Ольга Ускова: «Я чуть было не рванула стоп-кран», - Ольга Ускова, президент Cognitive Technologies

Когда появится автомобиль, не нуждающийся в водителе? Окончательно ли человек уступил компьютеру в аналитических способностях? Какой дол­жна быть система поддержки инноваторов? Рассказывает Ольга Ускова
С. Портер/ Ведомости

И четвертое направление - экспертные системы поддержки принятия решений. Первоначально мы занялись этим бизнесом потому, что он был связан с системами искусственного интеллекта, но благодаря двум очень крупным заказам это уже почти самостоятельное продуктовое направление. Суть его сводится к Big Data: вы должны уметь работать с бесконечно большим объемом информации, чтобы принимать правильные решения.

1992

сооснователь и исполнительный директор Cognitive Technologies

1998

президент группы компаний Cognitive Technologies (по настоящее время)

2006

президент Национальной ассоциации инноваций и развития информационных технологий

2012

член комиссии Госдумы по развитию стратегических информационных систем

Cognitive Technologies

Разработчик систем распознавания и других IT-продуктов. крупнейший акционер - Ольга Ускова (более 75%). Финансовые показатели (консолидированная отчетность по группе, 2012 г.): Выручка - 1,12 млрд руб., Чистая прибыль - 173 млн руб. Основана в 1992 г. на базе лаборатории искусственного интеллекта Института системного анализа РАН. Основатели - Ольга Ускова и заведующий лабораторией искусственного интеллекта Института системного анализа РАН Владимир Арлазоров. Штат - 835 сотрудников.

Исправленная версия. Первоначальный опубликованный вариант можно посмотреть в архиве «Ведомостей» (смарт-версия)

Распространенное мнение, будто в России нет никаких уникальных разработок, абсолютно несостоятельно, убеждена Ольга Ускова - сооснователь и президент IT-компании Cognitive Technologies, российского разработчика программного обеспечения и технологий в разных областях.

В интервью «Ведомостям» она вспоминает, как спорила на эту тему с Владимиром Путиным, рассказывает, как зарождался IT-бизнес в России и рассуждает о перспективах высокотехнологичной индустрии в России и в мире.

- В этом году многие ваши коллеги по IT-рынку жалуются, что спрос со стороны заказчиков сокращается и дела идут неважно. Вы тоже это ощущаете?

- По электронной торговле рост на сотни процентов в год, но здесь нас защищает законодательство. В целом же в стране идет кризис, достаточно серьезный и особенно ярко заметный в отраслях реального сектора. Металлургия, машиностроение, угольная промышленность чувствуют себя очень плохо; происходит резкое сокращение кадров; банки сталкиваются с дефолтами по кредитам. Это все происходит, хотя пока и не выходит наружу - по непонятным мне причинам. И я думаю, что те компании IT-сектора, которые обслуживают эти секторы, чувствуют это очень жестко: первое, что всегда сокращают, - это IT. IT - это своего рода роскошь. Поэтому целиком этот рынок будет падать, хотя какие-то его секторы будут пробиваться.

Кроме того, будет происходить удешевление денег, а значит, их будут куда-то вкладывать, размещать. И, по моим представлениям, несмотря на общую стагнацию базового рынка, инвесторы будут искать варианты удачных вложений в стартапы. Эта часть рынка не свернется, здесь можно будет работать.

- Но ведь венчурные инвестиции по определению рискованные?

- Да, но и инфляция - тоже риск. Здесь риски - там риски, придется выбирать.

- Этой осенью правительство одобрило стратегию развития IT-рынка, разработанную Минкомсвязи и предусматривающую такие меры его стимулирования, как поддержка технического образования, развитие пространства для профессионального общения, защита интеллектуальной собственности стартапов за рубежом, законодательное введение опционов... Что вы думаете об этих идеях, насколько они актуальны?

- Команда [министра связи] Николая Никифорова двигается в направлении, предполагающем, что министерство и бизнес-компания - это одно и то же. Там много активной молодежи, они пытаются выстроить министерство как офис компании и применяют соответствующие методы - деловые игры и т. д. В итоге возникает очень много резвости и очень мало профессионального подхода: ведут они себя достаточно закрыто. Низкое качество экспертного сообщества, вовлеченного в процесс формирования этой стратегии, и жесткая аффилированность с компаниями, поддерживающими эту группу, приводит к крайне низкому качеству материала, который они выпускают.

Минкомсвязи переживало разные эпохи. В середине 1990-х гг. это было закрытое силовое ведомство; при Реймане оно стало олигархическим, в это время шли громкие войны между крупным бизнесом; затем - масс-медийным (при Игоре Щеголеве). А сейчас это место, где проводится деловая игра. Возможно, руководство правительства таким образом ищет новый формат работы, но, на мой взгляд, [министерству при разработке стратегии IT-отрасли] не хватило экспертной поддержки.

- Будь вы на месте министерства, что бы вы включили в эту стратегию?

