Суть дела: Мы не используем даже существующие механизмы

Главный вопрос все-таки у нас не ВТО как таковое, а насколько конкурентоспособны наша промышленность и сельское хозяйство. И с ВТО, и без нее мы все равно должны быть конкурентоспособны и на внутреннем рынке, и на внешнем. Пока динамика здесь не очень благоприятна. Хотя темпы роста импорта у нас действительно крайне низки, это во многом результат стагнации внутреннего спроса и стагнации промышленности. ВТО здесь не делает какого-то открытия - она катализирует и обостряет те проблемы и те болезни, которые у нас есть, но при этом, правда, дает некоторые возможности. Уже сейчас вступление в ВТО привело к тому, что мы должны были в значительной мере перестроить всю свою нормативно-правовую базу регулирования и сельского хозяйства, и промышленности. И в этом плане и бизнес, и правительство учатся работать в ВТО и учатся работать в новых условиях.

Если говорить о выборе или об общей «развилке», Евгений Максимович [Примаков] уже сказал, что перед нами стоит задача реиндустриализации. Термин модный, и многие страны - и Соединенные Штаты, и Франция - заявляют о реиндустриализации. За этим стоит понимание того, что нельзя создавать только экономику будущего, экономику знаний, и при этом терять Детройт, терять базовые отрасли промышленности. Но больших результатов пока здесь, за исключением, может быть, Германии и Китая, никому достичь не удалось. Доля промышленности в ВВП, как и в занятости, продолжает сокращаться и в США, и во Франции, и во многих других странах, которые заявили политику реиндустриализации как приоритет. Такой же процесс идет и у нас. Промышленность у нас сейчас создает примерно от 25 до 28% ВВП. В занятости это где-то 20-21%. Но эти доли снижаются каждый год. И в среднесрочной, и в долгосрочной перспективе это снижение будет происходить. <...> Если сейчас у нас в промышленности с учетом неформальной занятости где-то около 14 млн человек работает, то, видимо, лет за 10 эта цифра сократится процентов на 25 как минимум, если не больше - на треть. Это вытекает из тех же требований по повышению производительности труда: формально по международной статистике мы по производительности труда в промышленности отстаем не то что от Германии в два с лишним раза, но и от Китая и от Индии (тут есть нюансы счета, но тем не менее проблема очень острая).

В большинстве отраслей даже корпоративные планы ставят задачу уменьшения трудоемкости раза в три-четыре и в автомобилестроении, и в авиации, и во многих машиностроительных отраслях к 2020 г. Это минимальная планка, чтобы остаться конкурентоспособными. Реиндустриализация - это в первую очередь вопрос того, чтобы промышленность обеспечивала не просто рабочие места, а высокопроизводительные рабочие места. Которые в том числе предъявляют спрос на квалифицированный труд и дают возможность людям иметь высокую, достойную заработную плату. Во-вторых, это означает, что промышленность должна коренным образом изменить свои позиции с точки зрения экспорта. Андрей Александрович [Слепнев] говорил о том, что ВТО означает не только защитные, но и наступательные позиции. Но наступательные позиции означают, что наша доля и на мировом, и на внутреннем рынке должна не падать, а увеличиваться. Пока, если брать цифры, наш экспорт сократился по объему по сравнению с 2012 г., но это вопрос цены: упали цены на сырьевые товары (на нефть - не очень, но на металл - да), и объем снизился. Года за три это все восстановится, скорее всего. Но тем не менее хорошо известно, что у нас доля, допустим, экспорта машин, оборудования и всех прочих услуг где-то около 7%. Для примера: при советской власти, про которую часто говорят, что она сидела на нефтяной игле и это привело к ее развалу, - там было процентов 20. Сейчас, допустим, сырьевая группа у нас дает [экспорта]: в прошлом году было $100 млрд, а в этом, по-видимому, будет $95 млрд. По нашей оценке, чтобы к 2020 г. доля на этих рынках не сократилась существенно, нужно увеличить экспорт по сырьевой группе, причем с уходом в более глубокую степень переработки: от 35 до 40%. Что касается продукции машиностроительного комплекса и прочих товарных услуг (сейчас пока про услуги транспортные, интеллектуальные я не говорю): если сейчас все вместе - это где-то $38 млрд, то, по сути, к 2020 г. минимальная планка - это $54 млрд или $67 млрд. Вроде бы цифры очень большие - почти двукратное увеличение, но это все будет в разы меньше, чем сейчас экспортирует, допустим, машиностроительной продукции Тайвань. То есть мы тут пока занимаем только отдельные сегменты на мировых рынках, и то в основном в области вооружения, чуть-чуть в части приборостроения, в части экспорта оптических систем, телевизионных систем. Но так или иначе наша доля ничтожна. По сути дела, перед нами стоит задача за 5-7 лет создать конкурентоспособный экспортный потенциал в промышленности.

При этом одновременно и со стороны государства это тоже потребует выстраивания системы поддержки экспорта - потому что субсидирование экспорта в старом виде практически умерло со вступлением в ВТО. Хотя фактически заработал ЭКСАР (Экспортное страховое агентство России), наша банковская система не может пока предложить в полной мере конкурентоспособного финансового пакета. И пока то, что делает государство в этой части, тоже в полной мере не заработало.

С другой стороны, если наш экспорт металлургической и химической продукции блокируется достаточно серьезными антидемпинговыми пошлинами в Мексике и странах Евросоюза, то перед нами стоит задача более активно, наступательно защищать позиции наших промышленников. Нужно пробить брешь в этих, на наш взгляд, несправедливых и несбалансированных защитных мерах.

Следующий аспект, который я бы хотел выделить, - другие меры господдержки. В этой системе у нас произошла определенная революция. Правительство в этом году впервые приняло масштабную государственную программу поддержки развития промышленности и повышения ее конкурентоспособности. У нас, конечно, были различные субсидии: легкой промышленности - на закупку сырья, деревообработке и лесной отрасли - на создание запасов, были определенные проекты и по линии развития национальной технологической базы станкостроения. Но единая государственная программа (которая включает и меры поддержки рыночных секторов, где нет госсубсидий, и меры поддержки легкой промышленности, автомобилестроения) разработана и принята только сейчас. Теперь идет непростое втискивание ее в прокрустово ложе нашего бюджета. Где-то 500 млрд руб. с лишним будет каждый год в среднем тратиться на эту поддержку с учетом и базовых, и высокотехнологичных отраслей. Это где-то 0,6-0,7% ВВП. Сумма не маленькая, хотя, еще раз говорю, практически никто (и наше министерство тоже) не удовлетворен объемами субсидий и средств, которые выделяются на поддержку базовых отраслей. Но очень важно, что все равно это некоторые новые механизмы, которые дают возможность работать вдолгую.

Вопрос низкой доступности кредита и отсутствия нормальных рычагов долгосрочного финансирования проектов - это ключевая задача, которую надо решить уже в ближайшие годы. Из денег, которые выделяются на ту же госпрограмму по развитию промышленности, треть, если не больше, - это субсидирование процентных ставок. Понятно, что без этого жить нельзя, но одновременно это означает, что мы субсидируем не столько промышленность, сколько банковский сектор. Процентные ставки просто так, декретом, задать банкам нельзя, но мы практически не используем или слабо используем механизм госгарантий. У нас каждый год в бюджете примерно по 100 млрд руб. с лишним (а раньше было 140 млрд) поставлено госгарантий на инвестиционные проекты. За прошлый год ни одна не использована. И обращений нет. То есть мы не используем даже существующие механизмы.