«Я отвечаю за семьдесять стран»

Чжу Минь, заместитель директора-распорядителя МВФ, выбирает для ланча китайский ресторан рядом со своим офисом в Вашингтоне. В брюках цвета хаки, рубашке в голубую клетку и куртке ВМФ он мало похож на международного дипломата. Правда, на календаре суббота.

61-летний Чжу ездит в 30 с лишним командировок каждый год, так что выкроить время для встречи в США было довольно непросто. За два дня до нашей встречи он вернулся из поездки по Бразилии, Киргизии, Иордании и Франции.

В 2011 г. Чжу стал первым китайцем на столь высокой должности в МВФ. Его жизнь в международной организации разительно отличается от бытия его сверстников из Китая. Пока Чжу мотается по всему миру, проводя в самолетах больше времени, чем дома в Вашингтоне, его соотечественники жестко ограничены в передвижениях. За год они всего лишь дважды могут съездить за границу, да и то не всюду: существует список стран, открытых для посещения, и лимит по времени пребывания в них. «Это ужасно, - сочувствует Чжу. - Нужно понять, что из-за стремления к уравниловке и единой политике люди, у которых за границей есть деловые интересы, страдают из-за того, что [приходится ограничивать желание] местных чиновников путешествовать за рубежом, хотя те никакого бизнеса там не ведут».

Такая резкая критика деспотизма государства - редкое исключение в нашей беседе. Как правило, говоря на любую тему, от пресловутых ограничений на выезд до своих служебных обязанностей, Чжу не выходит из образа, которого он придерживается почти всю жизнь: он пытается служить мостом между сторонами, которые слишком часто не понимают друг друга.

«У меня всегда выбор из двух вариантов», - говорит он и ради наглядности показывает «два» на пальцах. Когда стало известно о его назначении, китайская государственная Global Times озаглавила статью «Чжу Минь взваливает на себя бремя всего народа в новой должности в МВФ».

Сам Чжу клянется, что, без всяких сомнений, он в первую очередь работает на фонд и отражает его интересы, а не интересы Народного банка Китая, в котором работал заместителем председателя и который продвинул его кандидатуру на нынешний пост. «Я представляю МВФ. Я служу всему миру. Я отвечаю за 70 стран, - настаивает он. - А чтобы отстаивать интересы Китая, у этого государства есть [в фонде] свой представитель».

Нашу беседу прерывает официантка, бросившая на стол два меню в пластиковых обложках. Прежде чем сделать заказ, мы решаем ударить по чаю. Я доверяю выбор Чжу, который теоретически должен не в пример лучше меня разбираться в этом напитке. «Мы хотим хорошего чая, - инструктирует он официантку на китайском. - Какой тут у вас лучший?» Многие китайцы могут похвастаться куда более четкими предпочтениями в сфере чая, но в том, как Чжу переложил выбор на местный персонал, есть нечто характерно дипломатическое. Через некоторое время нам приносят свежезаваренный чай, в котором плавают лепестки жасмина, и кипяток для повторной заварки.

Чжу разливает напиток, и мы оба с удовольствием потягиваем его. Мой собеседник проявляет инициативу и заказывает простые блюда: стручковый горох с чесноком, мапо тофу - популярную в провинции Сычуань еду, рыбу на пару с ростками бамбука, сладкий перец и грибы, которые считаются полезными для сердца. По китайскому обычаю мы накладываем из каждого блюда себе в тарелку. Хотя я говорю на китайском, что подразумевает некоторое мое знакомство с культурой региона, официантка с легким оттенком пренебрежения приносит мне вилку и нож.

«Китайская еда куда лучше в Нью-Йорке, - делится Чжу наблюдением, когда мы обсуждаем шансы на то, что нам приготовят действительно свежую рыбу. - А все потому, что ньюйоркцы куда больше озабочены качеством еды, чем жители Вашингтона».

«Так какая часть моей жизни реальна?»

Чжу родился в 1952 г., но выглядит куда моложе своих лет, хотя ему немало пришлось испытать в жизни, в том числе пережить ряд невзгод во время культурной революции, которую он подростком встретил в Пекине. Чжу и его брат, на четыре года моложе, росли в весьма обеспеченной семье в Шанхае. Его отец изучал экономику в элитарном Пекинском университете, затем стал чиновником. Он обеспечил Чжу отличное начальное образование. В него входило даже обучение игре на музыкальных инструментах: европейском (Чжу выбрал скрипку) и китайском (а тут предпочтение было отдано бамбуковой флейте). Но когда председатель Мао в 1966 г. провел ряд хаотичных атак на элиту, родители Чжу оказались среди тех, кто потерял работу, статус, друзей. А многие китайцы вообще лишились жизни.

Самого Чжу заставили уйти из школы, так что аттестата о среднем образовании у него нет. 10 лет он провел на конвейере консервного завода и за баранкой грузовика, колеся по всему восточному побережью. Но ему еще повезло: он получил право остаться в Шанхае. А вот брата отослали трудиться крестьянином в нищую провинцию Аньхой. Только в 1977 г. университеты снова открылись, а жизнь семьи Чжу вернулась в более-менее нормальное русло.

