Экономика России: Пытаемся двигаться по фантастическому сценарию


Ксения Юдаева

Окончила МГУ им. М. В. Ломоносова, Российскую экономическую школу, доктор экономики Массачусетского технологического института. Работала научным руководителем фонда «Центр стратегических разработок», директором Центра макроэкономических исследований Сбербанка, начальником экспертного управления президента РФ. С сентября 2013 г. - первый заместитель председателя Центрального банка РФ.

Честно говоря, я очень не хотела идти на эту конференцию. Потому что вопрос «как запустить устойчивый экономический рост?» центральному банку могут задать только в нашей стране. Обычно центральные банки приглашают на конференции про денежно-кредитную политику и там еще про что-нибудь. Но я, когда еще была независимым экспертом, придумала такую шутку. Во всех учебниках в теории правительство отвечает за экономический рост, а центральный банк - за инфляцию. У нас обычно наоборот. Вот поэтому, я думаю, уважаемой газете пришло в голову пригласить представителя ЦБ на эту сцену.

Ермолай [Солженицын] говорил много о чем, а закончил, по-моему, любимой фразой Германа Грефа, что в нашей стране две проблемы: плохой менеджмент и плохая инфраструктура. А другое выступление напомнило известный анекдот, я его слышала в версии про Аргентину и Польшу. Аргентина, кризис, президент собрал правительство и говорит: «Надо что-то делать. У нас есть два сценария: фантастический и реалистический. С какого начнем?» Ему говорят, что с реалистического. Он отвечает: «Реалистический сценарий - прилетят инопланетяне и решат все наши аргентинские проблемы». «Если это реалистический, то какой тогда фантастический?» - спросили его. «А фантастический - это если аргентинцы засучат рукава и сами решат все свои проблемы». Вот мне кажется, что мы немножко так же живем: все время пытаемся двигаться по фантастическому сценарию, но ждем, что случится реалистический.

Я перейду к Центральному банку. У нас, в России, все время есть ощущение нашей уникальности, в том числе наших проблем. Как-то я заказала статистику по целому ряду других стран. И должна сказать, что та история с экономическим ростом, которую мы сейчас наблюдаем в России, с точки зрения развивающихся рынков вообще не уникальна. Схожий тренд - торможение экономического роста - наблюдается в разных странах: Бразилии, Мексике, ЮАР, Индии. Причем не все из них сильно перегреты, как Турция, где темп роста упал с 10 до 2%. Два месяца назад я разговаривала с замминистра финансов Мексики. Я спросила: «Как дела, где Луис (министр финансов)?» Он говорит: «Луис защищает бюджет в парламенте». А что с бюджетом? «Да все нормально, мы сначала прогнозировали экономический рост в 3,5%, а теперь поменяли прогноз на 1,2%», - отвечает замминистра. Что-то это мне напоминает, подумала я.

Так что, еще раз подчеркну, везде происходят похожие процессы. Они, конечно же, связаны с внешней конъюнктурой. На мой взгляд, есть два серьезных фактора. Первый - это раздувание баланса в развитых странах, которое сначала поддержало рост в развивающихся странах, а теперь, видимо, слегка его снижает. Но более серьезной проблемой мне видится ситуация в Китае. Китай вынужден менять модель экономического роста: они перешли от экспортного развития к инфраструктурному. Но теперь и то и другое заканчивается, соответственно, они переходят к чему-то третьему, видимо основанному на потреблении. Это существенно меняет картину их спроса на продукцию третьих стран. Прежде всего добывающих, в том числе нашей. Долгосрочный тренд - изменение ситуации на сырьевых рынках.

