Философия свободы: Постсоветские страны объединяет недоверие к свободе

Культурные миры, возникшие на руинах советской вселенной, удивляют схожестью своих культурных черт. Эта родственность неожиданна из-за того, что распад Союза во многом основывался на вере населения разных республик в фундаментальность своих культурных различий. Фрейдовский «нарциссизм малых различий» победил фальшь советского единообразия.

В годы распада эта победа объяснялась жизненной силой этнической культуры и бессилием универсализма. Травмы, нанесенные якобы универсальной «пролетарской культурой», можно было преодолеть лишь с помощью возврата к чистым истокам «племенных культур». И последнее десятилетие ХХ в. и первая декада ХХI столетия были временем, когда расходящиеся уникальные пути разноликих этнотопий свелись к однообразной схеме постсоветской клептократии. Постсоветские этнонационализмы однообразны, с единым набором генетических признаков трайбализма и отношения к культуре.

Нынешняя московско-евразийская мода на духовные скрепы и культурные коды в точности повторяет «уникальный опыт» белорусской, литовской, украинской и грузинской культурной политики последних 20 лет. Все они по сути своей являются попытками создания дополнительных рычагов для контроля политических структур за настроениями населения на подконтрольных территориях. Будучи продолжением стратегии идеологического отдела ЦК, нынешняя культурная политика несет глубокое антикультурное содержание.

Уже на первой лекции по теории культуры студентам-гуманитариям ответственный профессор сообщает, что базовых определений понятию «культуры» насчитывают около двух сотен. Но во всем этом многообразии есть одна общая черта: культура понятийно отделена от натуры, неповторимая индивидуальность - от повторяемости генетики. Собственно говоря, определяющим в культуре является ее неестественность.

Системная ошибка культурной политики постсоветской поры - непонимание ценности культуры как свободы. В поиске «естественной почвы» своих режимов люди, сконцентрировавшие в своих руках монопольные права на доступ к основным ресурсам в своих странах, сделали все возможное, чтобы встать в системную оппозицию к культуре. Именно концентрация ресурсов для борьбы со свободой и является предпосылкой будущего неизбежного краха существующих постсоветских политических режимов.

Будучи сутью культуры, свобода фундаментально неестественна. Это вовсе не значит, что свобода противоестественна. Свобода - естество культурного существа и его продукт. Свобода - культурный конструкт. Тысячелетия философского труда создали и концепцию, и сферы применения, и практические навыки реализации свободы.

В культурном производстве свободы сложилась своеобразная схема. Конструкторами свободы являются философы, отвечая за интерпретацию свободы тут и теперь. Инженерами свободы стали юристы, переводя философские принципы в правила их применения. Ее практиками стали политики и граждане, вместе творящие историю свободы. Отсутствие одного из элементов ведет к дисфункции всех остальных.

Ухищренному суверенно-идеологическому взгляду такая схема кажется наивной и простой. Философы? Где вы их у нас видели? Тут что ни ученый, то придурок!

Юристы? Это не те ли, кто за деньги решает вопросы с судьями?

Политики? Почему во множественном числе? Он, отец родной (как вариант - мать родная), один!

Граждане? Так это ж эвфемизм клиентов государства, которое всегда носит одно имя единственного политика.

Откуда свобода в нашей культуре?!

Сбои со свободой происходят там, где философия существует проблематично. Производные от культурного конструирования свободы понятия - например, право, политика и гражданственность - не могут работать в соответствии со своей логикой, если философия присутствует «мерцающе», от запрета к заключению, как на территории бывшей Российской империи.

Побочным продуктом функционирующей философии является публичное применение разума. Результатом этого применения является смена совместного действования людей в устоявшихся коллективах. Так становятся реальностью права и их носители - граждане. Естественность подданичества заменяется логикой действия людей, чье право устанавливать законы совмещается с их подчинением своим законам.

В культурах с неустойчивой философской традицией понятия свободы реализуются в сложных условиях. Вечевые традиции подвергаются забвению. Казачество подменяется образом царских карателей конца ХIХ в. А в центр внимания выводятся идеологемы неизбежности племенной солидарности с естественным вождем.

В современных постсоветских культурах философия была ограничена академическими рамками и непопулярными журналами. В конкуренции за власть над умами философы проиграли. В публичных дискуссиях доминируют политики и медийщики. Нынче и на кафедрах цензура становится все ощутимее. Превращение министерств образования в машины цензуры и разрушение хотя бы частично автономных пространств философии и науки - еще один признак сходства постсоветских народов.

Конструктивность свободы - в ее исключительной привязке к человеку. Нет места человеку там, где свобода от и свобода для изначально поставлены под сомнение. Нынешние политические процессы на постсоветском пространстве ведут к обострению противостояния когнитариев и тех, кто аккумулировал власть-собственность в своих руках. Исход этой борьбы может быть двояк: повторение пути Советского Союза, несовместимого со свободой, или консенсус интеллектуальных и властных элит.

Конец системы по первому варианту произойдет, как и в 1991-м. На защиту суверенного государства выйдет ровно столько же, сколько вышло в защиту Советского Союза.

Второй вариант предполагает болезненное лечение, ведущее к разделению властей, вечной политической грязной конкуренции и соревновательному судебному процессу.

Как бы события ни развивались, хочу предупредить: переведя культурные коды, путинские шифровщики обнаружат там формулу свободы. Правда, без духовных скреп. Заказчик останется недоволен.