- Министерство должно заниматься государственными вопросами, а не продажей услуги. Это же не фирма. И упор на идее «давайте что-нибудь предложим населению», от которой никак не могут отойти еще со времен ФЦП «Электронная Россия», неправильный.

Есть конкретная проблема: вся страна страдает от DDoS-атак. Я по своим бизнесам это знаю, Центробанк - по своей сфере деятельности, Сбербанк - по своей и т. д. Это выливается в миллиарды рублей потерь - страшно подумать, сколько стоит простой ЦБ в течение даже нескольких минут. Это проблема, связанная с ситуацией нового времени. При этом возникает серьезная коллизия: операторам связи выгодны DDoS - они же продают трафик, и чем больше трафика, тем им лучше. А в законе «О связи» нет никакого механизма для мониторинга этой ситуации. Получается, оператор связи на одной стороне, а вся страна - на другой. Казалось бы, поставьте центр мониторинга, внесите поправку в закон «О связи» и создайте схему контроля - это же государственная задача. Это то, что лежит поверхности, но таких вопросов много.

- Какие ключевые изменения претерпел бизнес Cognitive Technologies за последнее время?

- Если вернуться в начало 1990-х гг., то в то время к софту относились как к чему-то абсолютно незначимому в общей картине разделения труда, микроскопическому, экзотике. Тогда нужно было доказывать, что ты не аттракцион, а бизнес и что покупка компьютера [без софта] не даст возможность решать какие-то важные задачи. Наверное, единственные примеры из 1990-х, когда эта «экзотика» переродилась в нечто большее, - это мы и Давид Ян (основанная им компания ABBYY. - «Ведомости»). В те времена, если к нам заходили крупные клиенты, обычно они заказывали аппаратно-программные комплексы, купить только софт считалось неприличным: его или брали бесплатно, или это были какие-то эксклюзивные договоренности.

Второй этап начался примерно в 2002 г., когда пошла тема с интернетом, стал заметным игроком «Яндекс». Но структуру рынка изменили, наверное, не софтовики, а финансисты: они стали относиться к софту как к высокоприбыльному, очень удобному для работы и полезному продукту. Этот период кончился примерно в 2009 г. А сейчас начался период профессионального развития, рынок наконец-то становится рынком - через 20 лет [после зарождения первых IT-компаний]! В 1990-х гг. Cognitive Technologies занималась высокопрофессиональной экзотикой, связанной с системами распознавания и с какими-то эксклюзивными контрактами, в 2000-х гг. мы перешли к системным и большим финансовым работам, стали участвовать в федеральных целевых программах и т. п. А сейчас произошла узкая специализация: мы перестали хвататься за все и пошли «в глубину». И, как это ни смешно звучит для компании с 20-летним стажем, это, наверное, начало существования на профессиональном рынке.

- Если судить по ключевым продуктам Cognitive (системы электронного документооборота, оптического распознавания символов, информационно-аналитические системы, разработки в области искусственного интеллекта и т. д.), не возникает впечатления узкой специализации...

- Мы просто стали большие: внутри холдинговой структуры девять компаний. Официально у нас трудится 835 человек, не считая офшорных программистов.

Я могу назвать четыре основных направления нашей специализации. Первая и самая волнующая для нас тема - система электронных закупок во всех ее видах. Мы начали это в 2002 г. Тогда [министр информационных технологий и связи Леонид] Рейман включил проекты по созданию инфраструктуры электронной торговли в ФЦП «Электронная Россия». Я с огромным уважением и благодарностью отношусь к тем возможностям, которые он дал рынку. Благодаря этому госзаказу в стране появилось понимание системы электронной торговли во всех ее аспектах - от обработки госзаказов до работы с физлицами, анализа и доработки законодательства. Мы смогли выиграть несколько конкурсов по этому направлению. Впоследствии этот проект превратился в Единую электронную торговую площадку (ЕЭТП).

Мы участвовали в экспертной группе, которая разрабатывала 94-й федеральный закон («О размещении заказов для госнужд»), и по уровню революционности эта работа была несравнима ни с чем другим. Я не верила, считала невозможным, что Россия внедрит электронные торги, выведет на них все объемы госзакупок, строительства и т. д. В то время меня очень раздражало, что наши ребята ночуют на этих рабочих группах, мне было жалко их человеко-часов, и я чуть было не рванула стоп-кран. Сейчас я очень рада, что этого не сделала. В каком-то смысле это личный подвиг [Владимира] Путина - только благодаря ему идея с электронными торгами заработала. Хотя у этой идеи было несколько активных сподвижников: например, тогдашний яблочник Михаил Евраев, абсолютный бессребреник, который делал портал госзакупок, скандалил с тогдашней администрацией президента, проводил линию на то, что госзаказ обязательно нужно размещать в прозрачном режиме. В этом смысле довольно забавно, что и Алексей Навальный вырос из портала госзакупок.

Мы проработали в этой экспертной группе где-то 1,5 года, абсолютно на свой страх и риск, и потом Путин допустил к эксперименту [по созданию электронных торговых площадок] три проекта: нашу ЕЭТП, площадки Сбербанка («Сбербанк-АСТ». - «Ведомости») и Агентства по государственному заказу Республики Татарстан. Через год состоялся конкурс, и три экспериментальные площадки вошли в число победителей.

