Петербург перековал Начо Дуато

Как было объявлено несколько месяцев назад, с 1 января 2014 г. Начо Дуато простится с Михайловским театром, в котором три года назад занял пост худрука балета - сенсационно. В Петербурге появление варяга воспринималось особенно остро: город считается цитаделью русского балета, и испанец оказался первым за более чем сто лет иностранцем, допущенным к руководству отечественной труппой. Мировоззренческие конфликты мастера современного танца с коллективом, заточенным под классический репертуар, были неизбежны. Но Дуато быстро загрузил труппу премьерами, а публику - необычными впечатлениями, которые, впрочем, оказались не шокирующе радикальными. Так что многие оплакивают близящееся расставание с испанцем.

Впрочем, уже после официального завершения его контракта, будущей весной, михайловцам предстоит освоить «Белую тьму», один из самых известных балетов Дуато. Но он был создан много лет назад для совсем других танцовщиков, и в нем петербуржцам предстоит лишь воспроизвести чьи-то давние мысли и чувства. «Щелкунчик» же стал подлинным прощанием хореографа с Россией. Вместе с французским художником Жеромом Капланом (он известен у нас благодаря впечатляющему сотрудничеству с Алексеем Ратманским в «Утраченных иллюзиях») Дуато создал оммаж городу, который поразил его своим величием, артистам и зрителям, которые теперь устраивают его премьерам настоящие овации.

Новый «Щелкунчик» в своих узловых моментах ни капли не поврежден: на месте музыка Чайковского, сюжет Александра Дюма по мотивам Гофмана и танцовщицы-цветы в знаменитом вальсе, придуманные еще первым хореографом балета Львом Ивановым. Дуато не углубляется в коллизии, которые стали популярны среди современных постановщиков «Щелкунчика»: ни следов Фрейда, ни Канта не обнаруживается. Он ставит сказку, в которой Дроссельмейер во время увертюры управляет куклами девочки Маши и игрушечного Щелкунчика, чью историю с помощью кукловодов позже разыграет на фоне силуэта предреволюционного Петрограда и в антураже, который вызывает в памяти тени Дягилева, Карсавиной, Фокина, Ахматовой.

Но в отличие от своей прошлогодней «Спящей красавицы» на этот раз Дуато не играет в классику, а всерьез старается следовать ее стилю и строгому канону. Свободное дыхание его пластики, сохраняющей фирменную волнообразность, не всегда вольготно ощущает себя в номерной структуре классического балета. Дивертисмент кукол, для любого постановщика являющийся настоящим камнем преткновения, блещет как яркими находками, так и водянистыми общими местами. Скорее проходными оказываются и томительно умильные детские сцены с прикрепленным к ним Гросфатером, предполагающим солидную поступь взрослых. Но подлинное вдохновение Дуато настигает именно там, где его сложнее всего было ждать, - в чисто классических композициях: Танце снежных хлопьев, Вальсе цветов, Адажио Маши и Принца, а также в его вариации, очевидно, созданной при значительном участии Леонида Сарафанова. Этого танцовщика, ставшего в Михайловском подлинным сценическим alter ego Дуато, можно в значительной степени признать соавтором успеха этой версии. Академизм Сарафанова подчеркнул формирование нового дуатовского стиля. Но наблюдать за его развитием предстоит уже другим зрителям.