Русская словесность предпочитает форме содержание
Длинный список премии «Нос» обнаружил: социальной прозы у нас в избытке, экспериментальной почти нет
Жюри премии «Нос», в которое под председательством Константина Мильчина вошли Николай Александров, Андрей Аствацатуров, Максим Кронгауз и Галина Юзефович, вновь попыталось очертить литературное поле, на котором цветут повышенная «новая социальность» и «новая словесность».
В лонг-лист вошло 25 книг, среди которых и мемуарная, и фантастическая, и публицистическая, и просто художественная проза.
По «социальному» ведомству в лонг-листе полный порядок: прозы злободневной, обсуждающей сегодняшние политические реалии, отношения человека и государства, национальные проблемы, за истекший год и в самом деле было написано в избытке.
В полуфинал вышли роман «Музей революции» Александра Архангельского, ключевая метафора которого, вынесенная в заглавие, многое объясняет в сегодняшней реальности, и холодящее кровь документальное повествование о черном рынке сирот в России «Рыбы молчат по-испански» Надежды Беленькой, и очерки журналиста Сергея Золовкина и его жены Эммы Чазовой-Золовкиной «Из жизни недострелянных» о российских 1990-х и германских 2000-х, и «Праздничная гора» Алисы Ганиевой о нравах сегодняшней Махачкалы.
Необычное по форме биографическое расследование «Код Дурова. Реальная история «ВКонтакте» и ее создателя» Николая В. Кононова. Наконец, «Обращение в слух» Антона Понизовского, соединившего под одной обложкой монологи реальных людей с вымышленным сюжетом.
Все это и в самом деле осколки зеркала, поднесенного к современности, и именно в ней горячо заинтересованные.
Фильтр «новая социальность» оказался отлично продуман, оттого и результаты отбора убедительны.
С экспериментальной прозой получилось сложней. И кажется, проблемы здесь не столько у жюри «Носа», сколько у нашей словесности.
Ну нет у нас сегодня экспериментаторов, авангардистов или хотя бы веселых и талантливых литературных хулиганов. «Лавр» Евгения Водолазкина, сумевшего написать о средневековье и святости «неисторический роман», - счастливое исключение. «Старик и ангел» Александра Кабакова, вместившего в рамки романа попурри из собственных произведений, пожалуй, еще одно.
Остальные же - Ильдар Абузяров с романом «Мутабор», Анна Старобинец со сборником «Икарова железа. Книга метаморфоз», Игорь Сахновский с книгой рассказов «Острое чувство субботы» - просто уклоняются от русла реалистической прозы. Но есть ли такое уклонение полноценный литературный эксперимент?
Положим. Но тогда отчего в том же списке оказались классические реалистические романы Маргариты Хемлин «Дознаватель» и «Возвращение в Панджруд» Андрея Волоса? Тем более два мемуара - «Девятый класс. Вторая школа» Евгения Бунимовича и «Записки планшетной крысы» Эдуарда Кочергина? И вполне традиционная биография Льва Гумилева, написанная Сергеем Беляковым? Как быть с «автентичным артефактом» - «Книгой книг» Владимира Мартынова, вообще не ясно: похоже, эта медитация и вовсе по ту сторону литературы.
Возможно, все недоумения рассеются после дебатов в Красноярске, на которых в начале ноября члены жюри публично пояснят свой выбор и логику. Пока же из литературного моря выловлено несколько редких экземпляров, например вовсе не известные широкому читателю «Харбинские мотыльки» Андрея Иванова и «Щежерь» Константина Чарухина. И вот за это спасибо: свое главное назначение - указывать на незамеченное, пропущенное, неочевидное - жюри уже выполнило.