Как каторжные

Новый тюзовский спектакль Гинкаса открывается сценой на каторге: грязно-серые шинели заключенных поднимаются все выше, раскачивается желтоватый свет - и вот перед нами уже не люди, а их безголовые силуэты, один, другой, пятый. Сопровождающее сцену церковное песнопение «Да исправится молитва моя» не поднимает происходящее до трагедии - напротив, делает картину лишь безнадежнее.

Сценография Сергея Бархина - проржавленные стены амбара, вытертая шуба, сани с сеном - еще безусловнее оттеняет общую неприкаянность и раздрай. Никаких взбитых перин, резных крылечек, никакого вкрадчивого уюта купеческого быта - действие так и не выплескивается за пределы амбара и любовные сцены разворачиваются - на тех же самых широких санях, на сене.

Логика того же художественного решения - рассказать историю четырех убийств без лесковской сдержанности, но грубо и страшно - проступает во всем. Катерина Львовна (в шумном и яростном исполнении Лизы Боярской) визжит от скуки, стучит сапогами - солдатские сапоги, овеществленная метафора все той же грязной грубости жизни, надеты здесь на всех. Ее любовник Сергей (Игорь Балалаев) тоже развязен и не сомневается в победе. Атмосфера молодой, не ведающей стыда похоти при первой же встрече будущих любовников оказывается такой густоты, что совершенно непонятно, отчего эти разбитные и столь откровенные в жестах молодые люди все еще называют друг друга на «вы» и выражаются изящным с приступом купеческим слогом.

Понятно, что такую Катерину Львовну не усмирить кроткому в исполнении Валерия Баринова мужу, Борису Тимофеевичу, ни свекру Зиновию Борисовичу, сыгранному Александром Тараньжиным с отменным вкусом и лаконизмом. Но постепенно, от убийства к убийству, Катерина Львовна стихает, и Елизавете Боярской вполне удалось передать это тайное движение в ней. Купчиха Измайлова от главы к главе, номера которых здесь объявляют, все безмолвнее, все безголосее. Возможно, поэтому самой оглушительной оказывается сцена, во время которой она произносит всего два слова. «Для чего же ты убивала?» - спрашивает ее частный пристав. «Для него», - кивает она на Сергея.

Финальная сцена, последнего убийства, проходит и вовсе без слов - это жутковатая пантомима, исполняемая все под ту же молитву, которая здесь никого и ни от чего не уберегает.