие «выйти на площадь» сейчас от частого повтора оказалось немного опошленным. Зато мотивация - неувядающая. То, что не может выразить сегодняшняя, в принципе говорливая и использующая эстетику комического коллективная Болотная, в последнем слове сказала тогда вышедшая на площадь Лариса Богораз: «Для меня мало было знать, что нет моего голоса «за», - для меня было важно, что не будет моего голоса «против»... Если бы я это не сделала, я считала бы себя ответственной за эти действия правительства <...> точно так же, как на весь наш народ ложится ответственность за сталинско-бериевские лагеря, за смертные приговоры, за...» Реплика прокурора: «Подсудимая выходит за рамки обвинительного заключения».

Из последнего слова Павла Литвинова: «Дурак, - сказал мне тогда милиционер, - сидел бы тихо, жил бы спокойно». Он уже не сомневался в том, что я человек, потерявший свободу».

Из последнего слова Константина Бабицкого: «<...> я призываю вас подумать, какую воспитательную роль сыграет обвинительный приговор и какую - приговор оправдательный. Какие нравы вы хотите воспитать в массах: уважение и терпимость к другим взглядам, при условии их законного выражения, или же ненависть и стремление подавить и уничтожить всякого человека, который мыслит иначе?»

Что-нибудь изменилось с тех пор в мотивации действий оппозиции? Испарился ли политический характер уголовного судопроизводства? Что-нибудь поменялось в политических целях, которые преследовали власти, начиная беззаконные процессы? Появились ли текстуальные отклонения в мнениях обывателей? Произошли какие-нибудь изменения в поведении прокуроров и судей?

Да, изменилось, быть может, к 30-летию, даже 35-летию тех событий. Но все вернулось в том же самом виде к 45-летию.

Мы проделали обратную эволюцию. Быстрее, чем могли предполагать.