«Мои родители твердили, что я должен помочь брату сдать экзамены и поступить в колледж, ведь он оказался в гораздо худшей ситуации, нежели я, - ностальгирует Чжу. - Но я тоже хотел в колледж! А теперь представьте, какой был конкурс на место после 10 лет!»

Оба брата сумели пробиться в лучший вуз Шанхая - Фуданьский университет. Чжу всегда привлекала физика, но он чувствовал, что уже слишком стар для дисциплины, требующей большой самоотдачи. По совету отца он выбирает экономику, чтобы «помочь Китаю после десятилетнего хаоса». Это были странные времена. Как и у многих его ровесников, контраст между тем, что ему пришлось пройти, и тем, кем он является сейчас, оказался настолько резок, что порой на него накатывает чувство нереальности происходящего, признается Чжу: «Десять лет я занимался физическим трудом. Потом снова открылись университеты - и я изучал поэзию и каллиграфию... хотя еще вчера был простым водителем грузовика. Так какая часть моей жизни реальна?»

Родители скончались, когда Чжу был студентом, вспоминает тот со слезами на глазах. «Они много выстрадали в этой жизни, - добавляет Чжу, снимая очки, чтобы вытереть глаза. - За культурную революцию люди заплатили огромную цену». Добрую минуту или даже две я не могу задать ему ни одного вопроса, настолько он расстроен.

Чжу с братом устроились помощниками профессоров, а позже смогли продолжить образование за рубежом: Чжу - в Принстоне, где он получил диплом в сфере госуправления школы Вудро Вильсона, а его брат - в Северо-Западном университете. В начале 1990-х гг. Чжу преподавал экономику, будучи аспирантом Университета Джонса Хопкинса, где в 1996 г. защитил докторскую.

Судя по отзывам некоторых китайских академиков, которым довелось поработать и на родине, и за океаном, нужно минимум полвека, чтобы качество обучения в университетах вроде Фуданьского оказалось на сравнимом с лучшими вузами США уровне. Плотный контроль партии за институтами и традиция выдавать гранты за лояльность, а не за заслуги приводит к тому, что лучшие китайские студенты и учителя предпочитают учиться за рубежом. Беспокоит ли эта тенденция Чжу?

«Самое главное - чтобы был выбор. А он в современном Китае у людей есть, - дипломатично формулирует Чжу. - Между страной, какой она была 30 лет назад, и современным Китаем огромная разница. Мне приходилось изучать «Капитал» Карла Маркса по шесть часов в неделю целых 18 месяцев, а западные экономические теории мы проходили за один семестр, два часа занятий в неделю. А сейчас хорошо, если у вас есть час на изучение «Капитала».

Чжу заседает в совете директоров Принстонского университета и в консультационном совете бизнес-школы Университета Чикаго. «Сколько же в современном мире возможностей для конвергенции», - поражается он.

«Я спорю со всеми центробанками»

Нам вновь приносят еду, и Чжу вмиг примеривает на себя роль гостеприимного хозяина, накладывая мне по порции из всех трех блюд. Официантка скептически наблюдает за тем, как я беру в руки палочки. Я в ответ смотрю на нее.

Когда 10 лет назад мы с Чжу впервые встретились в Пекине, он работал в Банке Китая - одном из четырех крупнейших коммерческих банков страны. Его должность называлась «исполнительный вице-президент». На практике это значило, что он отвечал за нелегкое дело повседневной работы банка, а вдобавок занимался реструктуризацией бизнеса перед листингом на Гонконгской бирже в 2006 г.

На этом посту, как и на последующих, Чжу приходилось выдерживать баланс интересов: с одной стороны, были те, кто выступал за эксперимент с IPO, с другой - противники отказа от марксистских методов. Когда Чжу предложил банку нанять международную бухгалтерскую фирму, которая помогла бы привести в порядок отчетность, идея с ужасом была воспринята в Пекине. «Что, нужно позволить им смотреть все? - цитирует Чжу чиновников, убежденных, что бухгалтерский баланс предприятия относится к государственной тайне. - Они выпытывали у меня, как можно нанять иностранных директоров и как можно в здравом уме отказываться от 100%-ного пакета акций».

Чжу настаивал на своем, протаскивал иностранцев в совет директоров (хотя все важные решения принимал не он, а функционеры коммунистической партии) и поручал им заниматься проблемами менеджмента и кредитования. Он нанимал представителей зарубежных банков, в том числе HSBC и Goldman Sachs, чтобы те проводили семинары и делились опытом. На встречах с потенциальными инвесторами во время подготовки листинга в Гонконге он общался с ними на языке, который с трудом понимали инвесторы, не выросшие в Китае. Так, среди рисков называлась смертная казнь топ-менеджеров, в случае если они окажутся уличены в коррупции.

«Международная практика в корне отличалась от того, [как делались дела в Китае], - вспоминает Чжу. - Для наших государственных компаний важно было хорошо себя вести. А чтобы следовать международным стандартам, нужно было стать коммерческими предприятиями. К счастью, наши лидеры были открыты новым идеям и смотрели в будущее».

