И жив, и мертв

Пьеса написана от лица призрачного солдата, который только что вернулся с войны. Жена изменила, родители покончили с собой, жить незачем. Еще немножко, и этот ходячий призрак бросится в Эльбу. Особой тяжести этой драме добавляет то обстоятельство, что она написана таким же бывшим солдатом вермахта буквально на краю могилы: Вольфганг Борхерт воевал на Восточном фронте и умер за день до премьеры спектакля «Там за дверью» в 1947 г.

Эту пьесу, по понятным причинам почти неизвестную в России и по понятным причинам весьма популярную в Германии, принято считать антивоенным манифестом, но фламандский режиссер Люк Персеваль свел ее скорее к беседе человека с богом, которые в середине XX столетия окончательно перестали верить друг в друга.

«Там за дверью» - прежде всего актерский триумф двух представителей гамбургского театра «Талия»: Феликс Кнопп сыграл того самого солдата Бэкманна, а Барбара Нюссе - всех остальных персонажей, включая и полубезумного бога, который пытается отговорить героя от самоубийства.

Успех спектакля во многом предрешен точным сценографическим решением художницы Катрин Брак: над сценой во всю ее ширь наклонено зеркало, где колышутся отодвинутые от нас в потустороннюю даль уменьшенные человеческие силуэты. То ли это Эльба, то ли летейские воды, то ли небеса, с которых кто-то печально взглянул на разоренную войной землю. Поворотный круг сцены тоже отражается в этом зеркале, но кажется, что это циферблат, лишенный не только стрелок, но и цифр.

Персеваль точно угадал, что написанная прозой пьеса Борхерта целиком замешена на поэзии, и его спектакль с тщательно разработанной звуковой партитурой чем-то похож на длинное стихотворение, прочитанное одним духом. «Когда я умру, я хотел бы стать уличным фонарем, чтобы перед дверью твоей стоять», - тихо скажет Бэкманн в начале спектакля, и вослед его словам загремит тяжелый рок, который будет сопровождать действие до самого финала.

Помимо бога, готового превратиться для Бэкманна в любого встречного, и человека, разуверившегося в боге, есть в этом спектакле и что-то вроде добрых ангелов, сыгранных актерами с синдромом Дауна. Днем они выглядят вполне дружелюбно, но по ночам являются солдату в кошмарах, превращаясь в мириады мертвецов, не вернувшихся с войны.

Но этот спектакль не получается назвать абсолютно безысходным. Поместив героя на край бездны и заставив сделать последний гибельный шаг, Персеваль, хорошо знакомый с восточными мистическими учениями, скорее, хотел заставить нас оглядеться в том пограничном пространстве между жизнью и смертью, что в тибетском буддизме зовется «бардо». Сделать бывшего солдата, на чьих руках кровь, а в глазах ужас, чем-то вроде уличного фонаря, разгоняющего предсмертную тьму. Конечно, бывший солдат Бэкманн не жив. Но кажется, что и не мертв.