Теперь, через несколько лет, конечно, видно много недоработок. Тем не менее с точки зрения всей системы регламентов наши законы № 94 (о госзакупках), № 223 («О противодействии неправомерному использованию инсайдерской информации и манипулированию рынком». - «Ведомости») и № 44 («О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд») опережают Европу и Америку лет на 12-15. У них очень устаревшая, мутная система - мы с ней столкнулись, когда сами стали создавать офисы за рубежом. Первым делом мы попытались встроиться там в крупные заказы и поняли, что в этих странах нет никакой публичной информации о том, что закупает государство: такого сайта, как zakupki.gov.ru, нет ни в США, ни в Европе. О том, что хочет закупить государство, знает только некий клуб так называемых аффилированных поставщиков - это поставщики со специальным статусом, до которого нужно расти годами. Сначала, образно говоря, нужно несколько лет походить во дворе, потом вас пускают в коридорчик постоять и только через много лет допускают до поставок госструктурам.

В этой системе есть свои плюсы, хотя она порождает множество лоббистских механизмов и молодая компания войти в нее не может. Зато, говорят американцы, у нас все проверено, полный compliance control и гарантированное качество. Тем не менее говорить, что эта система отбора [поставщиков] некоррумпированная и непредвзятая, просто неприлично, она просто лучше формализована, чем российская система откатов. Поэтому то, что Россия на одном из первых мест в мире по уровню коррупции, - это просто вопрос неправильного пиара.

IT-решение, которое легло в основу российской системы госзакупок, оказалось уникальным. С одной стороны, эта система обладает всеми признаками банковской - возможность совершать платежи, закрытость, электронная подпись и т. д., а с другой - поскольку поставщики отбираются открытым способом, это, по сути, открытый портал. Совместить эти две функции в одной системе - задача очень непростая, которая продолжает решаться до сих пор, и вопрос кибертерроризма очень актуален. Через площадки электронных закупок проходят триллионы [рублей], каждый день проводятся тысячи торгов, и за каждыми торгами стоит совокупность разных интересов, поэтому атакуют эту систему торгов так, как, наверное, ни одну другую. Количество DDoS-атак [на эту систему] со всего мира - это что-то фантастическое.

Кроме того, идея этой системы - полная анонимность: ни заказчик, ни участники конкурса не должны видеть, кто участвует в торгах, а видят только их номера. Но понятно, что где-то внутри системы все равно лежит таблица, в которой написано, кто стоит под номером 1, а кто - 99, и на сером рынке эта информация очень востребована. Защитить эти данные - отдельная задача для айтишника, которая во всем мире решается очень сложными путями. И я считаю, что технологических решений, достойных серьезного внимания, два - наше и «Сбербанк-АСТ».

Следующая вещь, которой мы стали заниматься, - это работа с зарубежными поставщиками, логистическими центрами. В отличие от eBay, который по сути представляет собой облако, где тусуются все желающие, мы разрабатываем своего рода нормативно-справочную систему, где нет случайных посетителей и все четко видно: если человек вошел в систему, то это либо покупатель, либо продавец. Мы хотим сделать так, чтобы товар целевым образом попадал к поставщику и была видна маржа, с которой он его получает.

- Вы решили делать эту систему именно для зарубежных поставщиков?

- Дело в том, что многие крупные поставщики из стран, например, Восточной Европы хотели бы перейти на такую систему, как в России, но изменить законодательство этих стран довольно сложно, особенно учитывая, что Евросоюз с точки зрения законотворчества - очень медленная организация. Работать с этой стороны для нас бессмысленно. Но мы можем предложить иностранным поставщикам выход на Россию через российские инструменты: иностранцы могут участвовать в российских торгах и, кстати, уже активно участвуют - объем закупок товаров и услуг из-за границы, понятно, больше, чем у отечественного производителя. Но обычно иностранцы участвуют через цепочку посредников, а если ее убрать, то будет чистая цена и чистая прибыль. Сейчас эта система используется для корпоративных закупок, но со временем мы поставим в конец цепочки и покупателей - физические лица.

- Исторически Cognitive Technologies активно занималась разработками в области искусственного интеллекта. А сейчас это направление развивается?

- Конечно. Само место, в котором мы находимся, - здание Института системного анализа РАН с давних пор размещало в себе лабораторию искусственного интеллекта, я сюда еще с мамой и папой ходила (смеется). А лаборатория искусственного интеллекта - это в конечном счете моделирование работы мозга, доступа в мозг информации, т. е. сенсорного восприятия: зрения, осязания и т. д. Когда в 1992 г. мы решили делать компанию, то первым делом стали искать в лабораториях института разработки, которые можно было бы продавать. В то время нам подвернулся заказ издательства «Художественная литература» на систему оптического распознавания рукописей для верстальщиков. В итоге эта система надолго стала для нас подушкой, благодаря которой мы смогли развиваться и сделать следующий шаг в сторону искусственного интеллекта.