Второй - послекризисный долгосрочный тренд. В 2000-е гг. было две вещи: большой финансовый пузырь в мире и большой рост спроса со стороны развивающихся стран, прежде всего Китая, на сырье. И это то, за счет чего жила российская экономика. Финансовый пузырь, дешевые процентные ставки и спрос на нефть - это те факторы, которые позволяли нам жить с низкой производительностью труда. Во многом за счет того, что мы могли получать под рост цен на нефть дешевые финансовые ресурсы, генерируемые глобальным пузырем. У нас процентные ставки были отрицательные. Отрицательные процентные ставки действительно позволяют существовать непроизводительным бизнесам. Все поменялось после кризиса, но воздействие на нас было более медленным. Во-первых, был простор для восстановительного роста даже просто в связи с кризисным падением. А во-вторых, был простор для дополнительного толчка роста потребления за счет развития недоразвитого потребкредитования. Сейчас оно дошло до какого-то предела. И совершенно очевидно, что в потребкредитовании мы достигли той точки, когда дальнейшие займы идут скорее на рефинансирование прежних, чем на рост потребления.

Экспорт-импорт - здесь ситуация ухудшается. Иностранные рынки дешевых финансовых ресурсов больше не предоставляют. А что остается? Остается пресловутый рост производительности труда и более эффективное использование сокращающейся рабочей силы. Надо не забывать, что мы имеем дело со сложной демографической ситуацией, на десятилетия вперед это один из центральных вызовов.

Какая может быть в этом всем роль Центрального банка? ЦБ - он не то чтобы вообще не про экономический рост, он во многом про контрциклическую политику. Когда мы говорим про использование макроэкономической политики для экономического роста - это контрциклические меры. А все сегодня хором говорили про то, что замедление экономического роста носит, по сути, структурный характер. И мы живем в ситуации высоких растущих заработных плат, соответственно, за ними высоких растущих цен и т. д. И это ситуация, в которой контрциклическая монетарная политика, мягко говоря, малоэффективна, грубо говоря, не эффективна совсем. Что можно сделать в этой ситуации ЦБ? Проводить какие-то вещи, которые можно было бы рассматривать как структурные реформы. У нас достаточно много возможностей по совершенствованию регулирования и надзора в банковском секторе.

Я отвечаю за денежно-кредитную политику. В денежно-кредитной политике структурные реформы, которые мы можем провести, - это перейти к более низкому уровню инфляции. Только в странах с достаточно низкой инфляцией - не нулевой, не отрицательной ни в коем случае - рождаются и стабильно живут длинные деньги. При высокой инфляции они не выживают. И сейчас мы проводим техническую реформу, которая называется «Переход к инфляционному таргетированию».

Мы поставили себе цели по инфляции и будем делать все возможное, чтобы их достигать. Конечно же, будем смотреть, если вдруг все-таки появится какой-то флаг с точки зрения комбинирования нашего влияния с экономическим ростом, если будут контрциклические какие-то вещи, можно будет воздействовать, но пока то, что мы наблюдаем, - действительно структурный фактор снижения экономического роста. Поэтому мы считаем, что для нас инфляция - это то, на чем мы должны обязательно сосредоточиться плюс развитие финансового рынка, развитие финансовых инструментов. Те структурные задачи, которые стоят перед нашей экономикой, они, с моей точки зрения, без этого нового качественного перехода решены быть не могут, и поэтому мы ставим перед собой такие цели и будем их выполнять.

Ремарка модератора

Олег Вьюгин, председатель совета директоров «МДМ банка»:

Я четко услышал ответ: миссия ЦБ в сложившихся общественно-экономических условиях, тем более что все полномочия уже там, - это, конечно, создание длинных денег. Точнее, создание системы аккумуляции длинных денег в финансовых институтах. Я хоть и в банке работаю, но всегда считал, что банки - это не совсем то место, где должны лежать длинные деньги. Даже больше - они там просто не могут лежать. Да, банки финансируют проекты, могут даже давать кредиты на 5-7 лет. Но если говорить о новой экономике, об инновациях, о форсайте, обо всех новых формах, где рождаются новые технологии, которые потом существенно повышают производительность труда, банки никогда это не финансируют, это финансируют институты, которые имеют в своих портфелях длинные деньги.