Лучшая свита

Балет Монте-Карло, возрожденный в 1985 г. как дань почтения знаменитым постдягилевским компаниям, за годы своего существования стал одним из самых известных экспортных продуктов миниатюрного государства. Некогда рискнув променять маститого Пьера Лакотта на юного и дерзкого Жан-Кристофа Майо, покровители компании из княжеского дома Монако поймали за хвост птицу счастья. Уже больше 20 лет хореограф бесперебойно трудится в Монте-Карло, не отвлекаясь ни на какие соблазнительные предложения. Благодаря этому он создал труппу, мировой авторитет которой не уступает великим русским предшественникам.

Однако в Москве Балет Монте-Карло знают в первую очередь благодаря Бернис Коппьетерс, музе Майо, - высоченной и длинноногой платиновой блондинке с короткой стрижкой, чей нестандартный облик великолепно вписывается и в «Ромео и Джульетту», и в «Шехерезаду», и в «Золушку». Но спектакли Майо, выстроенные с безупречностью спиралей ДНК, все же не предназначены для концертных нарезок: этот хореограф обладает раритетным даром находить гармонию в соединении идеи, музыки, сюжета, костюмов, света и исполнителей. Его Altro Canto, представившее Балет Монте-Карло на вечере в Большом театре, именно из этого разряда спектаклей, хотя, вероятно, эта камерная бессюжетная постановка и не относится к хрестоматийным опусам Майо. К тому же по дипломатическим, вероятно, соображениям в Москву привезли лишь первую часть двухактной композиции - чтобы дать выступить во втором отделении вечера Большому театру. В отличие от оставшейся за кадром второй части Altro Canto I посвящен музыке барокко, и Монтеверди - самый известный из трех композиторов, чьи произведения использовал Майо. Небесные мужские голоса кастратов спровоцировали хореографа на исследование природы сексуальности. С помощью Карла Лагерфельда он одел танцовщиков в короткие пышные полупачки, а женщин - в комбинезоны с зашнурованными корсетами и заставил их многократно меняться пластическими ролями. Балерины Майо оборачиваются хищными амазонками, их партнеры - томными и хрупкими цветами, пока этот хоровод не сплетается вокруг незаменимой Коппьетерс. Ее тело податливо истаивает в арабесках, стальным клинком взлетает над руками партнеров. Десятки мерцающих свечей, исполняющих на черном заднике собственный балет, не позволяют забыть о том, что эта музыка воспевала церковь и веру. Невозмутимость Коппьетерс соединяет ритуальную отстраненность с раскрепощенностью замысла Майо.