В 2000 г. появилась задача научиться работать с объемным зрением - ее поставили наши заказчики из оборонки, которым требовалась такая система для самолетов-беспилотников с 3D-зрением. Мы занимались этим почти 10 лет, пока наконец в 2010 г. не произошел прорыв, и сейчас мы оформляем шесть международных патентов. Теперь это направление уже переходит в коммерческий режим.

- Что вы имеете в виду?

- Мы вступаем в переговоры с автопроизводителями по [созданию системы] беспилотного управления автомобилями. Здесь существует два подхода. Одни предлагают начинать с создания умного города, умной дороги, интеллектуальной инфраструктуры, которая станет сообщать автомобилю о поворотах, качестве дорожного полотна и т. д. А другие априори считают, что пространство вокруг тупое, а умным должен быть автомобиль, который сам видит и оценивает окружающую обстановку. Наши ребята пошли по второму пути, им эта задача была более интересной. А сейчас под это направление уже формируется международная команда.

- И у вас уже есть готовый продукт для автопроизводителей?

- Это будет не продукт, а технология. Есть израильская компания Mobileye, которая еще в 2002 г. разработала плату, которая вставляется в автомобиль и решает определенные задачи управления. Мы считаем, что делаем нечто более высокоуровневое - чисто софтверное решение, и при этом ставим задачу полного безопасного управления автомобилем.

Приведу пример. Системы оптического распознавания символов долгое время были игрушкой, пока давали точность распознавания 98%. Вроде бы хорошо звучит - 98%, но если у вас 2% ошибок, то это раздражает. И только когда точность повысилась до 99,999%, эта система стала промышленным продуктом. А когда речь идет о безопасности дорожного движения, тем более мы должны дать гарантию, что система будет точной на 100%. Автопроизводители уже сейчас встраивают в машины некоторые функции: например, если вы приближаетесь к другому автомобилю на опасное расстояние, скорость автоматически снижается. Но это даже не 98%, а, может быть, 85% надежности: система что-то понимает, а что-то нет. Безопасность не может быть меньше 100%, если человек принимает решение полностью убрать руки с руля: ты спишь - машина тебя везет. И наша задача - перейти именно в такой режим. Мы отводим себе пять лет на ее решение и уже начинаем взаимодействовать с автопроизводителями.

- 100%-ная безопасность - звучит довольно фантастически...

- Такой автомобиль у нас уже ездит, можем пригласить вас на испытания. Вообще, во всем мире эта тема сейчас очень модная, уже 20 компаний занимаются такими разработками. Формируется новый рынок.

- Если таких разработчиков много, то чем вы будете отличаться от них? Какую нишу займете на этом новом рынке?

- Мы ставим задачу создать полный беспилотник, фактически решение под ключ: сел в точке А - и доехал до точки В. Среди тех, кто заявляет об амбициях на этом рынке, мы видим реальным конкурентом только эту израильскую компанию. К остальным очень серьезно пока не относимся, потому что крайне важно, какие стартовые наработки у тебя есть. Даже если ты посадишь 2000 человек решать задачу, не факт, что получишь результат: как известно, 2000 женщин за месяц все равно не рожают ребенка. Нужна особая культура, десятилетия разработок.

- По сути это будет автомобиль-робот?

- Да. Мы вообще роботами сейчас очень плотно заняты. Я плохо отношусь к прогнозам и не хочу заниматься предсказаниями, но мне кажется, что естественный путь [технического развития] - это роботизация текущей жизни, к этому все идет. Наличие развитой робототехники является вопросом выживания государства с точки зрения обороны, недаром [президент США Барак] Обама недавно обещал, что нога американского солдата не ступит на территорию Сирии, если там начнется война. По сути это значит, что воевать будут роботы.

С искусственным интеллектом связано и такое наше направление, как электронный документооборот, система «Е1 Евфрат». Для нас это розничная «подушка», тут у нас много клиентов из сферы SMB (малый и средний бизнес. - «Ведомости»), и если возникают задержки по каким-то другим направлениям, меняется руководство министерства или отрасли, то эта «подушка» создает экономическую устойчивость. Три года назад мы начали вносить в «Е1 Евфрат» элементы роботизации, и сейчас мы фактически меняем суть этой системы - переходим от управления документооборотом к управлению бизнесом, созданию системы поддержки принятия решений.

- Какая доля в выручке Cognitive Technologies приходится на это направление?

- Не так много, процентов 15.

- Какие заказчики сыграли особую роль в истории Cognitive Technologies?

- На старте - Corel Draw. В 1993 г. заказать компании аж в 40 человек модуль для распознавания текстов - это было, конечно, смело (смеется).

- Как это вообще могло произойти?