Он замолкает, потом заново наполняет наши тарелки. Чжу до сих пор привержен духу реформ, хотя наотрез отказывается обсуждать, не стало ли их намного меньше за последний десяток лет. Он сводит мой вопрос к обсуждению перестановок в руководстве китайских органов госрегулирования, произошедших в последние месяцы. Но ясно, что Чжу не такой оголтелый пропагандист существующего режима, как некоторые ведущие китайские экономисты.

В 2009 г., проработав в Банке Китая более 10 лет, Чжу перешел в Народный банк Китая, чтобы заняться политическими исследованиями. К тому времени он наглядно продемонстрировал присущую ему смелость и способность к предвидению. Так, летом 2007 г. он доказывал, что мир стоит на пороге длительного дегиринга, т. е. сокращения доли заемных средств в капитале компании. В то время эта точка зрения была мало распространена, особенно в ФРС. На следующий год на форуме в Давосе Чжу сумел предсказать, что Китаю удастся поддерживать высокие темпы экономического роста, но, так как он произойдет благодаря усилению роли государства в экономике, это повернет вспять реформы.

Одна из основных его забот сейчас - разрешить напряженность, возникшую из-за увлечения интервенциями центробанков, в первую очередь ФРС и Банка Японии, мало продуманная монетарная политика которого затрудняет другим странам процесс управления активами. «Я спорю с руководителями всех центробанков, - горячится он. - Они утверждают, что деньги - это лучшее средство. У каждого свой мандат и юрисдикция. А я прошу страны задумываться о том, как их действия отражаются на остальном мире».

«Родина нуждается во мне»

Во многих последних речах Чжу упоминал о присущем Китаю несоответствии: его промышленный сектор стал глобальным игроком, а вот финансовый до сих пор зажат в жестких внутренних рамках. Он говорит о потребности в росте наравне с необходимостью «убедиться, что выгоду от этого роста получают все, причем в честном соотношении». Подобные взгляды вряд ли можно назвать вызывающими, но от Чжу как от представителя МВФ никто не ждет провокационных заявлений. Незаметно склонять людей к реформам - вот его стиль.

По мере того как убывает еда, мы переходим к менее профессиональным темам. В пику многим китайцам, считающим Индию самой примитивной страной мира (да там нет достаточного количества нормальных торговых центров!), Чжу обожает Индию и преклоняется перед ее духовностью. «У каждого человека две ипостаси, - объясняет он. - Есть физическая оболочка, а есть духовные искания. Вопрос в том, в какую из этих сфер больше вкладывать».

Сам он считает, что главным его вкладом в дело должно стать улучшение отношений между МВФ и азиатскими странами. Со времен кризиса, начавшегося 15 лет назад именно с Азии, МВФ с некоторым подозрением относится к этому региону. Но Чжу уверен, что прогресс все-таки есть. «Между МВФ и государствами Азии уже меньше отчуждения, - говорит он. - Я был на региональной конференции в Сеуле в 2010 г. и увидел большой сдвиг в отношении... Корейские чиновники признавались мне, что стали доверять МВФ».

Как и многие соотечественники, Чжу отлично чувствует себя в США, но ради разнообразия немного ностальгирует по родине. Например, заказывая на обед мапо тофу или же развешивая на стенах своего огромного офиса китайские картины. Выходные он любит проводить в Хамптоне. Его дочь работает в дорогой консалтинговой фирме с Уолл-стрит. Наконец, если большинство китайцев предпочитают вареные овощи (учитывая количество пестицидов, которые в них добавляют, это хорошая идея), Чжу увлекается свежими салатами.

Я спрашиваю, чем Чжу займется на пенсии. Для начала - останется ли он в США или вернется на родину? В какой-то степени я лицемерю. Я знаю, что на Западе высокий статус дает больший выбор, но к Китаю это не относится. Его судьба в руках партии. «Ну конечно, вернусь на родину, она нуждается во мне, - говорит Чжу без тени сомнения в голосе. - Когда я отучился на Западе и вернулся, люди говорили: «Это хорошо, что ты приехал, стране ты нужен», а я отвечал: «Это мне нужен Китай, ведь я - китаец».

Мы проговорили почти два часа. Большинство посетителей уже ушли из ресторана, наш чай остыл, и никто не торопится еще раз заварить его или обновить воду в сосуде, где когда-то плескался кипяток.

Испарившаяся было официантка все-таки откликается на наши призывы и приносит Чжу счет. Когда он передает его мне - ведь традиционно все расходы оплачивает редакция, - на лице официантки явно читается смешанное выражение торжества и жалости. Она уносит кредитку и возвращает ее вместе с двумя тарелками, на которых разложено несколько ломтиков дыни и апельсинов, а еще - два пирожка с предсказанием.

Чжу разворачивает свое и зачитывает: «Звезда богатства сияет над тобой». В моем пирожке оказывается точно такое же предсказание. «Такое редко случается», - замечает он, пожимая мне руку на прощание. «Ну с вами это скорее случится, чем со мной», - отшучиваюсь я, когда мы выходим на освещенную заходящим солнцем улицу.