Скульптор Бетховена

Тридцатисемилетний испанский дирижер - личность универсального дарования. Ему равно легко даются и большие симфонии Малера, и нервная ритмика Стравинского, и новейшая, с пылу, с жару, музыка. Изумило, как быстро он нашел контакт с оркестром Мариинского театра и блестяще провел оперу Де Фалья «Жизнь коротка». Жизнь коротка, но Девятая Бетховена - симфония не для молодых.

Касадо выбрал позицию вдумчивого наблюдателя, выстроив четкую дистанцию между авторским текстом и собой как артистической личностью. Это типичное отношение музыканта XXI века: важно не только послание автора, но и осмысление послания в контексте нашей эпохи. С первого же глухого рокотанья басов, на фоне которого всполохи молний-мотивов пролетали, словно над «безвидной бездной», стало ясно: Эрас-Касадо слышит симфонию скорее линеарно, нежели гармонически. Очень уж сухо, рельефно выплетались темы и неожиданные полифонические подголоски; звучание оркестра было резковатым, сознательно лишенным «красивости».

Заявка серьезная и не лишенная смысла: как тут было не вспомнить недавнего Кристиана Тилемана и фирменный мягкий звук Венских филармоников? У не склонного к сантиментам испанца звук мариинского оркестра казался подчеркнуто сух и графичен. Резкие взмахи твердых ладоней рассекали воздух, словно обрубая все лишнее: то был резец скульптора, а не колонковая кисть живописца. Немного удивила безапелляционная манера, с которой Касадо провел трио в Скерцо: оно пролетело слишком быстро, в едином темпоритме.

Однако драматическая риторика виолончельных речитативов в финале - группа виолончелей проявила поразительную слитность и синхронность игры - задала нужный тон. Квартет мариинских солистов - Жанна Домбровская, Надежда Сердюк, Дмитрий Воропаев и Михаил Петренко - порадовал четкой координацией: чувствовалось, что спевок у них было достаточно. В целом же у Тилемана и у Эрас-Касадо получились две разные музыки - соответственно отчетливо разным картинам мира. Немецкий мастер был порывисто устремлен в прошлое, к великим образцам, оставленным Фуртвенглером. Касадо же представил Бетховена таким, каким мы слышим его сегодня: строгим, сумрачным и без идеалистических «фантиков».