- В 1990-х гг. институт начал распадаться, и половина сотрудников лабораторий уехала за границу. Никто не верил, что у нас здесь что-то произойдет, да и мы не очень верили. И однажды группа наших ребят, имевших отношение к Cognitive Technologies, оказалась в Сан-Франциско, где как раз в то время начинала складываться тусовка Кремниевой долины. Один из них, Ефим Щукин, где-то на ступеньках буквально «поймал за галстук» менеджера Corel Draw, они начали общаться - и в итоге мы получили заказ. Заказ был всего на $1 млн, но это был 1993 год, и если бы этого заказа не было, то, наверное, и компания бы не сложилась. Мы выскочили на этом заказе: позже, когда мы шли договариваться с Hewlett-Packard о встраивании своей технологии в их сканеры, то уже «ногой открывали дверь».

Следующий вход на вертикальный рынок нам открыл Сергей Генералов, в то время работавший в Промрадтехбанке. Мы были уже шумные, но еще маленькие, он нас вызвал и сказал: есть задача по вводу платежных поручений. В 1990-х гг. обработка платежных поручений была настоящим кошмаром - распознавание нечеткой формы с рукописными элементами. Поэтому мы сказали: ну, это серьезная математическая задача, это обойдется вам недешево... Сто тысяч долларов! (Смеется.) Он ответил: ну хорошо. На эти деньги наша лаборатория существовала целый год.

Через год Генералов решил приехать к нам и посмотреть, что получается. Мы занервничали, потому что, хотя прорывы были, но самой системы еще не было. Поэтому во время демонстрации мы на всякий случай посадили в соседней комнате человека, который, если что, должен был дистанционно переключать экран компьютера (смеется). Но, слава богу, все произошло, система не упала.

Следующей важной для нас вехой стала история с Геннадием Ивановичем Букаевым, который в 1995 г. возглавлял налоговую инспекцию Башкирии и каким-то образом у него произошла стыковка с компанией Apple. Как это произошло, я не знаю, но в 1995 г. к нам пришел запрос: нужна система потоковой обработки платежных поручений для налоговой инспекции Башкирии для... «макинтошей»! Мы едем в Башкирию, кругом довольно дикая сельская местность, налоговая инспекция и - 15 000 «макинтошей». Своими силами они сделали для них налоговую систему, оставалось только наладить обработку платежек. Мы обалдели, но специально для них сделали такую систему, найти другого такого заказчика в то время было невозможно. После этого мы очень долго взаимодействовали с Геннадием Ивановичем [Букаевым]; он навел в Башкирии такой порядок, что через некоторое время его перевели в Москву и сделали начальником сначала московской налоговой инспекции, а потом и всей Федеральной налоговой службы. Он был суперпрофессиональным человеком, и работать с ним было наслаждение.

Кроме того, очень важную роль в судьбе Cognitive сыграли в свое время [ректор ВШЭ] Ярослав Кузьминов и [бывший министр связи] Леонид Рейман. Первоначально мы были чисто айтишники, пусть и с крупными заказчиками - например, в «Газпроме» мы внедрили в 1996-1997 гг. системы распознавания архивов и голосования на собраниях акционеров. А эти два человека помогли внести в наш бизнес структурные изменения. С Ярославом Ивановичем мы провели, наверное, год около грифельной доски, и он научил нас административным регламентам, описанию процессов, которые только формируются. Благодаря диалогам с ним мы научились работе с законами, культуре работы с государством. А Рейман помог нам включиться в федеральные целевые программы (ФЦП), помог понять их механизмы, из этого произросло целое направление. Если бы в ФЦП «Электронная Россия» не было блока, связанного с электронной торговлей, то не было бы ни площадок, ни закона о госзакупках.

- В 2006 г. по вашей инициативе возникло общественное объединение - Национальная ассоциация инноваций и развития информационных технологий (НАИРИТ). Зачем это вам понадобилось?

- НАИРИТ возникла благодаря взаимодействию с Путиным по вопросам развития инновационной экономики - это был, наверное, последний по времени толчок для развития, который мы получили со стороны. Причем мне лично это было уже не нужно - в 2006 г. Cognitive Technologies была большой компанией со свободными деньгами для инвестиций. Но однажды на заседании Госсовета России по инновациям у нас с Владимиром Владимировичем возник диспут. Меня, как человека, работающего на IT-рынке в статусе отечественного производителя, очень сильно раздражала тотальная американизация всех процессов и подходов. И когда во время совещания Путин сказал, что получил доклад, в котором говорится, что никаких инноваций в России нет, я взвилась и начала перечислять все проекты, которые есть - не только у нас, а в целом на рынке, со всеми фамилиями. В итоге сбились все регламенты, Путин всё внимательно выслушал и тут же выдал поручения по запуску стартапов из названного списка. Я не ожидала такой реакции, немедленного перевода в практическую плоскость, но когда это случилось, поняла, что не имею права заниматься этой темой только как президент Cognitive Technologies - иначе это будет банальное лоббирование и мы не получим никакого доверия со стороны рынка. Поэтому я впервые в жизни - вообще-то я ненавижу общественную работу - затеяла общественный проект.

Для меня это был некоторый слом сознания, и поначалу было очень тяжело: я долго привыкала к не бизнес-функциям, года полтора приходилось себя просто заставлять. Раньше, например, я считала, что всем нормальным инноваторам нужны деньги - и тогда у них все случится. А тут выяснилось, что большинству из них нужны вовсе не деньги - больше всего они боятся потери авторства; этого я долгое время вообще не могла понять и до сих пор к авторству отношусь очень спокойно. Второе, что им нужно, - это среда, возможность обмениваться мнениями. И только номер три - деньги. В каком-то смысле это такие художники, которые живут вне материального мира и, к сожалению, часто не заинтересованы в результате - для них важен процесс, возможность жить в соответствующей среде. Зато если человек с инновационным мышлением еще и настроен на результат, то получается Курчатов или Джобс.

Со временем мы поняли, что к чему, сделали бесплатные сервисы по поддержке патентования, интеллектуальную сеть «Кулибин», в которой эти люди общаются. А дальше НАИРИТ стала проводить конкурсы и давать гранты - до 3 млн руб. Тут-то я и поняла, что сделала громадную ошибку. Дело в том, что для этого сообщества, причем именно российского, характерна особая ментальность: пока ты с ними тусуешься - ты любимец интернета, чудесный человек, бабушка русских инноваций и т. д., но, как только ты начинаешь раздавать деньги (причем свои же!) на конкурсе, все, кто их не получает, начинают тебя жестко ненавидеть.

Это чисто российский феномен, американская и европейская модель поведения другая. Если пять проектов получают гранты, то остальные 75 садятся и начинают смотреть, что сделали эти пятеро для того, чтобы получить эти деньги. Их задача - не раскритиковать лидера, а получить деньги самим. У нас же очень низкая способность к самообучению, фантастически низкая. По этой же причине у нас не работают эффективно менторские школы. Вся инфраструктура поддержки молодых инновационных предприятий построена на психологии человека, который сам очень хочет чего-то добиться и ему нужно только дать толчок, а остальное он сделает сам. А у нас в основной массе пока присутствует «психология инвалидов», которых надо посадить в коляску, подключить через трубку к питательному раствору, помогать им махать руками и ногами - может быть, через какое-то время они и встанут на ноги. Фактор чисто психологический. Разобравшись в этом, мы пришли к выводу, что работать надо с самыми молодыми командами, от 18 до 25 лет, которые не растеряли драйв. Для меня драйв так же важен, как талант.

- По каким критериям НАИРИТ выбирает проекты, заслуживающие грантов?

- Так и выбираем - по драйву и таланту.

- Но их же трудно измерить и оценить?

- Конечно, есть своя методология, собирается экспертная группа. В целом этот отбор происходит очень тяжело, поскольку экспертов по всем направлениям не бывает. К тому же почти все изобретения находятся в очень узких нишах, а эксперты образованны более широко. Поэтому давайте скажем так: [в оценке проекта] 50% - это экспертиза, 30% - аккуратное заполнение документов и 20% - случайность. Идеальной системы отбора не существует нигде в мире.

- Вы упомянули, что у Cognitive Technologies четыре основных направления бизнеса, а рассказали только о двух...

- Третье направление мы называем документооборотом, хотя сюда относится целый ряд продуктов. Это и системы управления предприятием, и CRM (Clients Relations Management, система управления взаимоотношениями с клиентами. - «Ведомости»), и многое другое. Если посмотреть на оценочные коэффициенты, то у business software они сейчас одни из самых высоких. Этот бизнес, может быть, скучноватый, но у него много клиентов, хороший инвестиционный потенциал, он наиболее понятный для инвесторов и перспективный.

Несколько лет назад консалтинговая компания McKinsey выпустила довольно скандальный отчет, где объявила: благодаря развитию технологий крупнейшие американские компании уже могут узнать практически все - даже о чем говорят на российских подводных лодках подо льдами Арктики (смеется). Эти компании научились обрабатывать бесконечно большие объемы данных, вычленять из них информационные блоки и анализировать их. В качестве примера можно привести американскую аналитическую систему Dr. Watson. В нее закачали огромные массивы медицинских статей, документов, опросников, связанных с медициной, запустили программу в интернет - и пользователь, последовательно отвечая на вопросы, проходил диагностику. Причем диагностика, которую выдавала эта программа, оказалась на 25% более точной, чем результаты работы живых медиков.

Алгоритмы для экспертных систем мы разрабатываем довольно давно. При недостаточной выборке данных уровень их результативности был невысоким. Но чем больше [данных] мы загружаем, тем более точные советы дает система. Сейчас мы перешли к такому интересному онлайн-режиму, что если ты в состоянии постоянно пополнять базы машины необходимыми данными, в том числе из СМИ, то она может нарисовать достаточно адекватную картину - зачастую более адекватную, чем способен сделать человек.

У одного из самых крупных наших заказчиков возникла задача проверить поставщиков на соответствие его требованиям. Допустим, мы не знаем ничего про данного поставщика - ни в каких конкурсах он участвовал, ни был ли замешан в коррупционных схемах и т. д., а решение требуется срочно. Значит, нужна экспертная оценка. Но тема с экспертизой - самая болезненная. Как устроена любая конкурсная процедура? В форме проставлены графы: время выполнения работы, оценка работы и стоимость. Если стоимость не является превалирующим фактором, а время у всех конкурсантов приблизительно одинаковое, то весь фокус падает на работу экспертной группы. А ее члены всегда дают субъективные оценки, не говоря уже о том, что часть из них может оказаться аффилированной [с поставщиком]. Если же вы этот блок меняете на машинное решение, тут риск аффилированности сразу снимается: вы загружаете в машину всю информацию по данной компании - из СМИ, официальных источников, от его предыдущих контрагентов - и получаете вывод: здесь риски такие-то, а здесь такие-то.

- В чем заключается работа Cognitive Technologies по этой части? Вы пишете алгоритмы для анализа этих массивов данных?

- Да, хотя неправильно говорить - мы. По сути мы лишь пользуемся методикой академика Олега Ларичева, у которого была своя школа, труды по теории и методам принятия решений.

- Можно ли ожидать, что человеческая экспертиза в недалеком будущем уступит место машинным алгоритмам?

- 100%, к этому все идет. В прошлом году в США состоялось большое закрытое совещание с участием ведущих консалтинговых фирм, и его участники открыто говорили о необходимости чиповать младенцев при рождении. Вводить им под кожу биочипы, которые в течение пяти-шести лет рассосутся. С их помощью можно создать единую систему контроля за состоянием новорожденных: биочип будет контролировать состояние и рост ребенка, пока он маленький. Тут же возникла идея вводить такие чипы и солдатам: если его ранят, можно быстро определить, где он находится, выслать на место помощь.

Это звучит футуристично, но может стать реальностью. За сравнительно небольшой период население Земли увеличилось почти на порядок - с 1 млрд до 9 млрд человек, и встает вопрос: как контролировать этот процесс? Один из возможных вариантов - сегрегация, т. е. разделение людей по группам, «сословиям». Чем общество более развитое и высокотехнологичное, тем больше функций на себя берут роботы, а у людей атрофируются навыки, их мозг развивается все хуже, люди становятся беспомощными. Уже сейчас в ряде высокоразвитых стран речь идет о деградации значимой части населения: основная масса людей там очень беспомощна и управляема, поэтому эти страны строят очень управляемый формат общества, создают систему воздействия на массы.

Если экспертная оценка целиком станет машинной, то отомрет еще одна функция, еще один слой общества деградирует. Поэтому, конечно, нужна какая-то регуляция. Нужно понимать, для какой функции человек хочет себя освободить. Этот вектор с точки зрения глобального стратегического планирования сейчас не додуман, никто не обсуждает эти проблемы. Никто не придумал новую идеологию, отвечающую на вопросы: ради чего ты живешь? Зачем питаешься?

Несколько лет назад в мире произошел технологический прорыв, который позволил вывести IT на новый уровень. Появилась возможность имитировать 3D-зрение, работу мозга - уже сейчас можно воспринимать импульсные команды и более или менее точно имитировать реакцию на них. С точки зрения когнитивных технологий это значит, что наша задача - научиться пониманию и имитации мыслительных процессов. Не для того, чтобы использовать софт как замену мозга, а чтобы раскрыть больший потенциал мозга. Реально, если следовать теории Ларичева, человек задействует не больше 25% своего мыслительного аппарата.

- Какое место в выручке компании занимает каждое из четырех направлений бизнеса?

- Превалирует все, что связано с электронными торговыми системами. Последние три года динамика [в этом сегменте] была фантастическая, рост доходил до 1000% в год. Пошел обвальный спрос на софт, необходимый для торговли на электронных площадках. Это трудно было планировать, и, конечно, это результат [принятия] законодательства.

Не менее 60% наших доходов сегодня - выручка по этому направлению. Это меня не очень радует, потому что в случае резкого изменения законодательства или каких-то экономических катастроф возникают риски для компании. Поэтому мы стараемся выровнять ситуацию, вкладываться и в сопутствующие направления, хотя этот бизнес нам очень нравится, и сейчас мы даже выходим с ним на азиатские рынки. Мы финансируем создание представительства в Китае, Турции и в Малайзии: хотим сделать платформы НСИ (нормативно-справочная информация. - «Ведомости») для поставщиков оттуда, чтобы картинка здесь была адекватна реальному производственному циклу этих производителей. Мы обнажаем скелет всего процесса: на выходе от производителя товар стоит столько-то, на таких-то этапах возникает такая-то наценка и т. д.

- Есть ли виды бизнеса, которые уже сейчас приносят Cognitive Technologies экспортную выручку?

- Поток экспортной выручки довольно вялый, это не больше 6-7% от общих доходов. Мы создали представительство в Нидерландах, присутствуем в Сингапуре - правда, в последнем случае мы создавали офис просто под большой заказ. Сейчас этот заказ уже исполнен, а системы получения [дальнейших] заказов в Азии еще нет. Нужно понимать местную ментальность для того, чтобы выступать там как самостоятельный бренд. А в Азии достаточно много ограничений, требований, в компании обязательно должен участвовать национальный капитал...

- Что вы экспортируете в Европу?

- В Европе у нас большой контракт с Deutsche Post, мы поставляем им системы распознавания изображений для потоковой обработки текста - то, что не требует знания языка. Это довольно узкие рынки, и такие продукты у них либо не производятся, либо производятся в таком малом масштабе, что их нет смысла защищать.

- А «Почта России» этими системами не интересовалась?

- Пока нет.

- Как чувствует себя R&D-парк в Черноголовке, который поддерживала в середине 2000-х гг. Cognitive Technologies?

- Незадолго до начала этого проекта я была в Индии. Меня провезли по разным местам, показали, как там устроена жизнь IT-команд, и я подумала: почему бы так не сделать? Я приехала к тогдашнему вице-президенту РАН Владимиру Фортову (ныне президент РАН. - «Ведомости») и предложила: у вас же есть бесхозные территории, давайте сделаем технопарк! Фортов сказал «да» и предложил Черноголовку, давнюю вотчину РАН. Я тоже давно знала Черноголовку, там такая очень интеллигентская, приятная атмосфера хорошего академического образования. Подмосковье обычно ужасное, страшное, наукограды тоже в жалком состоянии, а Черноголовка как-то сохранилась. Рядом с ней нет железной дороги, и как там был научный городок, так и сохранился, а вокруг великолепная природа, олени ходят, и архитектура не очень безудержная, хотя и советская. В итоге мы взяли в аренду здание внутри одного из полигонов и стали развивать новейшие технологии по эксклюзивным заказам, в том числе оборонных предприятий.

Потом про этот проект узнал Леонид Рейман, заинтересовался, привез несколько правительственных делегаций - и мы договорились делать технопарк. В этот момент Реймана снимают [с поста министра], начинается передача академических земель под парк, неразбериха, поскольку собственника два - РАН и администрация региона. В итоге вместо парка возникает бизнес-инкубатор - мы его полностью сделали, поставили очень хорошее оборудование для коллективного пользования, эксклюзивное, у которого всего по три-четыре экземпляра в мире. Вокруг этого оборудования и начали формироваться небольшие компании, которые получили возможность не просто где-то обосноваться, но еще и использовать это очень дорогое оборудование. Этот инкубатор и сейчас заполнен и функционирует. Там есть несколько очень интересных компаний, в основном это работа с новыми материалами, разработка софта для секретных систем управления и т. д. - то, что требует чистого воздуха и закрытого режима. На мой взгляд, таких интересных проектов в Черноголовском парке порядка 15.

- У Cognitive Technologies в этом парке статус инвестора?

- Да, конечно. Сначала мы поддерживали этот бизнес-инкубатор, потом гранты выдавали и т. д. Плюс мы там резидент: в Черноголовке расположен один из наших блоков. Сейчас он уже не развивается, поскольку мы выбрали практически все местное население. Черноголовка прекрасна, но она маленькая. В индийские технопарки людей вывозят работать вахтовым методом - на три года: три года человек работает, постоянно живет в этом лагере, а в итоге зарабатывает на всю оставшуюся жизнь. У нас народ поизбалованнее, вахтовым методом действовать нельзя, а если население маленькое, как в Черноголовке, то все молодые люди уже заняты.

- Этот проект для вас некоммерческий?

- У нас люди - станки. Поэтому стоимость подготовки человека, его качество как профессионала - это для нас и есть коммерция. Чем более эффективного человека мы имеем возможность получить, тем ниже будут расходы на его подготовку, так что в каком-то смысле это экономический проект.

- Повлияла ли на этот проект реформа РАН?

- Я боюсь, что скоро в Черноголовке все закончится, потому что не ясно, как будет происходить передача имущества РАН. Полигоны там все принадлежат РАН, земли - тоже, а поскольку земля там хорошая - пруды, олени, лес, - то я боюсь, что все это кончится дачами.

Умный автомобиль в тупом пространстве

«Мы вступаем в переговоры с автопроизводителями по созданию системы беспилотного управления автомобилями (на фото - прототип такого автомобиля. - «Ведомости»). Есть два подхода. Одни предлагают начинать с создания умного города, умной дороги, интеллектуальной инфраструктуры, которая станет сообщать автомобилю о поворотах, качестве дорожного полотна и т. д. А другие априори считают, что пространство вокруг тупое, а умным должен быть автомобиль, который сам видит и оценивает окружающую обстановку. Наши ребята пошли по второму пути, им эта задача была более интересной. Сейчас под это направление уже формируется международная команда. Израильская компания Mobileye еще в 2002 г. разработала плату, которая вставляется в автомобиль и решает определенные задачи управления. Мы считаем, что делаем нечто более высокоуровневое - чисто софтверное решение, и при этом ставим задачу полного безопасного управления автомобилем. Безопасность не может быть меньше 100%, если человек принимает решение полностью убрать руки с руля: ты спишь - машина тебя везет. Мы отводим себе пять лет на решение этой задачи. Среди тех, кто заявляет об амбициях на этом рынке, мы видим реальным конкурентом только Mobileye».